Последняя мысль, которая пришла в голову перед тем, как я потеряла сознание, была, конечно, абсурдной. Хотя… Куда уж абсурднее?

Ну, ничего себе, сходила за хлебушком…

* * *

Очнулась я в пустой, темной комнате — на этот раз, судя по всему, полуподвальной, похожей на склеп и на погреб разом. Везет мне, однако, нынче на незнакомые помещения.

Низкий сводчатый потолок, каменный пол и такие же стены, крошечное зарешеченное окно высоко над головой, почти не пропускающее свет. Сумрачно, тихо, пахнет затхлостью и пылью… Хорошо, хоть сухо и не очень холодно.

Я медленно поднялась на ноги и, стиснув зубы, пошла вперед. Чувствовала себя совершенно разбитой. Меня шатало из стороны в сторону и знобило так, что зубы стучали, но я шаг за шагом, упорно цепляясь за стену, брела к намеченной цели: массивной деревянной двери, которую заметила сразу же.

К выходу вели три высокие ступени — серьезная преграда для человека в моем состоянии. Когда же я все-таки заползла наверх, выяснилось, что дверь, ко всему прочему, крепко заперта, а на мои слабые удары и хриплые крики никто не отвечает.

Оставаться на ступенях было глупо и бесполезно. С каждой секундой мне становилось все хуже, так что я снова спустилась в подвал и направилась в дальний угол, где на полу у стены кто-то «любезно» раскидал солому. Там же валялся плащ — судя по размеру, детский, но теплый и плотный, кажется, даже шерстяной.

Легла, подтянула колени к груди, старательно укуталась в плащ и, постепенно согреваясь, уплыла в сон, больше похожий на обморок.

Простуда дело привычное, почти житейское, об этом все знают. Как и о том, что болеть можно по-разному. Между делом, на бегу, со стенаниями и жалобами всем и на все сразу, а иногда даже со вкусом и удовольствием. Особенно если зацепило тебя легко, на улице ветер с дождем, а дома тепло и очень уютно. Полулежишь в кресле, пьешь чай с малиной, смотришь любимый сериал, дремлешь, снова что-нибудь смотришь вполглаза или читаешь, и тебе совершенно не стыдно за собственное безделье. Сейчас имеешь на него полное право.

Я в своей не очень долгой пока жизни успела «погрипповать» по-всякому, но никогда еще мне не было настолько плохо.

Я просыпалась, вновь проваливалась в беспамятство и выздоравливать, похоже, не собиралась. Меня бросало то в жар, то в холод, горло драло, суставы ломило, а губы спеклись так, что я с трудом могла их приоткрыть.

В тяжелых снах проносились смутные, бредовые видения. Высокий светлый храм. Злое блондинистое «величество». Алистер, который упорно кого-то искал — и я даже догадывалась кого.

А еще я начала слышать голоса, вернее, голос, шептавший что-то о свадебном даре. Потом он истончился, затих, как будто выдохся, и его сменил жалобный детский плач. Он преследовал меня даже в забытьи, звучал все громче и громче, перекрывая все остальные звуки. И, что самое странное, я могла совершенно точно сказать, как выглядит ребенок и где он сейчас находится.

Сколько я провалялась в подвале, не знаю. Вокруг неизменно царил все тот же полумрак. Вечер, утро, день? Непонятно, да и какая теперь разница?

Из очередного сна меня вырвали резкие удары, грохот, от которого содрогнулись стены, и быстрые размашистые шаги. А потом с меня бесцеремонно сорвали плащ, схватили за плечи и грубо затрясли.

Я с трудом разлепила веки и увидела склонившееся надо мной перекошенное от ярости мужское лицо. Совершенно незнакомое, между прочим.

Господи, еще один. Этому-то что от меня нужно? Явно ведь не лечить пришел, на врача даже отдаленно не похож. Да и добротой не отличается: видит, что человеку плохо, и все равно продолжает упорно тормошить. Если меня в результате сейчас опять куда-нибудь выкинет, это будет уже перебор. Я точно не доживу до счастливого приземления — погибну еще в полете.

Пошевелилась, пытаясь высвободиться, но незнакомец и не думал отпускать. Он вообще оказался очень настойчивым — слабая попытка сопротивления его только разозлила. Сдавил мои плечи, еще раз тряхнул, уже сильнее, и угрожающе прорычал:

— Где она?

— Пи-и-ить, — выдохнула я в ответ, решив, что с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Если этот настырный тип не желает оставить меня в покое и категорически намерен пообщаться, так и быть… Но пусть сначала хоть напиться даст.

Мужчина поморщился, но потом все-таки повернул голову и повелительно бросил куда-то за спину:

— Воды!

Через минуту в его руке оказалась пузатая кожаная фляга, а еще через мгновение я уже жадно глотала прохладную, восхитительно вкусную воду. Пила и никак не могла напиться.

— Так где она? — требовательно повторил мужчина, буквально отрывая от моих губ флягу и снова вцепляясь в плечи.

Вот ведь жадный какой.

Я уже собралась дальше торговаться и добиться для себя еще чего-нибудь — таблетки жаропонижающего, порошка, микстуры, или что там у них есть, — но следующая фраза заставила мгновенно насторожиться и забыть о собственных планах.

— Где Мисти? Скажешь ты наконец или нет? Она ведь была здесь, вот доказательство. — Передо мной махнули содранным с меня же плащом.

Мисти…

Я могла поклясться, что раньше никогда не слышала этого имени, и в то же время оно болезненным эхом отдавалось в душе, вызывало в памяти странные образы. Удивительно, но я, кажется, не просто догадывалась — твердо знала, кому оно принадлежит.

А еще сразу вспомнился безутешный детский плач.

— Мисти… Девочка? — на всякий случай переспросила я.

— Да.

— Худенькая, лет восьми… десяти, не больше. Серые глаза. Русые волосы заплетены в косу. Над верхней губой — маленькая родинка, — продолжала перечислять я.

— Да-да!

— В пышном голубом платье и такого же цвета туфельках.

— Это она! — Мужчина жадно дернулся ко мне. — Ты ее видела?

— Нет, — призналась я честно, и меня тут же с яростным возгласом отшвырнули прочь.

— Издеваешься? — Мужчина сжал кулаки, угрожающе нависая надо мной.

— Даже не думала. — Сдержала стон, потирая ушибленную при падении руку, и уставилась в побелевшие от ярости глаза. — Я никогда не видела эту девочку, но могу сказать, вернее, описать, где она находится.

Пауза.

Мужчина не сводил с меня хмурого, тяжелого взгляда — я почти физически чувствовала его недоверие, — потом резко выдохнул сквозь стиснутые зубы и велел:

— Говори.

— Островок посреди болота… Не очень далеко отсюда, но и не рядом… — медленно начала я.

Говорить было сложно, во рту опять пересохло, хотелось пить и клонило в сон. А еще видения стали путаться, ускользать, затягиваться липким серым туманом. Чего-то не хватало. И, повинуясь внезапному наитию, я потянула к себе плащ, который мужчина сейчас прижимал коленом.

— Отдайте.

Плащ мне отдали, причем немедленно и без вопросов.

Стиснула в ладонях кусок ткани, вдохнула тонкий, едва уловимый аромат. Виски заломило, словно туда кусочки льда приложили, и я внезапно увидела все — ясно и четко.

— Бревенчатый дом… Черный… Как после пожара… — заспешила я, глотая слова. — Справа яма… Девочка в ней.

— Господин, я знаю, где это! — выкрикнул от двери взволнованный голос. — Охотничья сторожка в Серых топях.

Мужчина кивнул, соглашаясь. Резко поднялся.

— Поторопитесь, — просипела я ему в спину. — Яма наполняется водой.

Через мгновение рядом со мной уже никого не было.

Ушли… Ну и ладно. Хорошо, хоть плащ оставили. Или просто забыли?

Тяжелый разговор вымотал до предела, забрал последние силы, которых и так, в общем-то, не оставалось. Я снова свернулась калачиком, набросила на голову плащ, закрыла глаза и погрузилась в вязкую дремоту. Слава богу, хоть детский плач больше не слышала.

Следующее пробуждение вызвало стойкое чувство дежавю. Меня в очередной раз лишили «покрывала», разбудили, и я увидела перед собой все того же мужчину, внимательно меня рассматривающего.

Ну сколько можно? В конце концов, всему есть предел.

— Слушайте, что вам опять нужно? — зло проскрипела я. — Не хотите помогать, так дайте хоть умереть спокойно, а?

Перевернулась на другой бок, потянула на себя злосчастный плащ, намереваясь укрыться и заснуть — вопреки всему, но мне не позволили этого сделать. Сильные руки подхватили меня с пола, тщательно закутали во что-то пушистое, теплое и…

— Спасибо, — услышала я совершенно неожиданно.

А потом меня прижали к груди и понесли прочь из подвала.