— Какого хрена происходит? — прерываю суматоху, заставляя обратить на себя внимание.

— Знаешь, кто я? — один из присутствующих неспешно плывёт ко мне.

Чуть за пятьдесят, благородная седина, стальной костюм из разряда тех, что надевают исключительно на знаковые события, золотые часы и большой перстень в виде треугольника на левой руке.

— Не имею понятия.

— Фелер. Глава Организации.

Я никогда не имел удовольствия его видеть, да и вообще мало кто контактировал с главой лично. Но сейчас понимаю, почему именно он занимает этот пост: максимально сдержан, даже скован, скуп на эмоции. Даже когда он говорит, лицо неподвижно, словно восковая маска.

— Я взял заказ, доставил пассажира в назначенный срок. В чём проблема? — произношу уверенно, не пасую перед ним, даже стоя на коленях.

— Ты изнасиловал девчонку, — утверждение без сомнений и вариантов.

— Я её не трогал.

— Алина! — повышает голос, призывая девчонку.

Она входит, сжавшись и сминая пальцы, которыми натягивает рукава водолазки. Голова опущена, редкие всхлипы оповещают об эмоциональности ситуации.

— Он тебя изнасиловал? — задаёт прямой вопрос.

— Да.

— Я тебя не трогал, — зло шиплю, вспоминая, как «сама скромность» вчера рвалась сделать минет вместо «пожалуйста».

— Трогал! — кричит, срываясь в истерику. — Вот, смотри! — стягивает водолазку, и мне открываются глубокие ссадины, которыми исполосован её живот. — Я сопротивлялась, а он заставлял! Я кричала, звала на помощь, он не останавливался! Насиловал несколько раз, когда я кричала, избивал и снова насиловал! — падает перед Фелером, схватив его за ногу и воя во весь голос. — Папа, я не вру!

Папа?! Да ну нахуй! Я доставлял дочь главы Организации?! И не знаю, от чего охереваю больше: что девочка Алина — дочь влиятельного человека, или от того, что я в данный момент обвиняюсь в том, чего не совершал.

И пока Алина корчится у ног отца, к нему подскакивает седовласый турок, перекрикивая истеричные выкрики девчонки и размахивая руками, непрерывно произнося одно слово «kirli [Грязная]». Фелер лишь кивает, отходит от дочери, которая согнулась вдвое, рыдая и обхватив себя ладонями.

Едва успеваю за мыслями, сорвавшимися в галоп, чтобы понять актуальность обвинений. Возможно, то, что я посчитал сном, произошло на самом деле. Но моё состояние было вызвано каким-то препаратом, скорее всего, во что-то подмешенным. Когда? То, что заказала Алина, я не ел, значит, мой ужин. Вода. Я отлучался в душ, и у неё была возможность подмешать что угодно, а утром бутылки в номере уже не было.

Молчу, пока не понимая, как оправдаться перед Фелером и собравшимися, которые то и дело указывают на скорчившуюся посреди кабинета Алину. Им нужна она? Или нечто другое? Представление слишком громкое и показательное, и устроила она его намеренно, потому как в том состоянии, в котором я прибывал вечером, даже пошевелиться не мог, не то чтобы насиловать кого-то. И сейчас отчётливо понимаю, что она действительно добралась до моего члена, а то, что я выпил или съел, имело понятный эффект — возбуждение, которое она не смогла вызвать естественным путём.

— Есть что сказать? — Фелер подходит вплотную, оставив за спиной орущих мужчин и рыдающую дочь.

У меня едва не лопается голова от месива в виде эмоциональных выкриков и рыданий Алины.

— Я к ней не прикасался, — короткий ответ.

Умалчиваю, что Алина настойчиво лезла ко мне в трусы, дабы не усугубить ситуацию взаимными обвинениями, которые сейчас не к месту. Для начала нужно понять, в чём дело, а уже потом порционно выдавать оправдания.

— Намерен прояснить этот момент. Побудешь пока моим гостем.

Меня вновь поднимают, чтобы протащить по коридору и спустить по ступеням, швырнув на пол. Намереваюсь осмотреться, но сильный удар откидывает в сторону, а затем ещё несколько. И судя по силе, бьют чем-то, потому что человеческих возможностей недостаточно, чтобы причинить такое количество боли кулаками.

— Вставай, — низкий голос раздаётся надо мной, и я пытаюсь подняться.

Встав, пошатываюсь, встряхивая головой и наконец получая возможность осмотреться. Подвал, в котором оборудован тренажёрный зал, без окон и дополнительных помещений. Передо мной незнакомый мужик. Его в кабинете не было, но сейчас он изъедает меня удовлетворённым взглядом, сопровождающимся омерзительной полуулыбкой.

Чуть за сорок, высокий, крепкий, что позволяет наносить удары такой силы. Приятная внешность: острый нос, высокие скулы и карие, почти чёрные глаза, в которых застыло предвкушение. Не знаю, кто он, но напрямую заинтересован в моём наказании, выражающемся в применении силы. И только посмотрев на его правую руку, понимая, по какой причине испытываю боль такой силы — стальной кастет.

— А без этого не вытянешь? — кивком указываю на «помощника».

— А ты наглый, — ухмыляется. — Трахнуть дочь Фелера, скинуть в его доме и надеяться избежать наказания.

— Я её не трогал, — повторяю то, что уже говорил главе.

— Не сдержался, да? Молодая, красивая, аппетитная, — перекатывает на языке каждое слово.

— С первым определением согласен, со вторым и третьим нет. Особенно с третьим, потому как искусственность привлекает не всех. Поэтому у меня на неё не встал. — Снова удар, и сейчас это нечто личное, потому как интонация, с которой он говорил об Алине, не позволяет усомниться в явном интересе.

— Не смей так о ней говорить! — переходит на крик, и метит несколько раз в одно место, доставляя адскую боль.

— А я смотрю, ты готов ради неё задницу рвать, — выдавливаю отрывисто, часто сглатывая и восстанавливая дыхание. — Личный интерес?

— Я правая рука Фелера, и интересы его семьи, — всей семьи, — для меня важнее собственных.

— Поздравляю, ты проебался, — сплёвываю кровь, заполняющую рот. — На месте твоего хозяина я бы поставил тебя рядом со мной. Вина за тобой не меньше. Хотя моей вообще нет. Не знаю, что задумала девчонка, но я к ней не прикасался — это факт.

— Ты никто. Фелер поверит дочери.

Высказанный аргумент, как мне кажется, приготовлен заранее, как и представление девчонки в ногах у папы.

— Не сомневаюсь, — глухо усмехаюсь, вспоминая представление, устроенное Алиной в кабинете. — И тебе, — подмигиваю, — а ты, конечно же, будешь топить за дочь босса, которую и сам не прочь отыметь.

— Я беспокоюсь за неё, как за самого близкого человека.

— Красиво завуалировал «хочу трахнуть», — смеюсь, но тут же кривлюсь от боли, раздирающей лицо, а затем от удара, который приходится чётко в область печени.

— В твоём положении я бы меньше говорил и больше думал, — шипит, приближаясь к моему лицу. — Ты же понимаешь, что покинешь эту комнату в качестве безжизненного куска мяса?

— Думаю, это будешь решать не ты, — отвечаю с той же интонацией. — Ты лишь пёс, исполняющий приказы хозяина, и если он захочет, чтобы я жил, вякнуть не посмеешь.

— Ты реально думаешь, что Фелер оставит в живых гондона, сорвавшего сделку, которая могла принести ему миллионы? — Хохот разносится по комнате, отскакивая от стен и накрывая меня.

— При чём здесь его дочь?

— Его дочь, — вновь подходит вплотную, — должна была стать скрепляющим элементом: соединение бизнеса и семей.

— А её спросили? — Вспоминаю её слова о нежелании иметь детей и быть свободной. Кажется, это единственное, что было произнесено с особой искренностью, но на лице мужика бегущей строкой проносится «на желания Алины похер». — Не спросили.

— В таких семьях, как у Фелера, дети рождаются, чтобы стать инструментом, увеличивающим капиталы. Их желания не в счёт, а мечта должна быть только одна — приумножение уже имеющегося.

— Только бизнес — ничего личного, — произношу известную фразу, вложив в неё всё, что было произнесено ранее.

— Именно так, — подтверждает, — вот только сегодня именно из-за тебя факт приумножения сорвался.

— Вопрос: почему доставку такого важного элемента доверили обычному Перевозчику? — Не получаю ответа. — И почему ты не напрягся, чтобы доставить её лично? — Вновь молчание. — Предполагаю, потому что ты с ней в связке. Девчонка в одиночку такое не провернула бы.

И теперь я уверен, что Алина сделала всё, чтобы выставить желаемое за действительное. В первую очередь, для отца, который не посмеет усомниться, что его девочка подверглась насилию. Но почему именно я? Оказался в нужном месте в нужное время?

— Заткнись, — вновь удар, и теперь страдает мой пах. — Что бы ты ни сказал, поверят ей, а я сделаю так, чтобы в этом никто не усомнился.

А дальше непрерывная серия, после которой я валюсь на пол и затихаю, чтобы получить передышку. Толкает меня ногой, желая растормошить и продолжить, но я не реагирую. Слышу удаляющиеся шаги, и меня накрывает тишиной, а затем отключаюсь от пронизывающей боли, завладевшей телом.