Глава 2

Таверна Эйткена представляла собой колышущееся море тел; кругом стоял оглушительный гул мужских голосов, старающихся перекричать друг друга. И все это тонуло в густом дыму, поднимавшемся из множества трубок. Рейвен так и не обзавелся подобной привычкой, но ему был приятен сладкий запах табака: еще одна вещь среди тех, за кои он ценил это заведение.

Он стоял у стойки, потягивая эль, ни с кем особенно не разговаривая — один, но не в одиночестве. Здесь, в тепле и давке, легко было забыться, и Уилл предпочитал стоявший кругом шум ледяному молчанию на задворках сознания. Кроме того, он получал удовольствие, вслушиваясь в отдельные разговоры, будто каждый из них был небольшой репризой, сыгранной ради его развлечения. Вокруг шли толки о новой станции Каледонской железной дороги, которую начали строить в конце Принсес-стрит. Высказывались опасения, что теперь из Глазго по путям повалят орды голодающих ирландцев.

Всякий раз, как он поворачивал голову, его взгляд натыкался на знакомые лица; иные он знал еще с тех пор, когда его не пускали в подобные заведения. Старый город кишел людьми, что раз появлялись на улицах и пропадали навсегда, — и все же порой казалось, будто это большая деревня. Куда бы ты ни посмотрел, всегда замечал знакомое лицо — или ловил на себе знакомый взгляд. Рейвен вдруг заметил, что какой-то человек в старой потрепанной шляпе поглядывает в его сторону. Уиллу он был незнаком, но, похоже, знал его, и, судя по взгляду, не с лучшей стороны. Наверняка кто-то, с кем он имел несчастье подраться: тот же напиток, что побудил вступить в драку, затуманил память. Судя по кислому выражению лица, в той заварушке Шляпа взял второе место.

На самом деле алкоголь не всегда был единственной причиной влипнуть в неприятности — по крайней мере, не для Рейвена. В нем жила некая темная жажда, временами дававшая о себе знать, и он приучил себя к осторожности, хотя и не добился пока полного контроля над этой своей чертой. Сегодня в мансарде он ощутил, как чувство это шевелится у него в груди, и он сам не мог бы сказать, зачем сюда пришел: утопить его или насытить.

Уилл опять встретился взглядом со Шляпой, после чего тот принялся пробираться к выходу. Двигался он с куда большей целеустремленностью, чем свойственно людям, покидающим таверну, и, бросив на Рейвена последний взгляд, исчез в ночи.

Уилл вернулся к своему элю и выкинул Шляпу из головы.

Не успел он поднять кружку, как кто-то хлопнул его по спине и, не отводя руку, схватил за плечо. Не раздумывая, он резко развернулся, сжав кулак и отведя локоть для удара.

— Потише, Рейвен. Разве так приветствуют коллегу? По крайней мере такого, у кого в кармане водятся деньжата, чтобы утолить жажду.

Это был его друг Генри — Уилл, должно быть, не заметил его в толпе.

— Прошу прощения. Теперь у Эйткена приходится быть всегда настороже. Тут настолько опустились, что пускают хирургов.

— Не думал, что застану молодого человека со столь блестящими перспективами здесь, в Старом городе, в каком-то кабаке… Ты разве не собирался перебраться туда, где травка позеленее? Не слишком-то хорошее начало — явиться к своему нанимателю с полным брюхом вчерашнего эля.

Понятно было, что Генри дурачится, и все же Рейвен счел это своевременным напоминанием о том, что с выпивкой стоит быть поосторожнее.

Пара кружек помогла бы ему заснуть, но теперь, когда появилась компания, дело вряд ли ими ограничится.

— А что насчет тебя? — парировал Уилл. — Тебя разве не ждут с утра обязанности?

— И в самом деле ждут. Но я предвидел, что у старого моего друга Рейвена будет дурное настроение, и призвал на помощь коллегу, мистера Джона Ячменное Зерно [Джон Ячменное Зерно — герой английской народной песни, где в аллегорической форме изображается изготовление спиртных напитков из ячменя.], дабы облегчить тяготы службы.

Генри расплатился, и они вновь наполнили кружки. Уилл поблагодарил друга, и тот сделал первый жадный глоток.

— Что, непростое было дежурство? — спросил он.

— Разбитые головы, пара сломанных костей и очередная смерть от перитонита. Еще одна молодая женщина, бедняжка. Мы ничем не могли помочь. Профессор Сайм так и не преуспел в установлении причины, что взбесило его до крайности, и, конечно, виноваты в этом оказались все остальные.

— Так значит, будет вскрытие.

— Да. Жаль, что не сможешь присутствовать. Уверен, ты справился бы получше, чем нынешний прозектор. Тот проспиртован не хуже, чем образцы в его лаборатории.

— Говоришь, молодая женщина? — спросил Рейвен, думая о той, которую он только что оставил.

Когда Иви найдут, ее вряд ли удостоят подобным вниманием.

— Да, а что?

— Да так, ничего.

Генри сделал еще один большой глоток и задумчиво поглядел на Уилла. Он пытался понять, что происходит. Генри был неплохим диагностом, и не только в том, что касалось телесных хворей.

— С тобой все в порядке, Рейвен? — спросил друг, на этот раз явно всерьез.

— Будет, как только я выпью вот это, — ответил Уилл, стараясь, чтобы его голос звучал пободрее. Но Генри было не так-то просто провести.

— Понимаешь, просто… У тебя сейчас до боли знакомое мне выражение лица, не сулящее ничего хорошего. Я не разделяю твоей нездоровой страсти влипать в истории и не имею желания штопать твои раны, вместо того чтобы наслаждаться заслуженным отдыхом.

Рейвен понимал, что возразить нечего. Слова Генри были справедливы от начала и до конца — в нем действительно разгорался огонек темного чувства, что пугало его. Но ему казалось, что — спасибо обществу Генри — сегодня эль должен затушить этот огонь.

«В тебе дьявол сидит», — говорила ему, бывало, мать. Иногда в виде шутки, а иногда — нет.

— Я теперь человек с перспективами, — ответил он Генри, передавая деньги за выпивку и жестом показывая, чтобы им налили еще. — И у меня нет желания подвергать эти перспективы риску.

— Действительно перспективы, — сказал Генри. — Хотя для меня остается загадкой, зачем почтенному профессору акушерства вздумалось взять на столь завидную должность такого лоботряса, как ты.

Вопрос этот заставил Рейвена задуматься — как ему ни претила эта мысль, положенная в его основу. Он усердно работал, чтобы добиться признания профессора, но на позицию его ученика претендовало несколько в равной степени прилежных и достойных кандидатов. Уилл понятия не имел, с чего именно ему оказали предпочтение, и ему не хотелось думать, будто это был мимолетный каприз.

— Профессор — человек скромного происхождения, — только и мог сказать он: ответ, который даже ему показался неубедительным. — Быть может, считает, что подобные возможности не должны быть прерогативой богатеньких сынков…

— Или он просто проиграл пари и его проигрыш — это ты.

Эль продолжал литься рекой, а с ним — и старые добрые истории. Это помогало. Образ Иви то вспыхивал, то гас перед глазами, точно оплывшие огарки в мансарде. Но, слушая Генри, Рейвен все думал о том мире, который ей так и не довелось увидеть, о том мире, который ждал его по ту сторону Северного моста. То немногое, что оставалось еще от его привязанности к этому месту и Старому городу в целом, умерло сегодня вечером. Настало время оставить все это позади, и мало кто верил в новые начинания так, как Уилл: ему уже приходилось начинать жизнь с чистого листа, и теперь он собирался сделать это опять.

Еще несколько кружек спустя они стояли снаружи, у дверей Эйткена, и холодный ночной воздух обращал их дыхание в облачка пара.

— Рад был тебя повидать, — сказал Генри. — И все же мне пора на боковую. Сайм завтра оперирует, и если учует, что от ассистента пахнет вчерашним пивом и табаком, будет цепляться больше обычного.

— Да уж, это он умеет, — ответил Рейвен. — Кому и знать, как не мне. А я отправлюсь к миссис Черри — на одну последнюю ночь.

— Держу пари, ты будешь скучать по ее тощей овсянке! — крикнул Генри, уже удаляясь по Южному мосту в направлении Лечебницы. — Не говоря уж о ее обаятельных манерах.

— Уверен, они с Саймом составят прекрасную пару! — крикнул в ответ Уилл, пересекая улицу и направляясь на восток, к своему временному обиталищу.

Рейвен понимал, что в нынешней жизни были вещи, которые ему предстояло вспоминать с ностальгической теплотой, но жилье к ним точно не относилось. Ма Черри была старой сварливой каргой и имя свое [Cherry (англ.) — вишня, черешня.] напоминала только шарообразной формой и краснотою лица, а сладости в ней не было ни на грош. Характер у нее был едкий, как ушная сера, и сухой, как труп, брошенный в пустыне. Но она держала самые дешевые комнаты в городе, пусть по чистоте и удобству они лишь немногим превосходили работный дом.

Ветер швырял Уиллу в лицо холодную морось, пока он двигался по Хай-стрит по направлению к Низербоу. С тех пор как он зашел к Эйткену, небо успело затянуть тучами и луна исчезла. Рейвен заметил, что часть фонарей так и не зажгли, и разглядеть кучи нечистот под ногами сделалось практически невозможно. Он мысленно проклял фонарщика, который явно не справился с несложной, по его мнению, работой. Будь он сам настолько некомпетентен, это могло стоить кому-то жизни.

Городское освещение было ответственностью полиции, как и состояние сточных канав. Но главным их долгом, конечно, было расследование краж и возвращение хозяевам их утраченной собственности. И если они относились к этому с таким же усердием, как и к прочим своим обязанностям, подумал Рейвен, воры всех Лотианов [Лотиан — историческая область Шотландии, на территории которой находится Эдинбург; делится на Западный, Средний и Восточный Лотиан.] могли спать спокойно.