После смерти моего отца дядя продал и наш семейный дом, и тот, в котором жил сам, чтобы купить этот особняк, более соответствующий его статусу Советника. Дядя планировал, что после свадьбы мы с Хейроном останемся жить здесь, в этом доме, по крайней мере на первое время. В глубине души я была ему за это чрезвычайно благодарна: меня пугала одна мысль о том, чтобы жить в чужом доме с чужой семьей.

Незаметно Хейрон замедлил шаг.

— Думаю, теперь мы можем обращаться друг к другу на «ты». — Дождавшись от меня смущенного кивка, он спросил: — Признайся, когда ты услышала мое имя, сразу же нарисовала себе беднягу-пса с поднятыми ушами и грустным-прегрустным взглядом?

Кровь прилила к моим щекам, и мой жених слегка улыбнулся.

— Когда отец давал мне это имя, скорее всего, он не представлял, что в Музее истории одноклассники, выискивая сходство, будут просить меня встать под портретом этого разнесчастного пса. Правда, я позволил им это сделать всего один-единственный раз. Как оказалось, некоторые из них походили на этого пса гораздо больше.

Хейрон усмехнулся, и взгляд его на мгновение стал жестким. Затем он продолжил как ни в чем не бывало:

— Зато сейчас, когда я представляюсь, все видят во мне законопослушного гражданина, олицетворение верности Зеннону. Они видят…

— То, что хотят увидеть, — неожиданно для себя закончила я.

— Именно, — Хейрон, казалось, не удивился, что я его перебила. — Думаю, что касается имен, ты можешь понять меня лучше, чем кто-либо другой. Как и я — тебя.

Он взглянул мне прямо в глаза, и дыхание у меня сбилось. Я не ожидала, что между мной и этим красивым, уверенным в себе человеком может найтись что-то настолько общее, настолько личное.

Какое-то время мы шли в молчании, сопровождаемые громким голосом Огаста Бернела, которого нуммийское красное привело в хорошее расположение духа, монотонными репликами дяди и несмолкаемым журчанием Нии Бернел и Неллы, которые, судя по всему, сошлись в пренебрежении к альвионской моде. Наконец Хейрон сказал:

— Эта помолвка для нас обоих неожиданна. Но я надеюсь, что в твоем сердце найдется для меня место. В свою очередь я чрезвычайно рад, что у меня такая прекрасная невеста.

Он мягко взял меня за руку и снова посмотрел прямо в глаза, словно видел там что-то, чего не замечал никто другой. Смутившись и почувствовав, как краска заливает щеки, я опустила взгляд.

Вскоре мы вернулись внутрь, чтобы продолжить осмотр дома, и Хейрон, словно вознамерившись преодолеть неловкость, развлекал меня историями о приятелях-студентах, о праздниках и о прогулках. Я чувствовала себя так, будто мы с ним давным-давно знакомы.

Наконец мы поднялись на третий этаж, на противоположную от моей комнаты половину, где мы с Хейроном должны были жить после свадьбы. Мой жених с улыбкой осматривал наши будущие комнаты, а я вдруг словно очнулась, и на меня обрушилось осознание того, что я стою под руку с совершенно незнакомым человеком — человеком, который через месяц полностью и бесповоротно войдет в мою жизнь.

И я совсем не была уверена, что готова к этому.

С того дня Хейрон частенько заезжал за мной, и мы в сопровождении Неллы отправлялись гулять по городу, а иногда — на концерты и спектакли. Раз в неделю мы ужинали с его родителями, и с каждым разом Огаст Бернел обращался со мной всё любезнее. Хотя, возможно, в этом была заслуга дядиного винного погреба.

Хейрон вел себя неизменно учтиво и предупредительно. В тех случаях, когда требовалось применить дар камневидения, например чтобы проверить денежные камни, он делал это просто и естественно, позволяя мне не так остро чувствовать собственную беспомощность. С ним я ни разу не оказывалась в такой же неловкой ситуации, как когда-то с Неллой и музыкальной шкатулкой. Я до сих пор отчетливо помнила тот случай.

На мой одиннадцатый день рождения мы с Неллой отправились в «Милден» — магазин, славившийся своими затейливыми вещицами. Игрушечные модельки экипажей, движущиеся при помощи сардаллов, необычные светильники из люминариев, ящички с секретами, изысканные чернильницы и карандашницы, настольные игры и музыкальные шкатулки… Десятки музыкальных шкатулок, от которых у меня захватывало дух.

Целый час я с наслаждением рассматривала модели, не решаясь взять хоть какую-то в руки. Услужливый продавец показал мне несколько разных шкатулок. А потом он открыл одну, прямоугольную, довольно большую, — и я поняла, что это она. Сверху на черной лакированной крышке разместилась картина с детально прорисованными птицами и цветами, по бокам вился растительный орнамент, а внутри… внутри, на дне, обнаружилась карта Серры, в углу которой серебрилась роза ветров.

Как только крышка открылась, зазвучала «Ода новой земле» — пронизанная надеждой и радостью мелодия, посвященная моменту, когда корабль Серры и Иалона прошел сквозь узкий пролив между Северными островами и глазам Предков открылась новая земля.

Сердце защемило, и я едва могла рассмотреть карту из-за выступивших слез. Довольный произведенным впечатлением, продавец широко улыбнулся:

— Вы не видели самого главного. Коснитесь ронда.

Мои слезы мгновенно высохли, и я с испугом посмотрела на молочно-белый камень в центре розы ветров, а потом на Неллу. Она стояла рядом и выжидательно улыбалась, словно позабыв о моей неспособности пробуждать камни. Я будто облилась горячим супом, так стало жарко и неловко. Я совершенно растерялась, а продавец в недоумении переводил взгляд с меня на Неллу. Наконец, насладившись моими мучениями, Нелла с приторной улыбкой пожурила меня:

— Как можно быть такой нерешительной, Вира! Позвольте мне.

Изящным движением она коснулась ронда, и из потайного отверстия в стенке шкатулки вынырнул крошечный корабль, который под новую мелодию обогнул Серру по нарисованным морям Сестер, отделяющим материк от пояса островов.

От унижения я не могла говорить и только кивнула, когда продавец поинтересовался, будем ли мы брать шкатулку. Но каждый раз, когда я открывала ее, чтобы полюбоваться картой и послушать музыку, передо мной вставала сцена в магазине. Так что я убрала шкатулку в самый нижний ящик комода — как напоминание о пережитом унижении — и больше никогда не доставала.

Рядом с Хейроном ничего подобного мне не грозило. Наоборот, он старался всячески мне угодить. Он часто развлекал меня, рассказывая о себе, об учебе в Академии камневидцев, о подготовке к поступлению в Академию Закона при городском Совете, о торговом деле Бернелов и Роддов, о своих знакомых и всевозможных забавных историях, которые с ними случались. Куда бы мы ни шли, я замечала, какими взглядами провожали его девушки, и мне льстило, что он пытается произвести на меня впечатление не только своим внешним видом.

Но было кое-что еще. Меня смущало то, как Хейрон иногда смотрел на меня, как касался — в его взглядах и прикосновениях таилось что-то, заставляющее чувствовать сильное внутреннее напряжение. И чем меньше времени оставалось до дня свадьбы, тем сильнее я нервничала.

Как я и ожидала, в школе моя помолвка не прошла незамеченной. Когда я с обычным высокомерным выражением на лице шла по коридорам, за мной, как змеи, ползли шепотки:

— Посмотрите на ее руку… это же помолвочное кольцо!

Больше всего я опасалась реакции Тами, и та не подвела: едва завидев блеск кольца, она налетела, как ураган из Штормовых морей, и завалила вопросами. Ее стрекотание подняло на уши весь класс, и все бросились меня поздравлять, даже Марен, который якобы продолжал по мне сохнуть.

Все, кроме Кинна, которого, кажется, ничто не могло отвлечь от учебника. Конечно, ведь он уже поздравил меня тогда, в библиотеке.

Но за последующий месяц я заметила, что Кинн стал отворачиваться от моего взгляда, он скрывался из виду, если я шла в его направлении, а главное, больше ни разу не явился на наши еженедельные встречи в библиотеке.

Кинн однозначно странно себя вел. Нет, хуже. Он меня избегал.

Мне было неприятно признавать, как сильно меня задела эта мысль. Казалось, за долгие часы работы в библиотеке между нами установилось что-то вроде молчаливого взаимопонимания. Теперь же Кинн снова выставил между нами барьер, словно я была Тенью, от которой он хотел отгородиться.

За неделю до свадьбы я решила поговорить с Кинном — о нашей работе над южными диалектами, которая с моей стороны зашла в тупик. Но едва я к нему направилась, Кинн прошел мимо меня к наставнице Флие и о чем-то ее спросил. Я нерешительно застыла, чувствуя разочарование, и тут Тами, прильнув к окну, взбудораженно спросила:

— Кто этот красавчик? На нем форма Академии камневидцев. Это чей-то брат?

Тами обступили заинтригованные приятельницы, и тут же послышались их восторженные охи и ахи. Я оглянулась на Кинна, погруженного в беседу с наставницей, и подошла к окну. Но, бросив взгляд вниз, будто окаменела.

Там, у ворот, на всеобщем обозрении стоял Хейрон.

Он ничуть не смущался вниманием, наоборот, кажется, был весьма доволен и расточал улыбки направо и налево. Когда девчонки во главе с Тами едва не вывалились из окна, чтобы получше его рассмотреть, Хейрон поднял глаза наверх. Еще миг — и он бы меня заметил.