— Осака — шумный город, да? — Сказал Александр первое, что пришло ему на ум в связи с Осакой, чтобы как-то загладить возникшую неловкость.

— Немногим более шумный, чем Токио. — Кисё пожал плечами.

— Разве что в нем меньше порядка и очень много лестниц — переходы через дороги в основном поверху, ноги от этого немного устают. Но люди в Осаке очень душевные. И там хороший океанариум.

Он замолчал и отвернулся. Александр принялся изучать взглядом поверхность барной стойки. Судя по шороху за окном и усилившемуся запаху рыбы и водорослей — во влажную погоду море всегда пахло сильнее, — на улице шел настоящий ливень. Александру вспомнилось, как две недели назад он точно в такую же погоду приехал на маленький остров из Нагоя: его двухлетний рабочий контракт в банке подошел к концу, и руководство не пожелало его продлевать. Оно, в общем, и понятно, Александр и сам знал, что не был таким уж ценным сотрудником, особенно учитывая его не идеальное знание делового японского. Рабочая виза позволяла ему уехать из страны еще через полтора месяца, а остававшиеся деньги — прожить эти полтора месяца в скромном отеле где-нибудь неподалеку от центра города, и если бы его сейчас спросили, зачем его понесло на Химакадзиму, он бы не нашелся, что ответить. Не хотелось возвращаться в Россию и краснеть перед родными и друзьями, рассказывая, как Канагава-сан [金川 — фамилия бывшего начальника Александра состоит из иероглифов «золото/деньги» и «река».] — пожилой японец с круглым добродушным лицом, неуловимо напоминавший Александру отца, — выражает свое сожаление: «Арэкусандору-сан, вы проявили в работе незаурядные профессиональные качества и рвение (ну да, как же!), однако мы более не заинтересованы в дальнейшем сотрудничестве с вами». Глядя на господина Канагаву, можно было подумать, что он действительно сожалеет, хотя, может статься, так оно и было: Александру было известно, что об одной иностранной сотруднице, сильно тосковавшей по дому, начальник заботился совершенно бескорыстно и даже сводил ее пару раз в Кабуки, а когда у той закончился контракт, помог устроиться в другое отделение Банка Нагоя. От этого на душе становилось еще тяжелее: если бы его выгнал какой-нибудь самодур! Не то чтобы Александр совсем не умел врать, но говорить про господина Канагаву плохо у него бы язык не повернулся, поэтому через несколько дней после их разговора, когда уже было ясно, что руководство своего решения не изменит, он пролистал наобум банковский телефонный справочник и наткнулся на отсутствующий в большинстве путеводителей для иностранцев крошечный рыбацкий островок. Единственным добравшимся до него банком был JA [Japan Agricultural Cooperatives, сокращённо JAバンク (джэй-эй банку) — одно из крупных японских банковских объединений.], у которого на Химакадзиме имелось собственное отделение — как выяснилось впоследствии, маленький тихий офис с развешанными на стенах детскими рисунками (школьный конкурс «Нарисуй своих друзей Осьминога и Рыбу Фугу!» 2011 года, от влаги большинство рисунков сильно покоробилось) и парой видавших виды банкоматов, один из которых был постоянно сломан. Еще через день насквозь пропахший дизелем и немилосердно мотавшийся на серых волнах паром «Хаябуса» [はやぶさ — буквально «сапсан». Нужно сказать, что в Японии довольно большое количество компаний носят это название.] вез его от нагойского порта Кова на Химакадзиму, где он заранее снял комнату в частном доме в районе Набуто на западном побережье. Две недели! Казалось, что прошло не меньше двух месяцев: время на Химакадзиме, как и в любой провинции, текло медленнее, чем в большом городе.

— Теперь вы знаете обо мне достаточно, — закончив с уборкой, Кисё занялся складыванием тряпочек и губок в ровные стопки на краю мойки, — чтобы мы могли называться друзьями.

Александр хотел было возразить, что не знает о Кисё ровным счетом ничего, но вместо этого сказал, что всегда хотел съездить в Осаку и посмотреть тамошний океанариум, но все никак не складывалось.

— Вот как… а я там даже работал некоторое время. — Кисё окинул критическим взглядом свое рабочее место, ища, что бы еще прибрать или поправить. — По выходным там много детей, они бегают по огромному коридору внутри аквариума с акулами и мантами и кричат, их это очень забавляет, а родители им это позволяют. Однажды пришла женщина с мальчиком — думаю, он только-только начал учиться в младшей школе. Он подошел к стеклу аквариума, и к нему подплыла самая большая манта, которую еще называют «морским о́ни». Манты вообще довольно медлительны и нередко застывают на одном месте, как бы паря в толще воды. Думаю, на самом деле они не видят людей, хотя и может показаться, будто они вас пристально рассматривают. «Это морской о́ни [鬼 — «черт», «дьявол». В действительности гигантский скат Manta birostris называется на японском 鬼糸巻鱏 или オニイトマキエイ, что читается как «они ито маки эй» и состоит из иероглифов «черт», «нить», «свиток» и «скат». Мама мальчика объясняет ему название рыбы, используя японскую кальку с европейских языков, в которых манту нередко называют «морским чертом» или «морским дьяволом».], — сказала мальчику мама, — он живет глубоко в океане». Услышав это, мальчик отшатнулся от стекла и заплакал. Мама стала его успокаивать, но он знай себе твердил: «Морской о́ни утащит меня в океан! Морской о́ни утопит меня! Не хочу, не хочу, не хочу!» А манта застыла с другой стороны стекла и не думала никуда уплывать, как будто ей и вправду было любопытно. Наконец мама мальчика рассердилась и сказала ему: «Если ты не прекратишь реветь, то не получишь сегодня мороженого, понял? Если не прекратишь реветь, пока я считаю до десяти… ити, ни, сан, ён, го… ты меня понял?.. року… нана… хати…»

— Он перестал плакать?

— Нет. — Кисё с улыбкой покачал головой. — Видимо, наш о́ни сильно напугал его. Кончилось тем, что мама взяла его за руку и увела на улицу, а когда они ушли, морской о́ни наконец перевернулся и уплыл в глубину аквариума. Я до сих пор помню лицо того мальчика, как сильно он испугался.

— Думаете, мама действительно не купила ему мороженого?

Официант пожал плечами:

— Если немного пофантазировать, то большой скат и вправду похож на рогатого о́ни в черном хаори [羽織 — верхнее кимоно длиной выше колена, часть как мужского, так и женского традиционного костюма. В русском языке существует ошибочный перевод «хаори» как «японского жакета», также имеет место и обратная ситуация: русскоговорящие японцы зачастую переводят «хаори» как «пальто».]. Но жаль, конечно, что безобидной рыбе дали такое название.

В ресторан зашла пара: парень и девушка, судя по их виду, вчерашние студенты. Кисё обернулся на звякнувший дверной колокольчик и улыбнулся — как показалось Александру, чуть более сердечно, чем обычно. Парень приветственно махнул рукой:

— Охайо [お早う или おはよう (охаё:, разговорное сокращение от вежливого お早うございます, охаё: годзаимас(у)), «Доброе утро!/С добрым утром!».], Камата [鎌田, фамилия состоит из иероглифов «серп» и «рисовое поле».]! Ничего себе погодка, да? Настоящий тайфун!

Его спутница в слишком легком для начала октября европейском платье и босоножках смущенно улыбнулась. На ее плечи была наброшена потертая джинсовая куртка, видимо, принадлежавшая ее другу. Она не вдела руки в рукава и куталась в нее, как в платок, но все равно явно зябла.

— А, Игараси-сан [五十嵐, состоит из иероглифов «пять», «десять» и «буря/шторм/гроза», то есть переводится буквально как «пятьдесят штормов» или, метафорически, как «тысяча штормов».], добрый вечер! Давно не виделись! — Кисё взял две большие чашки и поставил в микроволновку на полторы минуты, положив туда же свернутые в тугие валики влажные полотенца для рук. — Но главное все же — погода в человеческом сердце, как думаете? Если в сердце весна и зацветает магнолия, никакой тайфун ему не страшен.

— Я же тебе говорил, он забавный. Молодой, а рассуждает, будто столетний дед. — Парень потрепал замерзшую девушку по плечу: — Ну, ты как? Совсем продрогла? Слышь, Камата, это моя девушка, Ясуда Томоко [安田 友子 (Ясуда Томоко) — фамилия девушки означает буквально «спокойное рисовое поле», имя — «дружелюбное дитя». Фамилия в японском написании ставится на первое место, имя — на второе.]. Она учится в Токио. Красотка, что скажешь?

Кисё вынул чашки из микроволновки, проверил, достаточно ли они нагрелись, насыпал в каждую порошка маття [抹茶 — буквально «растертый чай». Порошковый зеленый чай, используемый как в классической чайной церемонии, так и подаваемый в некоторых кафе и ресторанах наряду с обычным зеленым чаем (для определения которого в разговорной речи можно встретить словосочетание日本茶 — нихонтя, — то есть буквально «японский чай»).], плеснул кипятка и быстро взбил чай венчиком, у которого недоставало половины лепестков, а оставшиеся были погнуты и торчали в разные стороны. Затем, поставив перед молодыми людьми чашки и дав им теплые полотенца, он смерил девушку нарочито изучающим взглядом.

— Да, действительно, Ясуда-сан — редкая красавица. В эпоху Эдо слава о ней распространилась бы по всей Японии.

— Эй, ты только не вздумай к ней клеиться! — Парень подхватил чашку одной рукой, отхлебнул маття и подмигнул официанту. — Не то я быстро с тобой разберусь, не посмотрю, что мы друзья! Ээ, какой терпкий вкус, сразу ясно, что свежий! Слышал ты меня, Камата? Даже и не пытайся задурить ей голову своим красноречием, знаю я тебя!

— Акио… — Девушка потянула его за рукав. — Не надо…

— Не беспокойтесь, Ясуда-сан. — Кисё успокаивающе махнул рукой и слегка поклонился. — Как сказал Игараси-сан, мы ведь друзья, а значит, беспокоиться совсем не о чем.

— Но… — Девушка, похоже, собиралась возразить, но в последний момент передумала и замолчала.

— Дурацкий тайфун. — Вторым глотком ее спутник осушил свою чашку, и официант тотчас услужливо ее забрал. — В такие дни жалеешь, что живешь на острове!

— Если подумать, то вся Япония — это сплошные острова, — отозвался Кисё, размешивая новую порцию маття. — Куда бы человек ни поехал, ему никак не уйти от тайфуна.

Александр рассеянно помешал соломинкой остывший латте. Поскольку делать было все равно нечего, он рассматривал парня и девушку (больше все-таки девушку), которые сели за столик поблизости, и прислушивался к разговору. Ему показалось, что Кисё, обычно сдержанно вежливый и отстраненный, насмехается над Акио — высоким и симпатичным японцем, хотя, наверное, недостаточно симпатичным, чтобы полностью соответствовать своему имени [Существует несколько вариантов написания имени Акио, но Александр, очевидно, думает о 暁男, в котором второй иероглиф означает «мужчину», а первый — «акацуки» — «рассвет/утреннюю зарю».]. Александру подумалось, что больше всего он похож на провинциального любителя бейсбола из рассказов Харуки Мураками, и вот ему-то как раз хорошо бы подошел кансайский диалект. Что до Томоко, то она и вправду была настоящей красавицей, из тех, о ком мечтают средних лет отцы семейств и иностранцы, приезжающие в Японию познакомиться с местными девушками. Эдакая застенчивая куколка с огромными глазами — удивительное дело, даже не накрашенная: может, подумала о дожде, который неизбежно испортил бы макияж, а может, и впрямь была скромницей.