— О, здорово, Натах! Сто лет не виделись, ты прям хорошеешь не по дням…

— Г-Гена? — Наташку, сохнущую по Генычу всё её школьное детство, стало даже жаль — не таким она представляла своего героя. Но оно, может, и к лучшему…

— Да, ладно — неужто я так изменился? Что — похужал, возмудел? — оскалился Геныч.

— Ген, а что случилось, ты почему так…э-э… босиком? — сестрёнка скользила обалдевшим взглядом по завёрнутой в плед фигуре моего друга.

Ага — и без трусов!

— Так, Натах, если у нас все живы и тебе никто не угрожает, то мне некогда, — опередил я Геныча с ответом, пока тот не ударился в очередную увлекательную легенду.

— Но нам надо серьёзно поговорить, — опомнилась Наташка, однако по-прежнему продолжая разглядывать Геныча.

Уже одной этой фразой она вмиг убила во мне желание разговаривать с ней в ближайшие пару лет или, как минимум, до её дня рождения.

— Не сегодня, — резко отрезал я, подтолкнув некстати развеселившегося друга к подъезду.

— Но я специально приехала! — взвизгнула Наташка и направилась вслед за нами.

— А теперь специально уедешь. Прости, мелкая, сейчас совсем не до тебя, — я бесцеремонно захлопнул дверь перед носом сестры.

— Ну чего ты маленькую обижаешь? — подал голос Геныч.

— Да она ж опять за свою Вику впрягается, они там во главе с маман бабский штаб организовали под девизом «Догнать и вернуть». Так что, шагай давай, джентльмен голожопый, нам не до гостей.

* * *

Воскресенье, ещё утром обещавшее придавить меня тоской и одиночеством, завершилось в ночном клубе «Трясогузка» коротким мордобоем. Выяснить, откуда начался ночной стриптиз Геныча оказалось куда легче, чем я предполагал, а причины в разы примитивнее, чем рассчитывал мой друг. Новый охранник клуба оказался почётным рогоносцем по давней неосторожности Геныча. Рога, вероятно, сильно давили на мозг парню… А как иначе объяснить подобный способ мести, а главное — кому?

— Геныч, не в бровь, а в глаз! Ты непревзойдённый переговорщик, — восхищённо прокомментировал я полёт неудачливого мстителя.

— Ну что же ты натворил, пипирка неразумная? — Геныч сгрёб с пола нокаутированного охранника и пытался заглянуть тому в глаза. — Со мной ведь так нельзя, меня надо было сразу на глушняк, а теперь что? Теперь я расстроился, а тебя даже отпи*дить как следует невозможно. Где та шкура, которая мне х**ню эту подсыпала?

Охранник закатил глаза и, как тряпка, телепался в огромных ручищах Геныча.

— Вот сука, ну что с ним делать, Жека?

— Геннадий Эдуардович, мы приносим Вам свои извинения и готовы возместить весь материальный ущерб, — насмерть перепуганный администратор клуба почти на голову возвышался над Генычем, но подойти близко не решался, — в двойном размере… И сегодняшний ужин за счёт заведения… и завтра. Вы только не убейте его случайно, мы его уволим и оштрафуем, в общем, накажем, как полагается.

Геныч перевёл печальный взгляд на причитающего мужика.

— Алёшенька…

— Я Сергей, — попытался исправить администратор.

— Да мне по х*й, но если через три дня я не пройду тест на допинг, то ваш курятник закроется в тот же день, а ты, Алёша, будешь гузкой своей в сосисочной трясти. Всю инфу мне собери на этого оленя и суку вчерашнюю найди, это в твоих же интересах. — Геныч тяжело вздохнул. — Ну и молись, чтобы я писал без посторонних примесей. А, ну и ущерб — само собой.

— И на всю следующую неделю с вас поляна, — напомнил я.

— Ну да, — подтвердил Геныч, роняя охранника на пол.

* * *

— Вот скажи мне, брат, отчего люди такие злые?

Геныч только закончил хлопотать над поздним ужином на моей кухне, так как в «Трясогузке» оставаться не пожелал даже на халяву. И теперь он вторгся в мои мысли с вопросом века.

— Знаешь, Геныч, я тут выяснил, что люди даже страшнее, чем мы с тобой думали. Помнишь, нам в школе втирали, что бояться надо равнодушных? Я никогда не понимал этой фразы, типа с их молчаливого согласия происходит всё зло на земле. Бред же! Но нет, оказалось — не бред.

— Это тебе мулаточкина бабка помогла понять? — друг уселся напротив меня, оседлав стул, и явно приготовился слушать.

— Геныч, ты только не ржи, но… по ходу я люблю её, — слова дались на удивление легко, но произнеся их, я не стал увереннее в своём предположении.

— Кого — старуху? — серьёзным тоном уточнил Геныч.

— Да пошёл ты, мудак!

— Всё-всё, успокойся, понял я — ты вляпался в свою мулаточку по самое всё. Жек, ты погоди, ток не нервничай. Ты вот сам подумай — ты видел её всего два раза. Ты не смотри на меня так, я помню про вашу незапланированную стыковку. Но, Жека, это какая-то другая любовь — тебе просто снесло крышу, и я даже тебя понимаю, и у меня бы снесло от такой…

Я вскинул на друга предупреждающий взгляд.

— Нет, уже не снесёт — она же типа твоя… — успокоил меня Геныч не без сарказма. — Я, братуха, просто хотел сказать, что ты ведь её не знаешь, ты с ней не спал, не ел, не мылся. Какое у неё любимое блюдо? А какую музыку она слушает? А фильмы какие любит? Жека, ты ни хрена о ней не знаешь!

Я понимал, что Геныч прав, и даже то, что мне стало известно — вовсе не те знания, которые могут помочь мне приблизится к Диане, а скорее — наоборот.

— Жек, ты не пугай меня, ты и так уже две недели контуженый, а после бабки — совсем неправильный. Что ты там нарыл — мулаточка оказалась внебрачной дочерью твоего отца?

— Хуже…

— Не, ну не замочил же ты старуху?! А, Евгений Раскольников?

— Геныч, я мудак, конечно, конченый, что полез в её прошлое… Но я не справлюсь с этими знаниями, я вчера хотел Соболя найти, но испугался, что замочу его. Это не моя тайна и я не имею права…

— Жек, ты прав, и я не буду настаивать. Но две головы всегда лучше, особенно, если жбан, наполненный тайнами, очень болен. Ты знаешь, что мне похер чужие секретики, но душевное состояние моего брата — это не херня. Ну…

Я не думал, что рассказать об этом будет тяжелее, чем слушать. Эмоции накрыли меня новой сокрушительной волной. И только выплеснув всю это грязь, я почувствовал облегчение, словно перевалил часть груза на своего друга. К слову, Геныч выглядел подавленным и весь его энтузиазм, похоже, смыло моим откровением.

Минут пять мы сидели молча.

— Знаешь, Жек, я периодически определяюсь с людьми, на которых буду срать, когда стану мудрым вороном. А пока мы с тобой орлы, надо рвать петухов и попугаев. Сука, беспредел творится! По-хорошему за это убивать надо, а никто даже не наказан. Как так-то?

— Ты предлагаешь начать убивать?

— Да что Вы, Евгений, Вы ведь анадысь сами говорили, что мы не головорезы, а цивилизованные переговорщики. Один мудрый чувак сказал, что пуля прочищает мозг, даже если попадает в жопу.

— И по чьим жопам начинать палить?

— Ну, мишеней, как я понимаю, несколько… Но ты должен понять главное — это не твоя война. Ты лишь случайно раскопал архивы. И ты, брат, понятия не имеешь, для чего твоя Диана вернулась на родину. Полагаешь, здесь слаще, чем в Париже?

Геныч высказывал элементарные соображения, которые я совершенно упустил из виду. А ведь я думал об этом с самого начала, не мог понять, зачем ей сюда возвращаться. Я ведь могу помешать каким-то планам Дианы… Каким? И зачем ей наша компания, ведь Соболев в ней лишь пешка? Что она задумала?

— Жек, знаешь, что утро вечера мудренее? А утром у нас что? Правильно — теремок! Завтра, всё — завтра!

* * *

Почти весь путь до «Седьмого неба» мы едем в молчании. А поскольку молчаливая задумчивость для Геныча противоестественна, полагаю, его мысли заняты тем же, чем и мои. Хотел бы я знать, о чём сейчас думает Диана. С какими чувствами она вернулась снова в этот город, растоптавший её когда-то? Внешне я бы никогда не догадался, что эту вызывающе наглую дамочку может хоть что-то тяготить. Что это — всего лишь искусная маска или наращенная с годами непрошибаемая броня циничной стервы?

И как бы дорого я заплатил, чтобы узнать, что она думает обо мне. И думает ли вообще? Не хочу верить, что наша горячая встреча в ресторане не произвела на девчонку впечатление. И уж тем более не хочется думать, что я стал лишь очередным приключением или, как выразилась сама Диана, успокоительной пилюлей. Как часто ей требуются такие антидепрессанты, может, я лишь очередная доза? Да не верю я в это! Но как выяснить правду?

Я должен с ней поговорить. Столько раз я представлял нашу встречу, слова репетировал, даже записывал, сука, чтоб не забыть. Узнай об этом Геныч — оборжался бы. Я бросил на него беглый взгляд и усмехнулся — мой друг прикрыл глаза и беззвучно шевелил губами, вероятно, подпевая Сиаре. И лишь когда мы приблизились к элитным высоткам, он заметно оживился.

— Охереть, Жека, ну почему у тебя нет здесь хаты, я бы к тебе чаще в гости приезжал!

— Вот потому и нет.

— Да что б ты делал без меня! Кто ещё тебя будет направлять и пинать по дороге к успеху?

— Ты бы хоть тогда дорожное покрытие на ней отремонтировал, а то я за*бался по ухабам телепаться.

— Никакой благодарности, — проворчал Геныч и прилип к окну, рассматривая будущие многоквартирные гнёзда толстосумов.