— Почему ты со мной не здороваешься? — любопытствует он. Его голос слегка хрипит, но это совсем его не портит. В его вопросе нет злости, но я почти трясусь от страха.

— Я… — это все, что я могу сказать. Какая же тупица! Я все порчу!

Его это забавляет.

— Ты мне нравишься, — неожиданно говорит он, и я почти падаю с качели. Я не ослышалась?! Соберись, Алиса!

— Правда? — робко спрашиваю я. Мне так страшно услышать «нет».

— Правда, — кивает Антон. — Прогуляемся вдвоем завтра? В шесть удобно?

Я могу только кивнуть. Сил на то, чтобы говорить, нет совсем.

— Тогда я позвоню тебе, — он подносит зажигалку к кончику сигареты и делает затяжку. — Не скучай.

Антон отходит к парням, а я ощущаю, что нужно искать осколки своего сердца где-то под качелями. Потому что оно явно упало с большой высоты.

— Ну, что он сказал? — Лера с горящими глазами подбегает ко мне.

— Гулять пригласил, — говорю и сама не верю, что это правда. Но это правда.

— Я же говорила, — торжествует подруга. — Когда?

— Завтра в шесть, — механически отвечаю я. Мысленно я уже в завтрашнем дне, всего остального для меня уже не существует.

— В смысле в шесть? — лицо Леры меняется на глазах. — Мы же в кино идем, на «Сумерки»!

Точно, мы же купили билеты позавчера.

— Лер… — извиняющимся тоном начинаю я.

— Не хочу ничего слышать! — восклицает Лера. — Я столько ждала выхода, и ты так поступаешь?!

— Мы сходим послезавтра, — я пытаюсь найти компромисс.

— Билеты на завтра! И завтра последний день проката!

— Посмотрим в интернете потом…

— Алиса, ты не права, понятно тебе?! — у нее блестят глаза, видимо, от навернувшихся слез. — Ты сейчас поступаешь некрасиво, предать меня из-за парня, которого знаешь пару месяцев?! Классная дружба!

Я начинаю раздражаться. Как она не понимает, что значит для меня встреча с Антоном? Устраивает истерику из-за какого-то кино, Боже! Это всего лишь дурацкий фильм.

Конечно, спустя время я понимаю, что она обиделась совсем не из-за кино, а из-за моего выбора. Но тогда я искренне злюсь на нее.

— Ты ни фига не понимаешь, — зло бросаю я. — Может, это ты плохая подруга?

От возмущения она не знает, что ответить. А я совсем добиваю ее:

— Иди ты к черту со своими «Сумерками», ведешь себя как маленький ребенок.

Лера разворачивается и молча уходит. Ее молчание хуже пощечины, лучше бы она ударила меня. Я гоню от себя чувство вины, заглушая его предвкушением предстоящей встречи с Антоном.

В тот момент я не догадываюсь, что сумерки начинают сгущаться и в моей жизни.

Глава 3

Спустя 20 минут после моей смерти

Представьте, что вам скучно. Скучно настолько, что мысль отковыривать штукатурку от стены кажется очень занятной и совсем не идиотской. Вы бесцельно слоняетесь по дому и не можете придумать себе занятие. О, чудо! Вы видите крошку на ковре. Вы берете пылесос и с небывалым энтузиазмом начинаете пылесосить ковер.

Я пытаюсь найти крошку в своей голове. Пусто. Все мысли обдуманы уже на сто раз, еще ТАМ. Я решаю, что теперь ТАМ — это то, где я жила, а ЗДЕСЬ — это то, где я сейчас.

Мне уже надоело обдумывать, где это ЗДЕСЬ. Все возможные варианты кончились. Что мне остается? Бесконечно поднимать воспоминания со дна памяти? Я так старалась похоронить их там навсегда. Но теперь у меня впереди бесконечность, можно терзаться до умопомрачения.

Я больна, но я пыталась лечиться, честно. Я знаю в лицо почти каждого психотерапевта нашего города. Я помню вкус каждой гребаной пилюльки, которыми я пичкала себя на протяжении нескольких лет. Все становилось только хуже.

Последние месяцы были просто невыносимы. Каждый день был хуже предыдущего. События разворачивались с молниеносной скоростью, а я даже не успевала это осознать.

Я плыла по течению, и это было самым худшим вариантом из всех возможных. Надо было сопротивляться, цепляться за ветки, задерживать дыхание. Но я разбивала себя о камни, захлебывалась волнами и тонула.

И куда принесло меня это течение? Сюда.

Но кто вызвал эти волны, усиливая течение? Я. Я сделала все сама.

Я не умею плавать.

Я пытаюсь вспомнить свое детство. Даже самые плохие люди когда-то были детьми. Они никому не желали зла и их любили просто так. Просто потому что они дети.

Детство… А ведь тогда я была совсем обычной. Даже не так: я была как все. Пожалуй, это то, что человек бережно хранит в своем сердце всю жизнь — детские воспоминания.

Даже те, где мама ругает за двойку. Даже те, где склеиваешь страницы дневника, боясь, что папа это заметит. И те, где бабушка грозится оторвать уши, если ты ходишь по ее грядкам с огурцами. И те, где дедушка ставит в угол, если ты снова бегаешь по крышам гаражей.

Алиса, научись нести ответственность за свои поступки. Безнаказанность порождает глупость.

Я научилась. Все, что я делала последние полгода, не могло остаться безнаказанным. Я — сама себе палач, и приговор приведен в действие.

Я продолжаю устраивать внутри себя акты самобичевания, поскольку больше мне здесь ничего не остается, как вдруг все меняется. Меняется настолько, что мой внутренний диалог мгновенно умолкает.

И я слышу голос.

* * *

За 4 месяца до моей смерти

Представьте, что вы переживаете самую черную полосу вашей жизни. Беды валятся как из мешка Санта-Клауса, который он нес в подарок злодеям. Но почему-то мешок был утерян именно у вашей двери. И вы, находясь в самом эпицентре грустных событий, с тоской вспоминаете, как было ДО.

У меня тоже было это ДО.

Я смотрю на Вадима с любопытством. Каждое утро он собирается на работу, постоянно забывая ключи от машины на комоде в прихожей. Сейчас он накинет куртку, в спешке выбежит из квартиры, а через пять минут, громко чертыхаясь, забежит обратно. Схватит ключи, закричит «Я опаздываю!», и громко хлопнет входной дверью.

Внезапно Вадим перестает бегать по квартире и оборачивается на меня.

— Ты смотришь на меня так, как будто чего-то ждешь.

Мне лень ему отвечать, но я это делаю:

— Возможно.

— Годовщина? — Вадим хмурит лоб. — Да нет, была уже. Я что-то забыл?

— Пока нет.

— Пока? — Вадим снова хмурится. Он не любит намеки и недосказанность. Я жалею, что вообще вступила в этот бессмысленный диалог.

— Вадим, ты опаздываешь, — я смотрю в окно, где солнце уже восходит над утренним городом. Я всегда встаю в это время и наблюдаю за рассветом. В такие моменты ненадолго появляется ощущение, что рассвет наступит и в темных уголках моего сознания. Но пока там бесконечная глубокая ночь.

— Ты сегодня странная, — он задумчиво оценивает меня взглядом, а я начинаю раздражаться.

— Я всегда странная, — отрезаю я и скрываюсь в ванной комнате. Включив воду, я сажусь в ванну и закрываю глаза.

Сколько мы вместе? Больше двух лет. Мне нравится все, что с ним связано. Кроме него самого.

Мне нравится та жизнь, которой я живу рядом с ним, и дело даже не в деньгах, как обычно бывает в семьях, где нет взаимности. Мне одновременно хорошо и плохо. Это — лучший из мужчин, которых я встречала в своей жизни. Он надежный, преданный и спокойный. Я могу расписать его достоинства на целый альбомный лист. Единственный его минус — любовь ко мне.

Я не люблю его. Не люблю себя. Не люблю никого. Не могу и не хочу.

— У тебя просто невроз, это поддается лечению, — мягко говорит психотерапевт. Очередной на пути моей долгой борьбы со своими демонами. Я не верю ему. — Немного нейролептиков и все будет хорошо.

Хорошо не стало. Они постоянно меня обманывают.

Я продолжаю сидеть в ванне, не выключая воду. Но даже сквозь шум воды я слышу стук. Открыв дверь, я вижу лицо Вадима. Оно почему-то выглядит виноватым.

— Алис, я тебя обидел?

Вот видите? Он хороший, заботливый. Даже не знаю, почему судьба-злодейка свела его со мной.

— Не обидел, — стараюсь говорить максимально мягко. Мне все труднее сдерживать свою раздражительность. Ведь Вадим ни при чем, причина моего раздражения — я сама.

— Алис, мне бежать надо, — тон Вадима становится заискивающим. — Какие планы у тебя на ближайшие пару часов?

Я смотрю на свои часы и с удивлением отмечаю, что перестала ощущать время. Оно словно замедлилось в последние дни.

— Я буду дома. Напишу пару статей, и все, — я вспоминаю, что все сроки по сдаче материала уже горят. Я еще и безответственный работник.

— Я оставлю тут документы на полочке, — Вадим кладет какую-то папку на полочку в коридоре. — Заедет друг, сможешь ему отдать?

— Уж это-то я смогу, — я искренне улыбаюсь. Вадим так нежно просит меня, словно боится обременить. Но… При всех его качествах — я не могу его полюбить.

— Ты — умничка, — Вадим улыбается мне в ответ и меня пронзает очередная искра сожаления.

Закрыв дверь за ним, я бессильно сползаю по стене коридора. Черт, я могу пролежать так до самого его прихода и даже не заметить этого.

Я совсем не ощущаю время…

Когда я познакомилась с Вадимом, я подумала, что моя жизнь навсегда изменилась. Он заботился обо мне так, как не заботилась родная мать, хотя уж она-то опекает меня и до сих пор. Я бы сказала гиперопекает — меня это раздражает.