— Руки и ужин, Дарина. И побыстрее, — приблизился. Я думала, что он снова возьмёт меня за подбородок, но он схватил за шею. — Тебя купили, как шлюху, а ты и рада, — так же резко отпустил и, усмехнувшись, ушёл вглубь коридора, попутно отвечая на очередной звонок.

Раздражённо отложив вилку, Эдуард поднялся из-за стола. К ужину он едва притронулся. Наспех приготовленное рыбное филе так и осталось лежать на его тарелке рядом с приправленной травами и оливковым маслом зелёной фасолью.

— Готовишь ты отвратительно, — налив себе стакан воды из графина, проговорил он. — Давно пора отправить тебя на кулинарные курсы. Хоть на что-то же ты должна быть годной.

— Эдуард, — после недолгого молчания всё так же осторожно позвала я.

Он нехотя обернулся. Отпив пару глотков, выплеснул остатки в раковину, туда же поставил стакан.

— Зачем ты на мне женился? — спросила я тихо. — Если… Если я ни на что не годна.

Щека припухла, разбитая губа ныла. Сидя к бывшему мужу в пол-оборота, я ждала, что будет дальше.

Эдуард молчал, рассматривая меня, потом вернулся за стол и, взяв вилку, наколол несколько стручков фасоли. Приподнял, словно нарочно демонстрируя мне проткнутые зубчиками зелёные стручки.

— Да чёрт его знает, — поморщился и принялся за еду. Прожевал и, пристально глядя на меня, сказал: — Когда я на тебе женился, ты была достаточно хорошенькая. Из тебя могло получиться что-то дельное. — Он наколол ещё несколько стручков и кивнул на мою тарелку: — Заткнись и ешь.

От запаха еды меня воротило. Готовя ужин, едва сдерживалась, чтобы не броситься в ванную, но выбора у меня не было. Отломив ребром вилки кусочек рыбного филе, я проглотила его, почти не жуя.

Эдуард наблюдал за мной с каким-то понятным лишь ему одному садистским удовлетворением.

— Самолёт в полдень, — наконец сказал он спустя несколько долгих минут.

— Ты совсем не боишься? — не выдержала я.

— Чего я должен бояться? — на этот раз вилку он отложил спокойнее.

— Появляться в аэропорту, — сделала то же самое. — Летать вот так… Эдуард…

Встретившись с ним взглядом, я замолчала. Он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова. В повисшей тишине было слышно, как на улице залаяла собака, как пикнула сигнализация машины. Эдик откинулся на спинку стула, забросил ногу на ногу.

— Сделай мне чай, — распорядился он, и я, поколебавшись, встала. Стоило мне сделать это, он заговорил: — Ты всё-таки глупая, Дарина. Красивая, но глупая.

Поначалу я хотела попросить его перестать. Перестать унижать меня, перестать называть по имени, перестать говорить загадками. Перестать, перестать и ещё раз перестать!! Чувство опасности, что я испытывала в начале, находясь рядом с Демьяном, ничем не напоминало то, что пробуждал во мне бывший муж. Снова и снова я спрашивала себя, как могла прожить с ним столько времени? Как мне удавалось ходить по краю и не падать в пропасть?

Едва я включила чайник, Эдик подошёл ко мне сзади. Я насторожилась, подобралась, он же, положив ладони мне на бёдра, развернул к себе.

— Почему, как ты думаешь, Терентьев не обратился в полицию, Дарина? — спросил он, глядя мне в глаза. — Думаешь, он искал меня всё это время?

Меня пронзил ужас. Ужас понимания того, что он хочет сказать. Того, что он, в сущности, сказал уже давно — ещё когда мы были в машине. Догадавшись, что я всё поняла, он ухмыльнулся.

— Правильно, милая, — погладил меня по скуле. — Ты всё правильно поняла. Никто всё это время меня не искал. Ты дорого обошлась ему и, надеюсь, оно того стоило. Стоило ведь? Ты постаралась?

— Что… — голос был едва слышен, вместо слов из груди вырвался какой-то сип. — Что ты такое говоришь?!

— Дарина… — он покачал головой.

Шум чайника давил на виски, каждое слово Эдуарда взрывалось во мне, подобно начинённой крохотными обрезками железной арматуры бомбе. Каждый из этих осколков, все до единого, попадали в меня, оставляя царапины, кровоточащие раны, а Эдик продолжал смотреть.

— Деньги, угрозы… Именно так Терентьев добивается своего. Кнут, — резко схватил меня за шею и сжал. — Кнут… — притянул к себе, поглаживая большим пальцем.

Я захлебнулась собственным вдохом, потянулась к его руке, Эдуард же повторил в третий раз:

— Кнут. — Приблизил своё лицо к моему и ослабил хватку. Коснулся губами губ и, почти разжав пальцы, положил вторую ладонь мне на спину. — А потом пряник.

Губы его оказались на моих губах. Прихватив нижнюю, он провёл по ней языком. Погладил по спине и прижал к столешнице.

Я почувствовала его член, и меня снова начало мутить. От его поцелуев, его рук на теле, его явного желания.

Жёстко обхватив мою голову, он проник в рот языком и принялся целовать меня. К глазам подступили слёзы, больше всего на свете мне хотелось оттолкнуть его, закричать, чтобы никогда он не прикасался ко мне, но я послушно терпела, как терпела много раз до этого.

— Угрозы и деньги, — выдохнул он мне в лицо. — Ты понимаешь? Как думаешь, был у меня выбор? — он продолжал поглаживать меня по голове, а меня трясло.

От его близости, от нахлынувшего осознания. Угрозы и деньги… Я вспомнила тот день, когда Егор силой вынудил меня сесть в машину. Всё должно быть так, как захочет он…

Голова закружилась, перед глазами поплыло. Чайник выключился одновременно с тем, как я ухватилась за край столешницы.

Желчь подступила к горлу, и я, прикрыв рот рукой, со всех ног бросилась в ванную. Едва добежав, склонилась над унитазом. По щекам опять катились слёзы, внутри разлилась ярость и боль. Боль предательства, боль неопределённости. И ещё страх. Что будет со мной, что будет с Соней?!

Эдуард вошёл следом и, присев на корточки, оторвал несколько бумажных полотенец от принесённого им рулона. Протянул мне, и я, взяв, вытерла рот.

— Пожалуйста… — шепнула. — Эдик… Пожалуйста, отпусти меня. Мне… мне надо похоронить маму.

Он покачал головой.

— Не просто же так Терентьев трахал тебя, — губа его дёрнулась. — Он позаботиться и о твоей матери, и о твоей дочери.

Я молчала. Сжимала в кулаке использованные полотенца и не могла ничего сказать. Бывший муж поднял меня на ноги и повёл прочь из ванной. Я шла не сопротивляясь.

— Отдохни, — проводив меня до спальни, сказал он. — Ты выглядишь слишком уставшей.

Высвободил полотенца из моих пальцев и, прижавшись, как и на кухне, погладил по шее. Я сглотнула.

— Терентьев всегда получает всё, что хочет, Дарина, — слова точно в цель. — Он захотел тебя. Тебя, — повторил, будто контрольный в голову. — И выбора у меня не было. Но теперь… — опять по шее, потом по щеке. — Теперь ты только моя. Отдыхай, — подтолкнул к постели и, не оборачиваясь, вышел в коридор.

Я медленно опустилась на постель. На край, а после легла на бок, понимая, что внутри нет ничего. Пустота. Сплошная серая пустота.

Притянула к себе подушку и, уткнувшись в неё, глухо разрыдалась.

3

Проснулась я в полнейшей тишине. Прислушалась, стараясь различить звуки, но не было слышно ни шороха. Приподнявшись на локтях, я дотронулась до лица и со стоном выдохнула.

— Эдуард, — позвала тихо в надежде, что он не откликнется.

За время, что мы жили вместе, я достаточно хорошо изучила его: манеры, взгляды, жесты. Он ведь всегда был таким с той лишь разницей, что прежде не позволял себе показывать чёрное нутро так явно. Не потому, что чего-то опасался — нет. Потому что знал, что я целиком и полностью в его власти, зависима от него, подчинена ему, и деваться мне некуда.

— Эдуард, — позвала я громче, спустив ноги с постели. — Эдик!

Поморщившись, встала и подошла к двери. Снова прислушалась, но меня окружала прежняя тишина. Абсолютная, она давила на уши тревожным предчувствием. Сердце подпрыгнуло к горлу, но я заставила себя успокоиться и вышла в кухню. Никого.

— Эдуард! — позвала я опять, на этот раз громче. — Ты дома? Будешь завтракать?

Обернулась, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Единственным местом, где мог быть Эдик, оставалась ванная, но идя по коридору я заглянула туда.

Руки задрожали. Во рту пересохло, но я не могла заставить себя сделать даже глоток воды. Стремительно подошла к окну и выглянула наружу. Второй этаж…

Что он говорил ночью? Самолёт в полдень?

Судорожно пытаясь понять, что мне делать, я бросилась обратно. Входная дверь была заперта — в этом я не сомневалась, но на всякий случай проверила. Накинула пуховик, наспех надела сапоги и вбежала в спальню.

От слабости меня пошатывало, но я понимала — это мой единственный шанс. Соня… Угрозы Эдика казались безумными. Блеф? А что, если нет? На что он вообще способен? Кто он вообще такой?! Стоило вспомнить, как он увёл её из сада и оставил одну в холодном сквере, слова его уже не казались пустыми. Что, если он действительно сделает что-то… Что-то необратимое?

— Господи, пожалуйста… — прошептала я, пытаясь повернуть ручку балконной двери. Тугая, она поддалась лишь с третьего раза.

Горящее лицо обжёг поток холодного воздуха, принёсший с собой запах города, голые ноги покрылись мурашками. Схватившись за железный поручень, я посмотрела вниз, на стылую, едва припорошенную снегом землю. Обернулась к раскрытой двери.