— Не беспокойся, Маркос, я не такой скрытный, как твоя жена. Если тебе интересно, чем мы заняты, непременно сообщу, когда появятся какие-нибудь новости.

Я почувствовала, как лицо мое сделалось пунцовым от внезапной вспышки гнева.

— А вот как раз этого вы и не сделаете! Нынешнее наше дело требует такой же конфиденциальности, как и любое другое. И вообще, вам пора отправляться домой, завтра ровно в восемь я буду ждать вас в комиссариате.

— Будет исполнено! — выпалил Гарсон с веселой улыбкой и продолжал шутить, пока Маркос провожал его до двери.

Вернувшись, Маркос повел себя именно так, как я и ожидала, — стал выговаривать мне за мое поведение:

— Ну как ты могла так грубо обойтись с бедным Гарсоном?

— Мы с бедным Гарсоном отлично знаем друг друга, и каждый из нас понимает, где пролегает граница, которую лучше не переступать.

Маркос продолжал ворчать, пока мы не погасили свет. Но этот эпизод только укрепил меня в мысли, что я была права, желая, чтобы две сферы моей жизни, служебная и домашняя, как можно меньше соприкасались. И еще я убедилась, что это вновь открытое дело может быть для кого-то куда интересней, чем только что совершенные преступления.

Глава 2

Судья назначил мне встречу у себя в кабинете в девять утра. Признаюсь, мне хотелось познакомиться с человеком, который при таком наплыве срочных дел, ожидавших суда, — а все дела здесь срочные, — дал убедить себя и возобновил расследование столь давнего убийства. Интуиция, а может, и предрассудки, от которых никто из нас не свободен, нарисовала в моем воображении образ судьи-энтузиаста, из тех, что, несмотря на многолетнюю службу, продолжают относиться к Закону как к пылающему факелу, всегда готовому высветить истину. Но моя интуиция (как порой случается) и мои предрассудки (как случается всегда) были решительно посрамлены, когда я увидела судью. У Хуана Муро был усталый вид, он сидел передо мной в философской задумчивости, ничего общего не имевшей ни с энтузиазмом, ни с несокрушимой жизненной энергией. Он сдержанно поздоровался и положил перед собой том с делом Сигуана.

— Хотите кофе, инспектор Деликадо? — совершенно неожиданно предложил он.

— Нет, благодарю, я успела позавтракать.

— Вот и славно, а то кофе из наших автоматов никуда не годится, хотя я, несмотря на это, частенько его пью. А в вашем комиссариате кофе хороший?

— Какой там хороший! Мы все бегаем пить кофе в какой-нибудь бар.

Он улыбнулся и, кажется, в первый раз посмотрел на меня. Потом надел очки тем жестом, каким может надеть их только судья, и принялся перелистывать — то вперед, то назад — лежавшее перед ним дело. При этом он чуть слышно что-то бормотал — какие-то совершенно бессмысленные слова: “Ну что ж, поглядим… Это сюда… В первую очередь это…” Вдруг он вперил в меня взгляд поверх очков.

— Вы знаете, инспектор, на каком основании обычно вновь открывают дело?

— Есть у меня, конечно, некоторые представления, хотя, честно признаюсь, подобными расследованиями сама я никогда не занималась.

— И я тоже. Хотя уже тысячу лет сижу в судейском кресле, мне впервые довелось возобновить производство по делу. А что до причин, то вы и сами можете их вообразить: какой-нибудь полицейский вдруг обнаружил недоработки в первом расследовании, какой-нибудь родственник так и не согласился с результатами расследования, общественное мнение… коль скоро, конечно, оно решает вмешаться. Так вот, во всех перечисленных случаях имеется нечто общее — давление на судью. Полицейский давит, семья давит, журналисты давят, как и общественность… Все они давят на бедного несчастного судью, требуя, чтобы он возобновил производство по делу. Но на сей раз вдова явилась передо мной скорее в облике кающейся грешницы, нежели истицы. Сейчас объясню: она пришла ко мне на прием и скорбно призналась, что так и не смогла примириться с результатами расследования убийства ее супруга. И, несмотря на это, все прошедшие годы вела себя пассивно и, скажем так, покорно-безропотно. Теперь, когда минуло пять лет, она поняла, что, если бы с самого начала действовала понапористей, дело могло бы сдвинуться с мертвой точки. Она чувствует свою вину, но, вместо того чтобы молиться ночи напролет или посещать психиатра, который поможет ей избавиться от навязчивых мыслей, явилась ко мне. Вы скажете, что с профессиональной точки зрения такие мотивы не выглядят достаточно убедительными и не могут оправдать мое решение, и, пожалуй, будете правы. Но то, как вдова изложила свою просьбу — спокойно, ни на что не претендуя, — пробудило во мне интерес. Я выслушал ее, снова как следует изучил дело и полицейские отчеты и понял: что-то здесь не стыкуется. Почему Абелардо Киньонес, который, по сути, ненамеренно убил Сигуана, через несколько месяцев сам получает пулю в голову? Почему полиция приходит к заключению — которое, кстати, вполне ее удовлетворило, — что это второе убийство никак не связано с первым? На мой взгляд, слишком много случайностей, даже с учетом того, что Киньонес вращался в преступной среде. И вот еще что: почему его подружка Джульетта так настаивала на том, что Сигуана убил некий незнакомый ей итальянец? Помню, как я допрашивал ее уже в тюрьме, через несколько месяцев после того, как было обнаружено тело ее любовника, и она ни на пядь не отступила от своей предыдущей версии. Чем объяснить такое упорство?

— Я с вами согласна. Если Джульетта пыталась свалить вину на кого-то другого, то эта история про неизвестного итальянца выглядит настолько топорной, что трудно поверить, будто девушка не сумела придумать чего-нибудь похитрее. Кроме того, имеются обстоятельства экономического порядка, которые в свое время были слабо изучены. Фабрика Сигуана переживала непростые времена, когда его вывели из игры.

Он несколько раз согласно кивнул, а потом как-то уныло глянул на меня:

— Мне говорили о вас как о хорошем детективе, инспектор Деликадо. Я уверен: между нами не возникнет трений. Я хотел бы, чтобы вы держали меня в курсе дела, но ничего чрезмерного не требую, ничего, что стало бы тормозить вашу работу. Вы получите от меня любую нужную вам санкцию без лишних объяснений, и я постараюсь поддержать вас в любом вашем решении, если, конечно, оно будет законным. Кстати, вы замужем?

Я удивленно подняла брови, прежде чем ответить:

— Да, замужем.

— Как жаль! — сказал он, не изменяя того усталого тона, какого придерживался на протяжении всего нашего разговора. — А вот я старый холостяк, и всякий раз, встретив интересную женщину, прежде чем пригласить ее куда-нибудь, спрашиваю, замужем она или нет. Только поймите меня правильно… в ресторан поужинать, поболтать — и не более того… Раньше мне нравилось жить одному, но с некоторых пор одиночество угнетает меня. И между тем я неизменно получаю в ответ на мои приглашения отказы; создается впечатление, что все особы женского пола, прежде чем попасть ко мне в кабинет, в обязательном порядке идут венчаться.

Хотя признания судьи прозвучали до странности неуместно, я не удержала смеха:

— Раз уж вы обладаете таким даром — провоцировать замужество, попробуйте подкатиться к какой-нибудь невесте, прежде чем их с женихом объявят мужем и женой.

Он тоже от души рассмеялся, а затем, когда я поднялась со своего стула, проводил меня до двери. Оказавшись на улице, я стала раздумывать над странной личностью судьи Муро. В подобной ситуации он чувствовал себя вполне естественно и, должно быть, хотя в это трудно поверить, даже не подозревал, до какой степени рискованным было его поведение. Любая женщина могла почувствовать себя оскорбленной такой формой обращения, такими заигрываниями — и не только потому, что новые понятия о равенстве полов в известной степени поубавили в нас снисходительности, но еще и потому, что Муро не был привлекательным мужчиной. Безобидные комплименты в устах молодого и красивого парня льстят, а если их произносит безобразный старик, они вызывают досаду. Уличные комплименты незнакомых мужчин вышли из обихода, о чем я совсем не жалею; поэтому попытка назначить свидание женщине, с которой тебе предстоит иметь дело по службе, выглядит как минимум неосторожной. Иными словами, какой бы объективной и выдержанной ни желала я быть, меня, как я тотчас почувствовала, снова стали одолевать предрассудки. И действительно, что это за судья, если он использует рабочую встречу, чтобы прозондировать, насколько женщина готова к “общению”? Тогда получается, что на него запросто мог произвести впечатление внешний вид вдовы Сигуана, когда та явилась просить о возобновлении расследования. Интересно, красива или нет эта Росалия Пиньейро? И не пустила ли она в ход какой-нибудь из приемов соблазнения, чтобы сломить волю судьи Муро? А если так, то зачем ей это понадобилось? Ну, хватит! Кажется, подозрительность завела меня слишком далеко. Мы еще не приступили к расследованию, так что любые гипотезы следует считать преждевременными.

В комиссариате я тотчас столкнулась с Гарсоном, который шел от инспектора Сангуэсы, служившего в отделе экономических преступлений.

— Ну вот, теперь с нами работает самый лучший специалист во всей полиции, — пыжась от гордости, сообщил мой помощник. — Через пару дней мы будем иметь кучу сведений: состояние дел на фабрике в момент смерти Сигуана, как шли там дела в последние годы, не было ли чего необычного в завещании убитого, материальное положение наследников…