Она открыла дверь — тихо тренькнул колокольчик — и улыбнулась себе под нос. Это было одно из самых любимых ее мест во всем Эдинбурге.

Главное место в лавке занимал мраморный прилавок, за которым громоздились полки, где — ряд за рядом, до самого потолка — стояли склянки с порошками, жидкостями и маслами с самыми экзотическими названиями. Некоторые были ей знакомы: ипекакуана [Рвотный корень.], глицерин, камфара — но другие были подписаны на латыни, к тому же с сокращениями, и пониманию не поддавались.

Когда они вошли, подмастерье за прилавком тщательно взвешивал на латунных весах какой-то порошок. Он поднял взгляд и подмигнул Саре с похотливым и самоуверенным видом. Она терпеть не могла иметь дело с этим типом. Его развязное поведение сочеталось с исключительной глупостью. Сара никак не могла понять, какую цель он преследовал этими своими подмигиваниями: поразить ее светскостью манер либо заставить упасть в обморок от восхищения.

— Добрый день, мастер Инграм, — сказала она, одаривая его сияющей, уверенной, но совершенно неискренней улыбкой.

Инграм мгновенно потерял концентрацию, и порошок, который он взвешивал, рассыпался по прилавку. Прервавшись, подмастерье поспешил в провизорскую в задней части лавки, видимо чтобы позвать кого-то более компетентного, чем он сам. Вскоре появился Флокхарт.

— Дамы, — сказал он, разводя руками, будто собирался их обнять. — Чем могу быть вам полезен?

Флокхарт был высоким джентльменом, обладавшим столь же кипучей натурой, что и его порошки для желудка. Он просто обожал всякого рода светские собрания и вечеринки, и у него всегда имелась в запасе пара историй и сплетен. Мина сразу же устремилась к нему.

В этот момент из провизорской вышел Дункан — вероятно, для того, чтобы прибрать за своим подмастерьем.

— Вам что-нибудь понадобится сегодня, Сара? — спросил он, когда она подошла к прилавку.

— Нет, сегодня ничего не нужно, спасибо.

Дункан вгляделся в ее усталое лицо и предложил сложить все их многочисленные свертки на стул, стоявший в углу. Покосился в сторону Мины, оживленно беседовавшей с Флокхартом.

— Вы, похоже, задержитесь здесь на какое-то время.

Когда она освободилась от поклажи, он сказал:

— У меня есть кое-что для вас — на пробу. Я тут экспериментировал с новыми образцами с добавлением сахарной пудры, лимона и розовой воды…

Он протянул ей два драже на куске вощеной бумаги: желтое и розовое, и на каждом был оттиснут узор в виде крошечного сердечка. Сара попробовала одно, потом другое. Зашипев, они растаяли во рту, оставив на языке облачко сладости. Девушка прикрыла глаза. Когда опять посмотрела на Дункана, он ей улыбался.

— Они чудесны! — воскликнула Сара. — Как это называется?

— Пока не решил, — ответил он, заворачивая ей еще несколько штук — взять с собой.

Сара взяла из его рук маленький сверток и побыстрее сунула в карман, опасаясь, что Мина, если увидит, будет против. Гриндлей придерживалась строгих правил этикета, которые отрицали всякую логику и которые она претворяла в жизнь с одинаковой долей решительности и непостоянства. Единственной неизменной чертой этих правил была следующая: они всегда вступали в противоречие с тем, что Сара говорила или делала в этот момент.

Подмастерье так и не появился, и Сара подумала, что он, должно быть, наказан — быть может, его заставили приготовить большую порцию какого-нибудь особенно вонючего и противного снадобья. По крайней мере, Сара на это надеялась. Она смотрела, как Дункан убирает с прилавка порошок, потом, отмерив на весах точное количество ингредиента, принялся растирать порошок в ступке.

— Скажите, а какие у вас требования к новым подмастерьям? — спросила она, думая о юном тупице, который умудрился устроиться здесь на работу.

Дункан помедлил, кинув взгляд в сторону провизорской, будто пытаясь что-то припомнить.

— Нам нужен кто-то, кто может хорошо читать и писать, — сказал он, продолжая стучать пестиком. — С хорошим знанием арифметики, чтобы подбивать итоги и выписывать счета. Кто-то работящий, с достойными манерами.

Он помолчал опять, а потом улыбнулся.

— А еще полезно будет уметь расшифровывать иероглифы. Кое-кто из наших клиентов записывает свои пожелания на бумаге, не всегда при этом в достаточной мере владея письменностью.

Он пододвинул Саре клочок захватанной, измазанной сажей бумаги, на котором было выведено неровным, будто детским почерком: «Укромная вада от и котов».

Девушка непонимающе поглядела на него в ответ и пожала плечами.

— Укропная вода от икоты, — сказал он, рассмеявшись. — А почему вы спрашиваете о работе подмастерья? Вы знаете кого-то, кто хотел бы к нам устроиться? Брат или, может быть, кузен?

Сара задумалась на минутку о собственных возможностях. Она была аккуратна, ладила с цифрами (всегда проверяла для миссис Линдсей книгу расходов, прежде чем та отчитывалась перед миссис Симпсон, и редко допускала ошибки) и уже неплохо ориентировалась в лекарственных травах. Горничная глянула в сторону Мины, которая в это время пробовала новый крем для рук и совершенно не обращала внимания на их разговор. Подумала о тяжелой и нудной работе, которая ждала ее на Куин-стрит, и о решимости миссис Линдсей ограничить самую интересную часть ее обязанностей.

— Я думала о себе, — сказала она.

— О себе?

Сара выпрямилась и задрала подбородок.

— Да, о себе. Почему бы и нет?

Дункан грустно посмотрел на нее.

— Сара, — сказал он. — Наши ассистенты должны вызывать у наших заказчиков доверие. Для этого годится только мужчина.

Глава 10

Всего за несколько дней поездки в Старый город в бруме стали для Рейвена чем-то привычным: роскошь, которая обычно избавляла (или, быть может, только отвлекала) его от тревог, занимавших его разум в данный момент. В обязанности Уилла как ученика Симпсона входила роль ассистента на лекциях профессора, и для этого теперь нужно было прибыть на место заранее, чтобы подготовить для доктора практическую демонстрацию, в то время как сам он уехал к пациенту в Балерно.

Страх тем больше беспокоил Уилла, что это незнакомое ощущение появлялось у него в столь знакомых местах. Вот уже семь лет, как эти улицы стали для него домом: он хорошо знал их опасности, но хорошо знать опасности — не то же самое, что бояться. Никогда раньше он не чувствовал себя напуганным.

Рейвен появился здесь впервые, когда ему было тринадцать: он поступил в школу Джорджа Хэрриота для «бедных мальчиков, оставшихся без отца». Возможность получить образование прежде была для него недоступна — и вот возникло непредвиденное следствие трагедии, которая в остальном катастрофически ухудшила положение их семьи. От Уилла не ускользнуло, что самый весомый вклад в его будущее отец внес своей кончиной.

Ему вспомнилось, какими опасливыми были его первые вылазки в город, когда в ушах еще звенели страшилки, которые мальчики постарше рассказывали, чтобы запугать младшеклассников. Но Рейвена всегда тянуло исследовать то, что его пугало, не говоря уж о том, что ему запрещали. Ко времени учебы в университете (после того как ему удалось после продолжительных переговоров выжать из дядюшки деньги на ее оплату) Старый город стал для него родным, пусть и не особенно гостеприимным домом.

Впереди в полумгле уже виднелась надежная гавань университета с его внутренним двориком. Уиллу казалось, что там, среди этих стен, он будет в безопасности, особенно при свете дня. Ну или по крайней мере в дневное время. Весь город окутался плотным туманом, который и не думал рассеиваться, хотя было давно уже за полдень.

Стоило ему пересечь реку, и Рейвен стал поминутно оглядываться — не видно ли Хорька или Гаргантюа, хотя, кроме них (и Кола), его могли преследовать и другие подручные Флинта, пока ему не известные. Гаргантюа, по крайней мере, легко было заметить издалека — он, скорее всего, выделялся в толпе, как никто другой. Что за странная немочь поразила это существо? Учитывая обстоятельства их знакомства, Рейвен был не слишком-то склонен ему сочувствовать, но, будучи медиком, не мог не видеть, что с этим гигантом что-то серьезно не так. Гаргантюа был не просто переростком: какие-то части его тела просто продолжали расти, когда им давно пора было остановиться, и в этом свете его перспективы были довольно печальны. К сожалению, вряд ли он мог умереть достаточно скоро, чтобы это спасло Рейвена, да и потом, у Флинта наверняка найдется кем его заменить.

Уилл постарался успокоиться, обдумав ситуацию рационально. С нападения Хорька прошло всего несколько дней. Не могут же они ожидать, что его финансовое положение достаточно улучшится за такой короткий срок? Но тут вдруг он понял, что рациональный подход здесь может оказаться опасной ошибкой. Ему надо прекратить думать о них как о людях, коим свойственна логика. Они требовали, чтобы он вернул им деньги любой ценой, угрожая его искалечить. И одним глазом дело, скорее всего, не обойдется…

Что ж, чем дольше ему удавалось избегать встречи с ними, тем больше они захотят получить с него должок, когда наконец поймают.

Арка университета была уже в нескольких ярдах, и Рейвен снова ускорил шаг. Он не сводил с арки глаз, целиком сосредоточившись на своей цели, — и тут вдруг услышал позади чей-то голос, который звал его по имени. Он вздрогнул. Нет, «вздрогнул» — неверное слово: его трясло, на глаза навернулись слезы, и в щеке кольнуло, будто ее опять коснулся нож Хорька. Такое случалось теперь всякий раз, когда он чего-то пугался — внезапного звука или ночного видения. Два дня назад это произошло за обедом, когда Симпсон поднял столовый нож и зайчик от него попал прямо в глаза.