Но они говорили друг с другом. Логичнее было бы спросить у них, какие у них планы, ведь мы собирались ко мне в гости, но я просто сидел, глядя себе под ноги на бежевый линолеум.

Не знаю, сколько времени прошло, но в какой-то момент я увидел на полу чью-то тень.

— Ну? Ты идешь? — услышал я голос Артема Хвостова.

— Да, — я кивнул и вскочил на ноги.

Мы скинулись на алкоголь. Гриша и я поровну, Артем сказал, что у него нет денег, а Надя промолчала. Наверное, она считала себя вправе не скидываться из-за своего пола.

Пиво покупал Гриша, потому что он высокий и выглядел старше нас. У него попросили паспорт, и он показал студенческий билет. Тогда ему продали пиво.

Оказалось, что студенческий билет ему отдал его друг, которого исключили из университета в прошлом году. Гриша приклеил свою фотографию, поставил печать и теперь покупал алкоголь, когда хотел.

Это было очень изобретательно.

— Завтра тоже можно прийти ко мне после школы, — сказал я, когда мы пришли ко мне.

— Хорошо, зомбяк, тогда завтра тоже завалимся.

— Здорово. Можно будет всем вместе сделать уроки.

Артем и Гриша засмеялись.

— Что смешного?

— Ничего-ничего, — сказал Артем, проходя в зал. — Налейте бухла, а?

8. Прогул

Когда нет дороги назад, исчезают последние страхи.
Сегодня я делаю то, о чем вчера подумать не смел.
Меняю жизни, свою и чужие, не понимая размаха,
Создаю траектории новых небесных тел.

Факт: когда общаешься с людьми, неизбежно попадаешь в неожиданные и неловкие ситуации. Раньше меня бы это напугало. Но в последние несколько недель все изменилось.

Я почти не боюсь.

На факультативе по психологии Ольга Алексеевна рассказывала про древние культуры и их представления о душе.

— В Древней Греции словом «персона» обозначалась маска, которую надевал актер театра во время выступления. Все ведь слышали про греческие трагедии? — спросила она с улыбкой.

— Про Агамемнона и его веселых друзей? — спросила Соня Ильвес.

— Ага. Уже во всех древних культурах и религиях было понятие души, — сказала Ольга Алексеевна.

Я поднял руку. С этими словами я не мог согласиться.

Обычно я не прерывал учителей, потому что это было неправильно, но Ольга Алексеевна показалась мне понимающим человеком.

— Да, Леша?

— В буддизме нет понятия души. В индуизме есть «атман», то есть душа, а в буддизме «анатман». Это противоположное понятие.

— О, буддизм я люблю, — сказала Женя Смольникова. — Мне особенно нравится вот это: «Встретишь Будду — убей Будду. Встретишь патриарха — убей патриарха. Встретишь…» — забыла дальше.

— «Встретишь архата — убей архата, — продолжил я. — Встретишь отца и мать — убей отца и мать, встретишь родича — убей и родича. Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».

Я прочитал это высказывание давным-давно где-то в Интернете и сразу запомнил. Иногда я запоминаю то, что не понимаю.

— Что это за хрень? — спросила Вика.

— Это дзен-буддизм, — ответил я.

— И что значит этот дзен? — спросила Алина.

— Буддизм — это освобождение от страстей, — сказала Соня. — Нельзя ни к чему привязываться. Только тогда можно достичь просветления.

— Точно, — Ольга Алексеевна кивнула ей. — А в дзен-буддизме просто другие методы достижения просветления. Не стоит читать священные тексты, не стоит слушать никаких учителей или искать истину вовне. Все ответы можно найти внутри себя.

— Мне нравится, — хихикнула Женя. — Не слушать учителей. Вот бы физичка взбесилась, если бы ей такое сказали.

— Хрень какая, — сказала Вика и закатила глаза.

— Ничего не хрень, — ответила Женя. — Это концепт.

Алина хмыкнула.

— В буддизме считается, что жизнь полна страстей, которые мешают человеку, — продолжила объяснять Ольга Алексеевна. — Пока не избавишься от этих страстей и привязанностей, пока будешь совершать плохие поступки, будешь вечно перерождаться. А когда достигнешь просветления, то попадешь в нирвану.

— А кто считает плохие и хорошие поступки? У местного бога должен быть суперкомпьютер, — улыбнулась Вика.

— В буддизме боги стоят ниже, чем люди, — сказал я. — Они ничего не решают. Это все карма. Каждому воздается по его заслугам.

— Тем более. Буддизм нелогичный. И при чем здесь отсутствие души?

Вика все считала нелогичным, кроме математики. Возможно, она была права. Но тут внезапно я сам кое-что понял.

Я погрузился в это понимание целиком и полностью. На несколько секунд я даже забыл, что надо дышать. И я понимал, что должен был объяснить это.

— Духовные учения не должны быть логичными, — сказал я, глядя Вике в глаза. — Они должны приносить умиротворение. Спокойствие. Если буддизм не приносит тебе спокойствия, то это просто не твое. Наверное, тебе нравится наука, вот и все.

— Конечно. Наука рулит.

— А кому-то нравится концепция буддизма, — продолжил я. — В буддизме нет души, есть просто составляющие ее дхармы. Мельчайшие частицы, из которых состоит человек. Как из атомов. Если человек не достигает просветления, то он проводит много жизней в сансаре, умирая и рождаясь снова. Но если он достигнет просветления, то он избавится от всех страстей и привязанностей. Он избавится даже от самого себя. Он распадется на составляющие его дхармы, чтобы создать что-то новое. То, чего еще никогда не было. Это и есть настоящее просветление. Отпустить этот мир. Отпустить все. Полюбить все. Но знаете, что самое интересное? — я улыбнулся, ожидая, что кто-нибудь спросит что. Все молчали, и я продолжил: — Современная наука говорит, что когда человек умирает, его атомы становятся чем-то другим. Карл Саган говорил, что мы все были рождены в звездной колыбели Большого взрыва. Нам всем уже несколько миллиардов лет. Когда мы умираем, мы распадаемся и даем начало новой жизни. Новым звездам. Мы в любом случае попадаем в нирвану.

Все молчали. И я тоже замолчал.

До конца второго академического часа осталось пятнадцать минут.

— Думаю, на этом стоит закончить, — подытожила Ольга Алексеевна.

Никто не был против, и мы пошли домой.

Вечером к нам должна была прийти Людмила Сергеевна, но я не слишком расстроился. У меня появилось нечто свое. Нечто важное.

Я пришел домой и вырвал из альбома для черчения два листа. Склеил их скотчем и написал карандашом цитату Линьцзи.

Иногда у меня хороший почерк. Если я стараюсь писать ровно и красиво.

Я обвел буквы черным маркером и повесил листы на стену.

«Встретишь Будду — убей Будду,

встретишь патриарха — убей патриарха,

встретишь архата — убей архата,

встретишь отца и мать — убей отца и мать,

встретишь родича — убей и родича.

Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».

К тому времени, как мама, Людмила Сергеевна и Игорь пришли домой, я подготовил уроки на пятницу (география, английский язык, геометрия и обществознание).

Я остался в комнате, слушал «Времена года» Антонио Вивальди и думал о том, что я всегда был один.

Ничего в этом мире нам не принадлежит. Даже мы сами. Это пугало и одновременно умиротворяло.

В 20:02 меня позвали ужинать. Мы ели овощное рагу, которое приготовила Людмила Сергеевна. Я съел оттуда весь картофель и после смотрел в окно. На улице было темно, небо было желтым и низким. Людмила Сергеевна и Игорь о чем-то говорили.

— Ты закончил? — спросил Игорь.

Я посмотрел на него и кивнул.

— Какое неуважение к собственной бабушке, — сказал он и посмотрел на Людмилу Сергеевну. — Он же совсем ничего не ест.

— Да можете не говорить. Знаю я, — Людмила Сергеевна махнула своей костлявой рукой.

Мама, как обычно, промолчала. Я тоже.

Что я мог сказать?

Мы ужинали вчетвером всего три раза, но мне казалось, что это длилось всю мою жизнь. Интересное свойство человеческого мозга.

— А как у него в школе дела? — спросила Людмила Сергеевна.

— Да вот тройку получил, — ответила мама.

— Тройку?

— Да. По русскому.

Хорошо, что мама сказала про одну тройку.

— И как он умудрился получить тройку по русскому? Предмет простой же, — хмыкнула Людмила Сергеевна.

— Можно мне пойти в комнату? — спросил я.

— Сиди, — сказала Людмила Сергеевна и отпила вина. — Лучше расскажи, как ты «три» получил.

— Я отвечал у доски.

— И? Говори нормально, не мямли.

— Мне тяжело отвечать перед всем классом.

— Разбаловала ты его, Лиза. Почему не научила нормально говорить со взрослыми?

Мама сделала большой глоток белого вина из своего бокала и ничего не ответила.

— А как ты одеваешься? — продолжила Людмила Сергеевна. — Надень рубашку, а то носишь водолазку, как голубой.

— А что такого в?..

— Иди в комнату, Леша, — сказала мама.

Я молча встал и ушел.

У меня дрожали руки.

Если бы у меня спросили о чем-нибудь, я бы мог рассказать им. Но никто ничего не спрашивал. Они только констатировали. Будто бы они всё обо мне знали.

Меня раздражало, когда обо мне говорили в третьем лице. Ужасно раздражало.