Эрасциус вернулся к переводу хинской книжки, даже не обратив внимания на то, как хромающий посыльный вышел, оставляя за собой кровавый след.

«Зимний ежегодник», — перевел он. Элантийский язык читался слева направо, прямой и точный, как меч. Не то что беспорядочный водопад хинских иероглифов. Книга, которая во времена Последнего царства была изъята императорским двором из всех книгохранилищ, содержала историю кланов. Эрасциус сосредоточил свое внимание на одной конкретной странице, на которой была отображена вся интересующая его информация.

Он склонился над книгой. Золотая перьевая ручка сверкнула, когда он закончил главу и откинулся назад, чтобы оценить проделанную работу.

«Как привязать к себе Бога-Демона». Первая половина секрета, ведущего к новой вселенной, которую он планировал захватить.

А вторая половина… Эрасциус взглянул на запад, за шелковые занавески, на тусклое зимнее небо в обрамлении резьбы из розового дерева, что украшала зал храма.

Вторая половина была у девчонки. У нее хранились звездные карты, которые вели к четырем Богам-Демонам. Если они действительно собирались захватить эти земли, то именно ее им нужно было найти.

— Беги, моя маленькая певичка, — прошептал он, и ветер сорвал слова с его губ. — Беги как можно быстрее и как можно дальше, потому что я уже иду… И я найду тебя, Сун Лянь.

1

Сила в выживании. Сила — это необходимость.

Тот, кто ищет силу, сначала должен понять: там, где ее нет, ее необходимо создать.

Неизвестный, «Классика Богов и Демонов»

Элантийская эра, цикл 12 Северные степи

Руины возвышались перед ним, как погост, почерневшие кости домов, торчавшие из земли, зияли в сером грозовом небе.

Ксан Тэмурэцзэнь замер. Когда ровный хруст его овчинных сапог по снегу затих, воцарилась тишина, нарушаемая только отдаленным завыванием ветра и биением его собственного сердца. Вокруг него, так далеко, насколько он только мог видеть, простирался белый пейзаж. Пейзаж, окутанный цветом траура. Казалось, сама земля скорбела о том дне, когда погибла целая цивилизация, чьи последние мгновения теперь были похоронены течением времени.

Цзэнь опустился на колени у остатков обугленной каменной стены и затаил дыхание. Все старинные сочинения и карты, которые он изучил, вели к этому месту. Здесь когда-то возвышался дворец Мансорианского клана, и сюда он, его наследник, пришел, чтобы возродить ушедшее.

Цзэнь смахнул рукой снег, под которым скрывалась каменная табличка с гравировкой. Он сразу же узнал закрученный, выстроенный в линию мансорианский алфавит, резко контрастирующий с аккуратными, похожими на квадраты хинскими буквами. Некоторые кланы, как, например, Мансорианский, обладали настолько обособленной культурой, что придумали свое письмо, отличное от стандартного хинского, которое всем навязывал императорский двор.

Знания мансорианского потускнели, но Цзэнь все еще мог понять прочитанное.

Дворец Вечного Мира

Руки задрожали, сердце заколотилось в груди. Вот он: затерянный дворец его предков. Место, в котором Ксан Толюйжигин, или Ночной Убийца, правил, пока его цивилизации не пришел конец. Отправная точка возмездия Цзэня.

Он родился через два поколения после падения некогда могущественного Мансорианского клана, после которого его прадед Ксан Толюйжигин вел войну против императорской армии Срединного царства. Дедушка Цзэня, тогда еще мальчишка, вместе с группой мансорианцев отступил вглубь безжалостных Северных степей, где приспособился к кочевой жизни, скрываясь от строгого правления Императора-Дракона Янь Луна. Такую же жизнь вел и Цзэнь, пока тринадцать циклов назад императорская армия не перерезала тех немногих выходцев из его клана… Но затем двенадцать циклов назад сам завоеватель стал жертвой, и хины пали перед натиском элантийцев.

«Я вернулся, — мысленно обратился он к неуспокоенным душам, дремавшим под снегом. — Я взращу собственную армию и верну мощь нашему клану».

Снег закружился, сгустилась ночная тьма. Послышался хриплый шепот, вызывающий такое чувство, как если бы кто-то провел ножом по его позвоночнику:

— Армия? Ты называешь тридцать еще не сформировавшихся детишек армией?

Цзэнь страшился этого голоса: голоса Бога-Демона, существа, которое сделало его могущественным и в то же время стало его проклятием. Демонические практики считались опасными и запрещенными, и мастера, вырастившие Цзэня, объяснили ему почему.

Чтобы обладать силой Черной Черепахи, он предал все, что когда-то знал и любил.

Отогнав эти мысли, Цзэнь повернулся к маленькому каравану людей, которые следовали за ним. Так же как и он, они остановились и теперь жались друг к другу, чтобы согреться. Их светлые одежды предназначались для легких южных зим, а не для сурового климата севера. То были ученики Школы Белых Сосен, последней уцелевшей школы хинских практик, в которой вырос Цзэнь. Меньше чем одну луну назад она пала в сражении против элантийской армии и ее могущественных магов.

Ученики были эвакуированы первыми. Они ушли по скрытым горным тропам, через леса, которые вели прочь от оккупированного элантийцами востока. Найти их было несложно. В ту ночь, когда Цзэнь решил навсегда покинуть Край Небес, он уловил их ци. Он почувствовал скорбь, всеобъемлющий ужас от потери не только дома, но и привычного образа жизни.

Это задело его за живое, пробудило глубоко спрятанные воспоминания.

Мальчик, которому не было даже одиннадцати циклов от роду, что шел по выжженной траве своей родины. Такой же одинокий и такой же печальный.

Отыскав учеников, он предложил им свою защиту в обмен на клятву верности и согласие присоединиться к восстанию.

Учитывая, что их дом был разрушен, а все мастера, за исключением двух, были убиты, ученики — дети и подростки — согласились. Даже Нур, мастер Искусств Света, и Безымянный мастер Ассасинов последовали за ним.

Цзэнь и сам не до конца понимал, почему предложил это. С его стороны было глупо надеяться, что маленькая группка практиков, не обученная даже половине всех необходимых вещей, могла превратиться в армию, способную свергнуть Элантийскую империю.

Нет, подумал Цзэнь, снова поворачиваясь лицом к руинам Дворца Вечного Мира, армия, которая была так нужна ему, покоилась где-то глубоко под землей, с костями и магией его народа.

В детстве он слышал, как люди шептались об ужасной армии Всадников, которой руководил Ксан Толюйжигин. Всадники эти были призваны магией и обладали невероятной, поражающей воображение силой. Поговаривали, что Ночной Убийца побуждал их стирать в порошок целые кланы, завоевывать новые территории, чтобы сделать мансорианцев одним из самых могущественных народов в истории, уступающим разве что императорской семье. Цзэнь помнил поздние ночи, когда он сворачивался калачиком в своей юрте, на стенах которой плясал свет горящего снаружи костра. Пламя очерчивало тени взрослых, которые сидели снаружи и перешептывались то ли с благоговением, то ли со страхом.

— Верные Всадники Ксана Толюйжигина все еще существуют, — говорили они. — Их можно пробудить с помощью магии, настолько опасной и могущественной, что Ксан Толюйжигин смог использовать ее только с помощью Бога-Демона.

Теперь, когда Цзэнь унаследовал Демона своего прадеда, он мог бы вернуть к жизни легендарную армию и объявить войну элантийцам. Если и существовали следы таинственной и древней магии, которую Ночной Убийца использовал, чтобы призвать Всадников, они точно хранились в месте захоронения его людей и его наследства.

Цзэнь все продумал: его первой мишенью станут королевские маги. Стратегию мансорианской войны передавала поговорка: «Змея только тогда ядовита, когда кусает». Вся сила элантийцев заключалась в их магах. Без них падет и вся армия.

Цзэнь окинул взглядом группу учеников, зная, что, сколько бы ни искал, ему не найти того единственного лица. Глаза цвета гальки с лукаво изогнутыми уголками; похожие на лепестки цветка губы, на которые так часто набегает улыбка; напоминающие черный шелк волосы длиной до подбородка, что колыхались, стоило ей повернуться, чтобы посмотреть на него.

За болью, что пронзила грудь, последовал поток воспоминаний и сокрушительного горя, которые охватывали его при мысли о ней. Черное, словно стекло, озеро, поглощающее звездный свет. Лань, которая стояла на том же берегу, но как будто за тысячу лун от него, и предательство, что отразилось в ее глазах, когда она узнала о сделке, которую он заключил с Черной Черепахой.

Пожалуйста, Цзэнь, не делай этого.

И он произнес слова, раз и навсегда разделившие их пути: «Если ты не со мной, значит, ты против меня».

Цзэнь впился ногтями в ладони, заставляя себя вернуться к реальности.

— Шаньцзюнь, — его голос прорвался сквозь свистящий ветер.

К нему повернулся стоящий в первом ряду молодой человек, примерно такого же возраста, как и Цзэнь. Его худощавое лицо, когда-то гладкое, как речная вода, теперь выглядело изможденным. Длинные черные волосы, что раньше ниспадали чернильным листом, теперь растрепались. Его губы потрескались, ямочка покрылась коркой засохшей крови. Когда-то глаза Шаньцзюня смотрели на Цзэня с теплотой, теперь же вспыхнувшая в них искра погасла, и он склонил голову.