В ту далёкую летнюю ночь, когда меня укусила безвестная кошка, пузырёк с календулой обнаружился в моём секретере и оказал мне первую медицинскую помощь. В восемь часов утра, к моменту открытия поликлиники, я уже стояла у регистратурного окошка. По выданному талончику меня принял хмурый, не выспавшийся от молодости врач-травматолог. Выслушав историю про ночное происшествие, он без лишних слов сделал второй в моей жизни внутримышечный противостолбнячный укол. Первый я получила в раннем возрасте, после того как пыталась отнять кость у болонки Джонни. Кость, с моей точки зрения, была слишком большой для такой маленькой собачки, и я боялась, что животное ею подавится. Однако Джонни считал иначе и отстоял свою собственность единственным доступным ему способом, цапнув меня за руку. Я получила прекрасный и очень болезненный урок по правилам обращения с домашними животными. Я его хорошо усвоила и больше никогда не приставала к собакам, выражая моё к ним отношение исключительно словесно-декларативным образом. Например: «Ну ты и классный пёс!»

Если с собаками я общалась издали, то с кошками была накоротке. С общего согласия соседей в нашей арбатской коммуналке жила полосатая Пуся, гулявшая сама по себе туда-сюда через кухонную форточку первого этажа. Она пользовалась несомненным и весьма ощутимым успехом у местных котов, и два-три раза в году мы получали вещественное тому доказательство в виде котят.

После неожиданной кончины нашей дворовой примадонны освободившееся место квартирного любимца занял её родной сын Пус — крупный экземпляр ловца мышей из последнего помёта с окраской a la зеркальный карп. Он, как и его мать, любил вольную жизнь и лишь позволял кормить себя варёной рыбой, всегда поджидавшей его на кухне в миске под раковиной. Пус часто отдыхал на развилке дерева у нашего окна, что послужило причиной несправедливых обвинений со стороны старой большевички и персональной пенсионерки со второго этажа. Она уверяла, что кот, пользуясь её отсутствием, тайно проникал в комнату через балкон и воровал из холодильника мясо. Она требовала принять строгие меры и наказать похитителя чужой собственности, тем более что говядина была не простая, а из спецраспределителя для людей с особыми заслугами перед Родиной. В присутствии раскипятившегося члена ВКПб с семнадцатого года бабушка сурово выговаривала Пусу: «Не ходи на второй этаж, не ешь чужое мясо, у тебя своя рыба есть». Кот слушал, недоумённо жмурясь, и, возмущённый большевистскими инструкциями, начинал рьяно приводить в порядок свою меховую одежду модной дизайнерской окраски.

Однажды Пус пропал, а вместе с ним и многие другие ночные завсегдатаи мусорных баков, что привело к незамедлительному росту поголовья грызунов. Мы не сомневались, что котов извела команда Шарикова, которую вызвала мстительная большевичка. Доказательств у нас не было, однако, встречая нас, кошконенавистница вызывающе смотрела в сторону, и мы перестали с ней здороваться в знак протеста. Нового мурлыку решили не заводить, а прежнего вспоминали с грустной улыбкой, непременно отдавая должное его чистоплотности и умению себя вести. Всю недолгую жизнь Пус демонстрировал тактичность, никого грубым «мяу» не обидел, всегда приветливо взмахивал хвостом при встрече, со спокойным достоинством ел рыбу, дремал, свернувшись на коврике у входной двери, или, вальяжно раскинувшись на кушетке, урчал от удовольствия. Он никого ни разу не оцарапал, чужого ни в лапы, ни в рот не брал и мученически погиб в застенках живодёрки. Я всегда относилась к животным лояльно, особенно к кошкам, и если говорила им «брысь!», то без злобы, исключительно для поддержания порядка, поэтому ночное нападение на меня дальнего родственника собственного кота Пуса было чрезвычайно обидным, незаслуженным и очень болезненным.

Сделав укол и сведя тем самым к нулю возможность моего организма поддаться столбняку, невыспавшийся доктор хмуро спросил:

— Кошка была ваша?

— Нет, неизвестная, свалилась ночью на кактус, — ответствовала я, обиженно глядя на распухшую и потемневшую от календулы кисть.

— Опознать сможете?

— Помилуйте, ночью все кошки серы, а я спросонья…

— Жаль, — прервал меня доктор и что-то записал в лежавшую на столе медицинскую карту, — придётся вам колоть антирабическую сыворотку.

— А это ещё зачем?

— Чтобы не заболеть бешенством.

— А почему я должна им заболеть?

— Ваша ночная кошка — возможный носитель смертельной болезни. Если она больна, а вы не пройдёте курс лечения, то умрёте.

Мне совершенно не хотелось умирать, особенно с утра, без завтрака и без чашки кофе арабика. Не спрашивая разрешения, слёзы бесконечной любви и жалости к себе навернулись на глаза. Я уже представила сцену своих похорон, горе бабушки, проблемы с кладбищем. В мозгу вдруг прокричалась народная поговорка: «Десять вёрст для бешеной собаки не крюк». Затем всплыла сцена из симпатичного американского романа Харпер Ли «Убить пересмешника», в котором отец главной героини адвокат Аттикус метким выстрелом убивает бешеного пса, чем вызывает у собственных детей гордость и восхищение, а у жителей городка уважение и благодарность.

Уже в следующую минуту услужливая память подсунула страничку из учебника французского языка для учащихся седьмого класса с иллюстрированным текстом про выдающегося учёного Пастера. На картинке создатель чудодейственного препарата против смертоносного вируса бешенства выглядел немолодым, носил докторский халат и аккуратно подстриженную бородку по моде середины девятнадцатого века. С усталым достоинством он сидел в кресле уже более ста лет, и его благородное бронзовое лицо было обращено к мальчику и собаке. Очевидно, с помощью изобретённой сыворотки Пастеру удалось спасти обоих — и укушенного, и укусившего. Присутствие мальчика с благодарственным выражением на личике вполне оправданно: таким образом никто не перепутает француза с русским Павловым, одарившим человечество при помощи пса условным рефлексом, а вот собака при Пастере всё же вносила некоторую путаницу. Хотя, возможно, я и ошибалась, и на картинке четвероногий друг отсутствовал.

Оторвавшись от бумаг на столе, доктор протянул мне направление в Пастеровский институт и успокоил:

— Сорок уколов в живот, и вы точно останетесь в живых.

У меня невольно вырвалось:

— Как, все сразу?

— Да нет, по одному в день.

— Но я уезжаю…

— В нашей стране даже в деревнях есть медпункты, — строго ответствовал безжалостный травматолог. И, как я узнала позже на собственном опыте, это была чистейшая правда.

В Пастеровском институте мне выдали ампулы с антирабической сывороткой, инструкцию по их применению с формой для отметки выполненных работ, а также брошюрку с подробным описанием симптомов болезни и всех стадий её протекания. Прочитав про ужасы, ведущие к неминуемому летальному исходу, я поняла, что колоться надо, и приступила к вакцинации, не жалея собственного живота. Через два месяца после окончания курса моё тело стало покрываться яркими красновато-розовыми чешущимися пятнами. Без особого труда в районном диспансере высыпания диагностировали как атопический дерматит, который по сути является близким родственником экземы (иногда он выступает под фамилией Нейродермит). Оба заболевания и их многочисленные вариации, зачастую связанные с неполадками в работе желудочно-кишечного тракта и проблемами с печенью, получили широкое распространение в народе. Они мешают людям из самых разных социальных групп вести нормальный образ жизни — другими словами, есть и пить, что хочется и сколько хочется в режиме полного несоблюдения режима.

Моя мама развернула бурную деятельность по спасению дочери от страшной напасти и с немыслимыми трудностями пристроила меня в самое престижное научно-исследовательское лечебное учреждение СССР, сокращенно именуемое ЦэКаВэИ. В этом храме борьбы с кожно-венерологическим нездоровьем в ранге кандидатов наук, профессоров, членкоров и академиков блистали звёзды отечественной медицины. Яркий свет их знаний рассеивал сумерки сомнений у врачей всей страны и разгонял тьму незнания в мозгах студентов и аспирантов 3-го меда. Своим присутствием светила украшали любую конференцию в любом уголке земного шара. В свободное от лекций, консультаций, поездок, заседаний научных советов время они разрабатывали новые методики лечения и успешно применяли их в стенах собственного института.

Все счастливчики, попавшие на пятый этаж ЦКВИ, не только осознавали собственное невероятное везение, но и гордились сопричастностью к грядущим победам в области преодоления кожных недугов. Мы совершенно добровольно и радостно исполняли роли подопытных кроликов, не обращая внимания на условия нашего содержания в клетках-палатах. Однако новичка они поражали до глубины души, вызывая непреодолимое желание бежать немедленно и как можно дальше.

Человека непривычного легко было понять: весь пятый этаж распространял сильный, я бы даже сказала, удушливый запах, в котором аромат мазей на базе дёгтя конкурировал с капустным духом очень диетических щей. Помимо обоняния удар наносился и по зрению, ибо внешний вид обитателей стационара производил неизгладимое впечатление на вновь прибывшего. Мужчины и женщины были одеты в изделия из байки, превратившейся от многократной стирки в нечто измученно-серо-сине-бежевое с вечными пятнами от въевшегося в ткань дёгтя. Из-под женских халатов и мужских пижам выглядывало нижнее бельё непонятного цвета. Обладатели этой одежды в подавляющем большинстве были отмечены ярко-красными разводами от применения жидкости Кастеллани. Иногда лица и руки пациентов и без кастеллани конкурировали с кумачом флага нашей страны.