— Вот как? Меня, разумеется, весьма встревожили ваши слова.

— Вы что, издеваетесь, Грейстоун? — В глазах Августы полыхнул гнев.

— Нет, дорогая, ничуть. Присядьте, пожалуйста, если вам не трудно…

— Очень трудно, и садиться не желаю! Я намерена немедленно вернуться в зал, отыскать свою кузину и отправиться домой. А еще собираюсь сообщить дядюшке, что незамедлительно разрываю нашу помолвку!

— Вы не поступите так, Августа.

— Почему это, скажите на милость?

Гарри взял ее за руку и еще более мягко, но одновременно и более настойчиво потянул и заставил сесть.

— Потому что я считаю вас в высшей степени порядочной леди, несмотря на вашу горячую, непокорную головку, а еще женщиной, которая ни при каких обстоятельствах не станет награждать мужчину знаками внимания, чтобы потом обмануть его надежды…

— Знаками внимания? — воскликнула Августа в недоумении. — О чем это вы?

Пора, решил Гарри, пора пустить в ход мягкие угрозы, а возможно, даже легкий шантаж!.. Августу необходимо немножко подтолкнуть в нужном направлении. Она — это совершенно очевидно — сопротивляется любому упоминанию о браке.

— По-моему, ответ вам хорошо известен. Или вы уже забыли о том, что произошло на ковре в моей библиотеке две ночи назад?

— Господи помилуй! — Августа так и застыла на скамье, не сводя с него глаз. — Милорд, вряд ли вы просто так упомянули об этом. Вы специально меня провоцируете. Вы что же, вообразили, будто из-за пары поцелуев я готова связать себя с вами узами брака?..

— Поцелуй поцелую рознь, а кроме того, мы не только целовались, Августа, и, я полагаю, вы прекрасно это помните.

— Да, возможно, я позволила лишнее…

Она покраснела и с отчаянием взглянула на него.

— Лишнее? Да вы были почти раздеты, когда нам пришлось остановиться! — напомнил ей Гарри с точно рассчитанной грубостью. — И если бы не пробили часы, мы могли бы действительно зайти чересчур далеко. Я знаю, что вы самолюбивы и заносчивы, однако вовсе не жестоки.

— Жестока? Я на этом и не настаиваю! По-моему, это вы использовали меня, сэр!

Гарри пожал плечами:

— Ну, я полагал, что не совершаю ничего предосудительного, раз уж мы помолвлены. Ваш дядюшка принял мое предложение, ну а вы сами пришли ко мне в столь поздний час. Что же я должен был подумать? Вот и предположил, что вы завлекали меня и были более чем щедры, расточая знаки внимания.

— Нельзя верить ни одному вашему слову! Вы просто все перевернули с ног на голову. Запомните, Грейстоун: никаких знаков внимания я вам не расточала!

— Вы себя недооцениваете, дорогая! — улыбнулся он загадочно. — Я-то как раз счел эти знаки внимания весьма многообещающими. Трудно забыть ощущения от того, как ваша прелестная грудь покоилась в моей ладони: нежная, полная, упругая. А вершину ее венчал розовый бутон, расцветавший под моими пальцами…

— Милорд! — в полном смятении воскликнула Августа.

— Неужели вы действительно думаете, что я могу забыть изящный изгиб ваших бедер? — продолжал Гарри, не обращая внимания на ее возмущение и решив проучить строптивицу. — Округлые, изумительной формы, как у греческой статуи… Я навечно сохраню в памяти, словно самую большую драгоценность, те восхитительные ощущения, которые испытал, когда вы великодушно позволили мне коснуться ваших прелестных бедер, моя радость.

— Но никто вам этого не позволял! — запротестовала Августа. — Вы сами делали то, что хотели, не спрашивая разрешения…

— Но вы ни звуком, ни жестом не попытались меня остановить. И сами целовали меня с жаром, даже, можно сказать, со страстью, разве нет?

— Нет, сэр, это не так! — едва ли не в панике выкрикнула Августа.

Гарри изумленно вскинул брови:

— Так значит, вы ничего не чувствовали, когда целовали меня? Я страшно огорчен и разочарован… Как же вы сумели так много мне позволить, хотя сами ничего не почувствовали? Для меня, например, те мгновения были исполнены страсти, и я никогда не забуду.

— Я не говорю, что ничего не чувствовала… Просто… в общем, то, что вам показалось, было не совсем искренним… Я оказалась застигнутой врасплох. Милорд, вы все неправильно поняли! Право, не стоит придавать случившемуся такого уж большого значения.

— Могу ли я это понимать так, что для вас не исключение подобные полуночные встречи и вы не воспринимаете столь интимные отношения серьезно?

— Да о чем вы? — совершенно растерялась Августа, понимая, что сама загнала себя в угол. — Вы определенно стараетесь заставить меня почувствовать свою вину за то, что мы слишком увлеклись тогда и у вас не осталось иного выхода, кроме помолвки…

— А мне кажется, что в ту ночь были даны кое-какие обещания, — возразил Гарри.

— Неправда!

— Позвольте не согласиться. Мне кажется, позволив такие вольности, какие допустимы лишь с мужем или с женихом, вы все-таки дали мне определенные обещания, Что же я должен был подумать, когда вы каждым своим движением давали понять, что с радостью примете меня как в роли любовника, так и мужа?

— Ничего такого я не делала… — совсем сникла Августа.

— Помилуйте, мисс Баллинджер! Не могу заставить себя поверить, что вы просто развлекались со мной в ту ночь. И вы также не сможете убедить меня, что пали столь низко и просто по привычке кокетничали. Вы безрассудны и смелы от природы, однако я отказываюсь думать, что вы бессердечны, жестоки или же совершенно равнодушны к своей чести!

— Разумеется, нет! — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Для нас, нортумберлендских Баллинджеров, честь превыше всего. Мы пойдем во имя ее даже на смерть.

— В таком случае наша помолвка остается в силе. Теперь мы с вами достаточно серьезно связаны, поскольку зашли слишком далеко, чтобы поворачивать назад.

Послышался резкий щелчок, потом треск, и Августа посмотрела на то, что осталось от ее веера. Она так сильно стиснула его, что хрупкие пластинки не выдержали.

— Тьфу ты! — вырвалось у нее.

Гарри улыбнулся и, протянув руку, приподнял ее лицо за подбородок. Длинные ресницы взметнулись, и на него посмотрели встревоженные глаза. Наклонившись, он легким поцелуем коснулся чуть приоткрытых губ:

— Верьте мне, Августа: мы с вами непременно будем счастливы.

— А вот я в этом совсем не уверена, милорд: мне по-прежнему кажется, что мы совершаем большую ошибку.

— Никакой ошибки! — Гарри прислушался к звукам, донесшимся из открытых окон. — Не окажете ли мне честь потанцевать со мной, дорогая? Вальс…

— Пожалуй, — пробормотала Августа, неловко поднимаясь со скамьи. — Не вижу для себя выбора при сложившихся обстоятельствах. Если я откажусь, вы, конечно же, скажете, что это против правил приличия хотя бы потому, что мы помолвлены.

— Вы хорошо меня изучили, — прошептал Гарри, предлагая ей руку. — Я просто помешан на правилах приличия…

Он не мог не заметить, что Августа все еще напряжена и упрямо стискивает зубы, ступив с ним на залитый светом паркет бального зала.

Значительно позже тем же вечером Гарри вышел из своей кареты на Сент-Джеймс-стрит и поднялся по ступеням крыльца одного весьма солидного заведения.

Дверь перед ним немедленно распахнулась, и он оказался в той исключительно располагающей атмосфере дружелюбия, которую может создать только отличный клуб для джентльменов.

Трудно найти обстановку более приятную, чем здесь, размышлял Гарри, усаживаясь у камина и наливая себе бренди. Неудивительно, что Августа решила развлечь Салли и ее подруг неким подражанием клубу «Сент-Джеймс». Этот заведение было бастионом, укрытием от внешнего мира, убежищем, чуть ли не домом родным. Здесь каждый имел возможность побыть в одиночестве или подыскать себе подходящую компанию.

В таком клубе можно было расслабиться и отдохнуть в обществе друзей, испытать судьбу за игральным столом или же с кем-то приватно побеседовать. Сам Гарри за последние несколько лет, пожалуй, довольно часто прибегал к конфиденциальности.

Несмотря на то что во время войны почти не покидал континент, во время редких посещений Лондона он старался непременно заглянуть в свои любимые клубы. И если не имел возможности лично передать туда чек, то не забывал проверить, сделано ли это и состоят ли его агенты в членах какого-нибудь респектабельного заведения, где всегда можно было получить секретные сведения.

Именно здесь, например, ему когда-то удалось узнать, по чьей вине погиб один из лучших агентов британской разведки. Прошло совсем немного времени, и с убийцей произошел несчастный случай, который организовал граф Грейстоун.

В другом, не менее знаменитом заведении на той же Сент-Джеймс-стрит Гарри договорился о покупке дневника одной известной куртизанки. Ему сообщили, что эта дама любила поразвлечься с французскими шпионами, этими презренными эмигрантами, которых в Лондоне во время войны было предостаточно.

Во время дешифровки простейшего кода, с помощью которого дама записывала свои воспоминания, Гарри впервые наткнулся на кличку Паук, однако куртизанка погибла прежде, чем он успел с ней встретиться. Заплаканная служанка рассказывала, что один из любовников ударил ее хозяйку ножом в приступе необузданной ревности. И разумеется, бедная женщина понятия не имела, кто именно, поскольку любовников у дамы было немало.