Он покачал головой.
— Все зовут меня Ава. Но папе нравится Тина.
— Красиво.
Андрей потянулся, чтобы закрыть крышку ноутбука и помочь донести его до дома. Но я опередила парня, тронув за руку.
Мы находились слишком близко друг к другу.
— Похоже, Кинли уснул на моей подушке, — шепнул Андрей прерывистым тоном, словно смутившись.
Я ощущала его дыхание на щеке.
— По крайней мере, он был там, когда я поднялся в комнату.
— Он это любит.
Андрей улыбнулся.
Здесь мы были одни. Только Клим докуривал сигарету на мосту.
Я чуть отстранилась, открыла проигрыватель и принялась переключать композиции. И выбрала медленную балладу о потерянной любви.
— Давай кое-что покажу. — Я потянула Андрея за запястье и повела за банкетный зал, огибая постройку дугой слева.
Мы направлялись к озеру, к темной беседке, нависшей над водой.
— А я уже видел это место сегодня днем! — воодушевленно проронил Андрей.
— Но не ночью.
Дорогу освещали фонари. Ими был украшен маленький мостик между камышами — вход в беседку, и изящная конструкция.
— Вы сами это придумывали? — спросил Андрей.
Мы ступили на мостик, слыша стук собственных шагов о дерево.
Андрей озирался по сторонам.
— Да. Все придумано родителями и сделано с душой.
Андрей оперся спиной о перила — за его плечами замерло озеро. А я застыла напротив него. Встав чересчур близко.
— Прости, — сказала я. — Я зря это сделала.
— Ты о чем? — переспросил Андрей, делая вид, что не понимает.
— Зря отпрянула. На озере. Иногда я — как Кинли. Люблю подурачиться.
Он усмехнулся.
— Значит, он весь в хозяйку?
— Вероятно, да. Питомцы часто похожи на людей, которые о них заботятся.
Я шагнула к нему, максимально сократив расстояние, и почувствовала, как он положил ладонь на мою спину, и чуть потянул на себя. Встав на цыпочки, я подалась вперед. И в тот момент, когда наши лица нашли друг друга, а губы соприкоснулись, я все и почувствовала. А именно — ничего. Неожиданное ничего. Безразличие. Звенящую пустоту.
Но, оторвавшись от Андрея, я заглянула ему в глаза и улыбнулась в ответ. Я не собиралась отталкивать его только потому, что пока что у меня нет бабочек в животе. Я не хотела принимать поспешных решений и собиралась дать возможность ситуации развиваться именно так, как распорядится судьба.
— Если Кинли будет тебе мешать — не вздумай сгонять дракона с подушки. Он еще и кусается, — предупредила я.
Мы двинулись по мостику в обратную сторону. Я погасила фонари и не стала проверять, потушены ли угли в мангале: наш участок был полон драконов, обожающих похищать огонь.
Потом мы забрали ноутбук и пошли к дому. Все уже рассредоточились по комнатам. Девочки собирались спать в моей.
Прощаясь с Андреем, я поцеловала его в щеку и побрела к себе.
Глава 3
Легенды Полесья
Меня разбудил тонкий, жалобный писк Кинельгана — я открыла глаза и увидела комнату, окутанную мягким утренним светом. Из широкого окна напротив двери струились первые солнечные лучи, чуть приглушаемые невесомой белоснежной занавеской. Они мягко озаряли подушки, светлую накидку подвесного кресла и бежево-розовую штукатурку стен.
Поднимаюсь на локти и вижу Кинли: подталкивая носом, он неустанно шаркает по полу, устланному рисунками, обложкой моего альбома. Несколько минут назад дракон явно сбросил его со стола, пытаясь меня разбудить.
Я выставляю угрожающе палец вперед. Кинли замирает, смотрит на меня одновременно озорными и виноватыми глазами. На миг мне начинает казаться, что, если бы мы оставили его крошечным белым яйцом в лесу, моя жизнь была бы проще. Но вдруг он взмахивает крыльями и приземляется ко мне на живот. Сворачивается, как кошка, клубком и зарывает нос в крылья. Он теплый, нежный и просто хочет внимания. И я быстро забываю обо всех драконьих недостатках.
Погладив Кинли, бережно перекладываю питомца на подушку, встаю с кровати и начинаю собирать рисунки, попутно разглядывая.
О моем хобби мало кто знал: почему-то не хотелось, чтобы мои работы видели. Я стеснялась показывать их, но мне по-настоящему нравилось рисовать. Лишь в мгновения, когда держала кисть, переносила мысли и чувства на бумагу, я знала, что нахожусь в нужном месте, могу быть самой собой, честной с окружающим миром и людьми.
В детстве я посещала множество школьных секций, но со временем бросила все, включая художество. А позже вернулась к живописи. Творила в комнате за закрытой дверью по вечерам. Однажды Кинли, как сегодня, выволок рисунки из ящика и разбросал на лестнице. Пришлось признаться родителям. Они записали меня в художественную студию, одобряли, что я развлекаюсь творчеством, но не более. В старших классах, когда настал час определяться с будущим, родители склонили меня к тому, что нужна престижная и «настоящая» профессия.
Они не желали мне зла. Наоборот, пытались дать все самое лучшее, а мне следовало прислушиваться к советам взрослых. Хотя я не переставала протестовать. Родители уступали во многом, я часто добивалась желаемого, но не здесь. Они остались непреклонными. Пришлось пойти на поводу.
На время я смирилась, нашла внутренний компромисс. Казалось, учебная пора настанет нескоро, но август заканчивался. А пару недель назад я впервые осознала неизбежность отправления в университет.
Захлопнув альбом, прячу его в верхний ящик стола. Усилием воли отвлекаясь от гложущих мыслей, миную дверь в ванную и выхожу на просторную террасу, объединенную для нескольких соседних комнат, опираюсь на перила и смотрю вдаль — по лазурной озерной глади воды стелется бархатная пелена тумана. Моего правого плеча касаются когти — Кинли выпорхнул из комнаты и удобно расположился на мне, притворяясь попугаем.
Перевожу взгляд вниз, вижу на пристани, на шезлонге, Клима, неторопливо и с удовольствием потягивающего утреннюю чашку кофе, и Соню. Она зябнет в купальнике, замерев на блестящей лестнице, и не решается погрузиться в воду.
Заметив меня, она машет.
— Все уехали! — кричит Соня.
На часах — девять утра. Я спускаюсь по лестнице и включаю кофеварку. Бездумно листаю ленту соцсети и проверяю мессенджеры — родители пока ничего не писали. Когда кухня заполняется бодрящим кофейным ароматом — делаю глоток латте без сахара и выхожу через черный ход на пристань. Лазари сообщают мне, что Андрей и Илья уехали в Сады, захватив и Веронику, чтобы подбросить ее в «Новую жизнь».
Все трое обещали вернуться после обеда, ближе к вечеру. Я киваю и спрашиваю, нужно ли что-то ребятам. Лазари пожимают плечами и отрицательно качают головами: в «Драконьем камне», на ферме, они ощущают себя ровно как в собственном доме — я вижу этому наглядное подтверждение в виде свежеприготовленных тонких блинчиков с творогом на блюде, стоящем на шезлонге Клима.
Кинли на плече ожидает угощения, и я беру два блинчика — для дракона и для себя, прихлебываю кофе и направляюсь к вольерам. Обойдя дом, издалека различаю Богдана. Он, как всегда, приехал в выходной день рано утром, чтобы помочь матери и покормить драконов.
Я подхожу ближе, дожевывая блин, касаюсь пальцами первого ограждения, выстроенного из широких дубовых досок, и здороваюсь с Богданом. Парень двадцати лет, высокий, чуть сутулый, с сережкой-кольцом в носу, растрепанными соломенными волосами и в растянутой рабочей майке с парой пропаленных дырок от драконьего огня приветливо и широко улыбается. Он забрался в вольер Армистиса и осторожно гладит нашего питомца по холке, стараясь не делать резких движений.
Армистис — серый листокрылый дракон, мальчик, ростом не больше тощего лабрадора. Он начал наведываться на ферму примерно месяц назад и, как сказал папа, прилетел издалека, что бывает довольно редко: ведь у драконов плохо развиты механизмы миграции — такого перламутрового, темно-серого окраса по обыкновению не водится в здешних лесах.
Прошлую неделю он беспрерывно жил в «Драконьем камне», не улетая в чащу. Но на этой покидал нас уже два раза. Сейчас Богдан старается не спугнуть Армистиса своей настойчивостью и не разозлить услужливостью. Лесной, еще не прирученный дракон с легкостью оставит на одежде пару дырок, если вывести его из равновесия. Поэтому с ними нельзя быть ни безразличными, ни назойливыми. Ведь лесные драконы пугливы. Они редко попадаются людям на глаза и всегда незаметны — особенно в дикой природе.
Не мешая им, я тихонько продвигаюсь дальше, к Меланж — девочке рапсово-желтого цвета. Дракону одной из двух пород, которым удалось выжить и сохранить свои популяции. Но лишь один из видов можно приручить.
Classic europae ales iris ignis-spirans draco — на латыни, или классический европейский крылатый радужный огнедышащий дракон, но у нас, как и во всем мире, порода известна под названием «белорусский лесной дракон», ведь ареал их распространения находится именно здесь.
Они бывают обыкновенными, как Армистис и Меланж, или карликовыми, как Кинли. Приставка «радужный» означает многообразие окрасов, которые передаются по наследству от родителей к потомству.
Вторая порода выживших — фоки. Orientalium ales lacus draco-fok [Восточный крылатый озерный дракон-фок (лат.).], иными словами, — речные или озерные драконы, больше похожи на тюленей и живут у воды, сторонясь человеческого общества. Они расселяются небольшими обособленными семьями, питаются преимущественно рыбой и не извергают пламени. Истории известны и другие виды этих существ, которые, кстати, не всегда отличались дружелюбием.