Получилось слишком негативно. Но зато честно. В конце концов, какая разница, я все равно сейчас умру.

Прощайте. Никому из них я не пишу о том, что люблю. Не могу врать перед лицом смерти.

Боже, я ничего не написала Стасу. Ну и ладно, все равно он не заслуживает этого.

Я держу в ладони горсть таблеток, перед глазами пелена. Все расплывается, но совсем не от слез. Кружится голова, в ушах звенит невыносимый пищащий звук. Мне страшно. По-моему, у меня окончательно повредился рассудок. Что ж, тогда я вовремя.

Я боюсь передумать. Смелее, еще чуть-чуть, и все кончится.

Я закрываю глаза. Звон в ушах окончательно сводит меня с ума.

Боже, как страшно. Но мне так больно. Тяжелая плита из нагроможденной лжи и тяжелой депрессии давит все мои внутренности. От ужаса у меня сводит желудок, чувствую тошноту. Я так не хочу этого делать, но я не могу по-другому.

Я хочу крикнуть «Помогите!», но мне никто не сможет помочь. Мысли путаются. Внутри странное щемящее ощущение пустоты.

Делаю резкий вдох, и горсть таблеток исчезает с моей ладони. Еще немного, и они начнут уничтожать мой организм. Ванна наполнилась, я могу лечь.

Вот и все…

* * *

За 10 лет до моей смерти

Возможно, именно с этого дня депрессия, подступившая ко мне после смерти кота, ощутила свою власть. Я потеряла его, предала Леру, поверила Антону и позволила ему сделать со мной это…

Я так боюсь, что кто-то узнает. Они будут осуждать меня до конца жизни, смеяться за моей спиной, а может, и в открытую говорить обидные слова. И ведь я не смогу оправдаться.

Я сама пошла к нему, сама разрешила ему уничтожить себя. Сама сделала выбор.

Замотавшись с головой в плед, я ощущаю лишь разъедающий меня стыд и чувство вины. Меня никто не поймет, никто не поддержит. Мне придется научиться жить с этим чувством, я не знаю, как от него избавиться. Ни одной слезинки не проливается за этот вечер.

Не хочу идти в школу. Они все будут тыкать пальцем. Все будут презирать меня. Ненавижу себя.

Несколько раз мама заходит ко мне в комнату, пытаясь узнать, в чем дело. Я грубо посылаю ее, не понимая, что в этом нет ее вины. Мне хочется сорвать свою злость, но я целиком обрушиваю ее на саму себя.

Я чувствую себя грязной, я должна страдать, я этого заслуживаю.

Впоследствии вдобавок к прогрессирующей депрессии добавляется социофобия. Каждый раз, выходя на улицу, я боюсь взглядов людей, мне кажется, каждый из них будет осуждать меня и видеть, насколько я ничтожна. Я избегаю любого общения, не подпускаю к себе никого, сторонюсь людей. Мне никто не нужен. Я хочу в это верить.

Каким-то чудом я заканчиваю школу, поступаю в институт, который не закончу. Меня считают странной и не пытаются наладить контакт. Меня это полностью устраивает.

Папа устраивает меня на должность помощника журналиста, естественно, по знакомству. Считаю, что моя зарплата гораздо больше, чем я того заслуживаю. Но лишь благодаря этому я могу съехать от родителей.

Я не знаю, что стало с Антоном, я больше никогда его не видела.

Но я до сих пор не забыла, как звучит его голос.

* * *

Спустя 36 минут после моей смерти

— Это еще что? — довольно грубо спрашиваю я. Стефан смотрит на часы.

— Лично я вижу здесь часы.

— Я тоже, — киваю я. — Для чего они здесь?

Стефан не отвечает, а продолжает рассматривать часы. Они необычные. Похожи на песочные, но песок здесь черного цвета. Но необычные они не поэтому. Вопреки всем законам физики песчинки движутся в верхнюю часть колбы.

— Почему они падают вверх? — надеюсь, что Стефан ответит мне и перестанет рассматривать то, что он (я уверена) видит не в первый раз.

— Потому что они демонстрируют время, — Стефан все равно не смотрит на меня.

— Но тогда они должны падать вниз!

— Нет, — он наконец оборачивается ко мне и качает головой. При этом его локоны, ниспадающие по плечам, забавно колышутся. Но мне не до этого. — Время для каждого движется по-особенному, я же объяснял.

— Это мое время? — я и так знаю ответ. Получаю утвердительный кивок.

— Послушайте, Стефан, ваши загадки начинают меня напрягать. Я не понимаю, где мы, что мне надо делать, кто вы такой и что вообще происходит.

— Как тебя дразнили в детстве?

— Ч-что? При чем здесь это?

— Ты требуешь от меня ответы, но сама не хочешь их давать.

— Меня дразнили лягушкой, — чувствую, как густая краснота заливает мои щеки. Мельком смотрю в зеркало, чтобы убедиться в своих ощущениях. Так и есть — спелый помидор в пышном платье.

Мне даже не захотелось ему врать, такое чувство, что он и так прекрасно все знает.

— Царевной? — с неподдельным интересом спрашивает Стефан.

— Нет, просто лягушкой, — мне неприятно об этом вспоминать. — Из-за фамилии. Мой прадед был французом и…

— Я знаю, — кивает Стефан.

— Вы же знали про лягушку? — хмурюсь я.

— Конечно, знал. Но я говорю о другом прозвище.

— О другом? Но… — и тут я вспоминаю.

В начальных классах я любила внеклассные занятия, нас водили в детскую библиотеку, расположенную недалеко от здания школы. Там мы читали по ролям, и мне это очень нравилось. До одного момента.

В тот день учитель предложил нам книгу Льюиса Кэрролла. Естественно, роль Алисы досталась мне. Всю начальную школу меня называли только Алисой в Зазеркалье, все шуточки были сплошь на тему зеркал, чеширских котов, безумных шляпников и все в таком духе. Сначала это было забавно, а потом надоело. А потом классе в седьмом одноклассник, побывавший на каникулах в Париже, гордо рассказывал про любимый французами деликатес, и Алиса в Зазеркалье превратилась во французскую лягушку…

Зазеркалье.

Я лихорадочно осматриваю зеркала, отражающие меня, и с жаром восклицаю:

— Этого не может быть!

Начинаю ходить меж зеркального ряда, в панике заглядывая в каждое из них. В отражении я вижу только себя.

— Это невозможно! — я оборачиваюсь на Стефана.

— Почему? — невозмутимо спрашивает он.

— Потому что… — подбираю аргументы так, словно если я смогу убедить Стефана, это все не станет реальностью. — Потому что это выдумка! Детская книжка! Это сказка, понимаете?

Я подбегаю к нему и неосознанно хватаю его за ладонь. На удивление, он ее не отдергивает. Его ладонь мягкая, очень теплая, мне хочется держаться за нее, чтобы не сойти с ума во второй раз.

— Это фантазии писателя, — я с надеждой заглядываю в его темные глаза. Но он не соглашается со мной.

— Как и жизнь после смерти, да? — снова сарказм.

Я в отчаянии. Почему он так шутит? Какое зазеркалье? Отпускаю его руку и сажусь прямо на пол около одного из зеркал. Оттуда на меня смотрит Алиса. Но я не уверена, что она — это я.

В безмолвной тишине слышится только тихий шелест черных песчинок, медленно взмывающих вверх. Мое время.

— Как же так…

Стефан не вмешивается, давая мне свыкнуться с новой реальностью.

— Подождите… Кэрролл, он знал? Он был здесь?

— Ну конечно, был, — Стефан говорит таким тоном, словно я спросила, пять ли пальцев у меня на руке.

— Но как? Как он оказался здесь?

— Как и ты, — Стефан пожимает плечами. — Я же дал тебе понять, что ты здесь не первая.

— Но он вернулся?

— Естественно.

— Как?

— Он сделал выбор, — с этими словами Стефан взмахивает ладонью, и на зеркальных поверхностях начинают мерцать разноцветные блики.

— Какой выбор? — мое сердце начинает биться быстрее. Неужели я тоже могу попасть домой?

— Вернуться, — просто отвечает Стефан.

— А разве кто-то захочет остаться, — я обвожу рукой пространство. — Здесь?

— Здесь нельзя остаться.

— А что здесь можно?

— Определиться с выбором.

К своему удивлению, я уже привыкла к этим абстрактным диалогам со Стефаном. Сначала он сильно меня раздражал тем, что уходил от ответа. Но, в конце концов, он же не человек. Мало ли какие у них приняты форма диалога. У кого — у них? На этот вопрос он мне не ответит. Поэтому я его больше не задаю.

— Я готова сделать выбор, — усиленно трясу головой, чтобы доказать всю серьезность своих намерений.

Стефан смотрит на песочные часы, которые являются прямой насмешкой над гравитацией, а потом отвечает:

— Не готова. Всего сорок минут.

Песчинки продолжают плавно перетекать вверх.

— А сколько нужно?

— Я не могу знать, ведь это твое время.

— Ладно… А Кэрролл написал сказку… Почему только он?

— Он первый написал. Зачем остальным повторяться? У вас это называется плагиатом.

— Но другие… Почему об этом никто не знает? Почему никто об этом не говорит?!

— Никто не поверит. Тех, кто об этом говорит, считают сумасшедшими, а ведь они просто помнят. Люди боятся узнать правду. Впрочем, у каждого из вас на этот счет свои представления, не так ли? — Стефан улыбается. — Во что ты верила?

— Я? — растерянно переспрашиваю я. — Да ни во что…

— Тогда легче принять реальность.

— Что значит «помнят»? Разве можно об этом забыть?!

— Можно, если захотеть.

— А как же шахматы? — вспоминаю я. — В книге было шахматное поле!

— Но ведь книги — это фантазии писателя, — Стефан улыбается еще шире. — Кэрролл обожал шахматы и математику. Неудивительно, что сюжет книги строится на этом.