— Нет, — я устала повторять это слово. — Он лучший друг моего брата, и я не в его вкусе. Он сам мне сказал.
— Пффф, — Джулс отмахнулась от моих возражений, как от надоедливой мухи. — Мужчины сами не знают, чего хотят. Кроме того, разве ты не хочешь отомстить ему за историю с Оуэном?
— Нет, — твердо сказала я. — И я не поддержу эту безумную идею.
Через сорок пять минут мы решили, что первая фаза операции «Эмоции» начнется через три дня.
Я НЕНАВИДЕЛА СЕБЯ ЗА МАЛОДУШИЕ.
Каким-то загадочным образом Джулс всегда убеждала меня поступать вопреки инстинктам, например, когда мы четыре часа ехали в Бруклин, чтобы посмотреть выступление группы ее любимого певца, и в итоге оказались посреди шоссе на сломанной машине. Или когда она уговорила меня написать любовное стихотворение симпатичному одногруппнику, после чего его девушка — о которой я понятия не имела — охотилась за мной по всему общежитию.
Джулс обладала невероятным даром убеждения. Отличное качество для начинающего юриста, но не для невинной подруги, то есть меня.
В тот вечер я залезла в постель и закрыла глаза, пытаясь упорядочить лихорадочные мысли. Операция «Эмоции» должна была стать веселым, легким экспериментом, но я нервничала, и не только из-за сомнительной допустимости происходящего. Я всегда нервничала из-за Алекса.
Я поежилась, представив его реакцию, если он узнает о нашей задумке, и мысли о снятой заживо шкуре погрузили меня в неглубокий, тревожный сон.
— Помоги! Мамочка, помоги мне!
Я пыталась прокричать эти слова, но не могла. Потому что была под водой, и, если бы я открыла рот, вся вода затекла бы внутрь, и я бы больше никогда не увидела маму, папу и Джоша. Мне так говорили.
Еще они говорили не ходить на пруд в одиночку, но я хотела сделать красивые круги на воде. Они мне нравились — нравилось, как один брошенный камушек создает такой значительный эффект.
Только теперь эти круги меня душили. Их были тысячи, и они тащили меня все дальше от света над головой.
Из глаз брызнули слезы, но пруд проглотил их и скрыл мою панику — осталась только я и молчаливые мольбы.
Мне никогда не выбраться никогда не выбраться никогда не выбраться.
— Мамочка, помоги!
Я не выдержала. Я закричала, закричала так громко, как позволяли мои маленькие легкие. Я кричала, пока не заболело горло и я не почувствовала, что сейчас потеряю сознание, — а может, мою грудь наполняла вода.
Столько воды. Повсюду. А воздуха нет. Недостаточно.
Я била руками и ногами, надеясь, что это поможет, но нет. Я стала тонуть еще быстрее.
Я закричала сильнее — не физически, потому что я уже не видела разницы между криком и существованием, а в своем сердце.
Где мамочка? Она должна была быть здесь. Мамы всегда должны быть со своими дочками.
И она была со мной на причале… а потом пропала. Она вернулась? Вдруг она тоже тонет под водой?
Чернота наступала. Я видела, чувствовала. В голове зашумело, в глазах потемнело.
У меня больше не осталось сил кричать, поэтому я прошептала:
— Мамочка, прошу…
Я резко села — сердце испуганно колотилось, словно миллион барабанов, а мои сдавленные крики растворились в стенах. Ноги запутались в одеяле, и я сбросила его, похолодев от ощущения связанности, будто я нахожусь в ловушке, из которой не выбраться.
Сияющие красные цифры на будильнике сообщали, что сейчас 4:44 утра.
Ужас уколол меня в затылок и растекся по позвоночнику. В китайской культуре число четыре считается несчастливым, потому что его название совпадает со словом «смерть». Sí — четыре, Sĭ — смерть. Произношение отличается только тоном.
Я никогда не была суеверной, но по коже бежали мурашки каждый раз, когда я просыпалась в четыре утра от очередного кошмара, что происходило почти всегда. Я не могла вспомнить, когда в последний раз проснулась в другое время. Иногда я просыпалась, не помня кошмара, но эти благословенные случаи бывали крайне редко.
Я услышала в коридоре мягкие шаги и попыталась убрать с лица выражение крайнего ужаса, прежде чем дверь раскрылась и внутрь проскользнула Джулс. Она включила лампу, и меня охватило чувство вины, когда я увидела ее взъерошенные волосы и уставшее лицо. Она работала по многу часов и недосыпала, но всегда заходила ко мне, несмотря на мои уговоры оставаться в кровати.
— Насколько плохо? — мягко спросила она. Моя кровать опустилась под ее весом, когда она уселась рядом и протянула мне кружку чая с чабрецом. Она вычитала в интернете, что он помогает от кошмаров, и начала готовить его мне несколько месяцев назад. И правда — сны не снились мне рекордные две недели, но, похоже, удача закончилась.
— Ничего необычного, — у меня так дрожали руки, что жидкость выплеснулась из чашки на мои любимые со времен старшей школы шорты с Багзом Банни. — Иди спать, Джей. У тебя сегодня презентация.
— К черту. — Джулс провела рукой по спутанным рыжим волосам. — Я уже встала. Уже почти пять утра. Уверена, за окном уже бегают десятки амбициозных фанатов фитнеса.
Я выдавила слабую улыбку.
— Прости. Клянусь, мы звукоизолируем мою комнату.
Не знаю, во сколько мне это обойдется, но я справлюсь. Хватит ее будить.
— Может, не надо? Нет никакой необходимости. Ты моя лучшая подруга, — Джулс крепко прижала меня к себе, и я позволила себе расслабиться в ее утешительных объятиях. Конечно, иногда она втягивала меня в рискованные ситуации, но мы вместе с первого курса, прошли огонь и воду, и я бы ни на кого ее не променяла. — У всех бывают кошмары.
— Не как у меня.
Эти кошмары, ужасные и яркие, — я боялась, что это вовсе не кошмары, а настоящие воспоминания, — снились мне, сколько я себя помнила. В моем случае — с девяти лет. До этого все события казались расплывчатыми и тусклыми, как на покрытом невнятными пятнами полотне.
— Хватит. Ты не виновата, и я не обижаюсь. Правда. — Джулс отстранилась и улыбнулась. — Ты меня знаешь. Я никогда не говорю, что все в порядке, если считаю иначе.
Я мягко рассмеялась и поставила опустевшую кружку на столик.
— Это правда, — я сжала ее руку. — Я в порядке. Иди спи, бегай, готовь себе карамельный мокко, делай что хочешь.
Она наморщила нос.
— Я — бегать? Не думаю. Наши с кардиотренировками пути давно разошлись. И ты знаешь, я не справляюсь с кофемашиной. И поэтому трачу все деньги в «Морнинг Роаст». — Она пристально на меня посмотрела. — Если что-то понадобится, зови, договорились? Я буду внизу и уйду на работу только в семь.
— Ладно. Люблю тебя.
— И я тебя, детка.
Джулс обняла меня на прощанье, вышла и закрыла за собой дверь с мягким щелчком.
Я опустилась обратно на кровать и натянула одеяло до подбородка, пытаясь снова уснуть, хоть и знала: усилия тщетны. И хотя я завернулась в теплое одеяло в хорошо изолированной комнате посреди лета, холодок остался — призрачное напоминание, что прошлое никогда не уходит, а будущее никогда не складывается согласно нашим желаниям.
Глава 7
Алекс
— Не делай этого.
Я налил себе кофе, прислонился к столешнице и сделал глоток, прежде чем ответить.
— Не понимаю, почему ты звонишь мне, Эндрю. Я исполнительный директор. Поговори с Иваном.
— Чушь, — фыркнул Эндрю. — На самом деле за ниточки дергаешь ты, и все это знают.
— Значит, все ошибаются, и не в первый раз.
Я посмотрел на свои часы «Патек Филипп». Лимитированная коллекция, герметичные и водонепроницаемые, они обошлись мне в двадцать тысяч долларов. Я купил их, когда продал свою программу по финансовому моделированию за восьмизначную сумму, через месяц после четырнадцатого дня рождения.
— Ой, мне пора на свою ежевечернюю медитацию. — Я не медитировал, и мы оба это знали. — Всего тебе наилучшего. Уверен, тебя ждет блестящая новая карьера уличного музыканта. В старшей школе у тебя вроде была группа, верно?
— Алекс, прошу, — в голосе Эндрю послышалась мольба. — У меня семья. Дети. Старшая дочь скоро пойдет в колледж. Не знаю, что ты имеешь против меня, но не втягивай мою семью и сотрудников.
— Но я ничего не имею против тебя, Эндрю, — спокойно возразил я, делая очередной глоток кофе. Большинство людей не пьет эспрессо в такое позднее время, опасаясь бессонницы, но у меня такой проблемы нет. Я почти не сплю. — Бизнес. Ничего личного.
Удивительно, как люди до сих пор не понимают. Личным симпатиям не место в корпоративном мире. Либо съедаешь ты, либо тебя, а у меня не было особого желания становиться жертвой.
Выживают лишь сильнейшие, и я планировал оставаться на вершине пищевой цепи.
— Алекс…
Я устал слышать собственное имя. Вечно Алекс то, Алекс се. Люди просили времени, денег, внимания или, хуже всего, любви. Чертова рутина.
— Спокойной ночи, — я повесил трубку прежде, чем он успел выдавить очередную жалобу. Нет ничего печальнее, чем наблюдать, — а в данном случае слушать, — как директор корпорации превращается в попрошайку.
Мы поглотим «Граппманн Энтерпрайзес», как и собирались. Мне, в целом, было плевать на эту компанию, но в перспективе она могла оказаться довольно полезной.