Алла Холод

Рыцарь страха и упрека

— Эй, майор, ты откуда здесь взялся? Место преступления мне не затаптывай! Ты вообще куда пошел-то? — возмущенно завопил оперативник, пытаясь схватить Антона за рукав форменной куртки.

Но рукав выскользнул из недостаточно настойчивых пальцев, Антон вывернулся, буркнув что-то нечленораздельное, и уверенным шагом зашел в дом. Перед входом в столовую толпились люди.

«Значит, все произошло именно здесь», — понял Антон.

Он уже миновал коридор и почти вплотную приблизился к арке, которая вела в столовую, но внезапно остановился. Войти туда означало увидеть тело брата. Антон пока не представлял себе, какова будет его реакция на это зрелище. Известие о гибели Павла ошеломило, потрясло, вызвало жажду немедленного действия, хотя, что именно нужно делать, Антон пока не представлял. Пятнадцать минут назад ему позвонил знакомый из ГУВД и сообщил, что оперативная группа «выехала на труп». Кто обнаружил тело Павла и когда произошло убийство, он еще не знал.

Получив горестное известие, Антон на запредельной даже для гаишника скорости рванул к дому Павла. И вот он здесь. Один шаг отделяет его от столовой, где, по всей видимости, находится тело. Антон много раз видел смерть: это были и криминальные трупы, и жертвы дорожно-транспортных происшествий, порой изуродованные до жуткого состояния. Вид смерти уже не вызывал в нем ни тошноты, как в первые годы службы, ни страха, ни каких-либо ассоциаций. Сформировалась профессиональная привычка абстрагироваться от страшных зрелищ, воспринимать их как часть работы и только. Но увидеть мертвого Пашку было страшно. Пока Антон пытался восстановить сильно сбившееся дыхание, его нагнал возмущенный оперативник.

— Ты кто? Что здесь делаешь? — снова спросил он.

Но Антон промолчал, сделал шаг вперед и оказался в столовой. Верхнюю часть тела брата закрывала спина эксперта-криминалиста. Антон увидел лишь, что труп Павла лежит на боку рядом со стулом, в момент гибели брат был одет по-домашнему: в майку и легкие джинсы.

— Вы кто? — обратился к Антону немолодой человек в старомодных очках с интеллигентным, умным лицом.

Антон не успел ответить, встрял возмущенный оперативник:

— Сергей Алексеевич, я его не пускал! Он рванул. Я не знаю, кто он такой, — развел руками опер.

Антон выровнял дыхание.

— Я его брат, — сказал он, — младший. А вы, наверное, следователь?

— Следователь, — кивнул тот, кого назвали Сергеем Алексеевичем, и окинул беглым взглядом полицейскую форму Антона. — Вам кто-то сообщил?

— Да, из дежурной части позвонили, — подтвердил Антон.

— Ну что ж, мужайтесь, — вздохнул следователь. — Здесь, как вы уже знаете, убийство.

В эту минуту эксперт поднялся, и Антон увидел залитое кровью лицо Пашки. Кулаки его с силой сжались, он зажмурился, не в силах больше смотреть в ту сторону, где лежал брат. Все, что говорил эксперт, он слышал как будто сквозь какой-то гул. Ровный, не очень громкий, но непрерывный гул. Это гудело у него в голове.

Павла убили выстрелом из травматического пистолета, пуля попала прямо в глаз. Антон помнил случай, когда один их сотрудник на фоне личной драмы пытался застрелиться из пневматики, пуля, попав в висок, дошла до половины головы, но тот парень остался жив. Последствия ранения были, конечно, очень тяжелыми, но жизнь ему спасли. В Павла выстрелили, по-видимому, с расстояния двух-трех метров. Кого он мог подпустить к себе с оружием в руке так близко? Он, подполковник полиции, прослуживший много лет в органах внутренних дел, дал кому-то вот так запросто себя застрелить? Немыслимо!

Антон прекрасно знал, какой жизнью жил его старший брат — такой же, какой и он сам, такой же, как и наибольшая часть их коллег. К такому образу жизни каждый приходил своим путем. Одни, понимая, что полицейская зарплата не может позволить не то что нормально жить, а даже просто прокормить семью. Эти приходили к осознанию правды не сразу, через годы службы, когда уже имели перед глазами массу примеров и подтверждений тому, что жить можно и по-другому и тебе ничего за это не будет. Другие шли в полицию осознанно, понимая, какие властные полномочия может дать эта служба, и заранее имея намерения определенным образом свою власть использовать. Третьи просто хватали то, что само плыло в руки, не особенно расшибались, не делали службу промыслом, но и не упускали своего, если подворачивался удобный случай. Встречались и отпетые разбойники, неуравновешенные, психически ущербные люди, которые беспредельничали не только из-за денег, а ради личного удовольствия.

Тем, кто работал честно, Паша порой завидовал, он считал этих людей счастливыми. Любил повторять, что у них низкий уровень потребностей и высочайший уровень лени, и это сочетание позволяет им чувствовать себя счастливыми в однокомнатной хрущевке. Сам Павел так жить не мог. Антон много знал о его делах и сейчас лихорадочно прокручивал в голове все, что слышал от брата за последнее время. Что могло произойти? С кем он мог пересечься в своих интересах настолько, чтобы человек выстрелил ему в лицо? Под барной стойкой валялся разбитый стакан, телефонный аппарат, который стоял тут же, был сброшен и лежал, опрокинутый, с другой стороны. Взгляд Антона скользнул влево, и там он заметил некоторый беспорядок: перевернутая банка с питьевой водой, штора, которую, казалось, кто-то пытался оборвать и еще кое-чего по мелочи. Здесь что-то происходило, здесь кто-то с кем-то ссорился. Одним из ссорящихся был, естественно, Павел. Понять бы, с кем он выяснял отношения.

Из разговора Антон понял, что тело обнаружил кто-то из соседей: Сергей Алексеевич отдавал распоряжения на счет изъятия смывов с его рук. Но в голове так настойчиво гудело, что информация проплыла в общем потоке, ни за что не зацепившись. Антон лишь подумал, что на помощь других соседей следствию вряд ли придется рассчитывать: жил бы Павел в квартире — другое дело, соседи могли бы слышать голоса, видеть того, кто входил в подъезд. Но у Паши был свой дом, небольшой, не бросающийся в глаза монументальным фасадом, но добротный, уютный, построенный по оригинальному проекту. Паша всегда хотел жить именно в отдельном доме — чтобы не доставали и не заливали соседи, чтобы всегда можно было пожарить шашлычок во дворе. Сейчас дом Павла выглядел нежилым и пах смертью.

Как давно он здесь не был! Антон огляделся. Свою последнюю минуту Павел встретил, по всей видимости, сидя на стуле или стоя рядом с ним. Столовая, совмещенная с кухней, имела нежилой вид. Из шкафчиков исчезла некоторая посуда, бросалось в глаза пустое место на стене, которое еще недавно занимал фотографический портрет сияющей Даши с распущенными волосами, в которые были вплетены ромашки. Отсутствовало фото задумчивого Котика. Над большим кожаным диваном пустовало место, которое раньше занимал египетский папирус с изображением бога Гора. Единственной «живой» деталью осталась недопитая бутылка водки на барной стойке, на полу, под стойкой, валялся разбитый стакан. Тарелок с закуской не было. Не похоже, чтобы Паша собирался с кем-то выпивать. Но к чему тогда эта бутылка?

Запах крови резко ощущался на фоне запаха нежилого помещения. Хотя тот, кто не бывал в этом доме так часто, как Антон, может и не счел бы этот воздух нежилым, но уж он-то знал, как обычно пахло в доме его старшего брата.

Когда семья Павла еще не развалилась, его дом всегда был напоен самыми прекрасными ароматами. Летом Соня постоянно варила компоты и варенье, потому что дети пили и поедали все это в огромных количествах, и в начале лета у них всегда пахло пионами и вареной ягодой. Да и в любое другое время года дом брата благоухал чистотой, свежестью и всем тем, от чего у Антона моментально рот наполнялся слюной: свежеиспеченными блинчиками, беляшами, ароматным борщом. Но больше всего он любил приходить, когда Соня запекала нашпигованную баранью ногу. Получалось это у нее восхитительно.

Сейчас дом казался мертвым, из него ушла жизнь. И случилось это не в тот момент, когда Павел, пораженный резиновой пулей, угодившей прямо в глаз, упал на пол. Это произошло гораздо раньше.