— Да ладно, можешь называть ее Томоко, главное, что не будешь клеиться. — Акио отпил еще маття и вытер рот тыльной стороной ладони. Если Кисё и подшучивал над ним, до парня это точно не доходило. — Хираме [鮃 или ヒラメ — азиатский паралихт, или ложный палтус, Paralichthys olivaceus, вид хищных донных рыб, высоко ценимый в Японии и Китае за его вкусовые качества. Обычно употребляется в жареном виде.] сегодня есть?

Кисё коротко кивнул:

— Как раз сегодня господин Фурукава [古川 или 古河, фамилия состоит из иероглифов «старый» и разных вариантов иероглифа «река».] купил у рыбаков нескольких отличных хираме.

— Давай тогда жареного хираме. А ей вареный рис и модзуку [水雲, 藻付, 海蘊, 海雲 или モズク — вид съедобных водорослей, Cladosiphon okamuranus, произрастающих в основном у побережья Окинавы и в настоящее время выращиваемых на специальных плантациях, а также одноименное блюдо.], она вегетарианка, совсем не ест рыбу.

Томоко, сидевшая за столом, понурившись и обхватив свою чашку обеими руками — за все время она не сделала ни одного глотка и, видимо, просто грела побелевшие от холода пальцы, — ничего не сказала, только опустила голову еще ниже, так что ее лицо совсем скрылось за влажными прядями длинной челки. Александр почувствовал к девушке какую-то смутную жалостливую нежность, ему захотелось подойти и погладить ее по спине и приобнять за плечи — интересно, что бы сказал на это Акио.

— Фурукава-сан! — Приоткрыв дверь в кухню, крикнул Кисё. — Фурукава-са-а-ан! Хотят одного хираме, рис и модзуку! Просыпайтесь, Фурукава-сан, хватит вам спать, всю свою молодость проспите!

Дождь на улице, на пару минут было притихший, зарядил с новой силой. Девушка поежилась и попыталась еще плотнее укутаться в джинсовую куртку. Александру она напомнила маленького воробья, нахохлившего мокрые перышки в безуспешной попытке согреться.

— Заварить вам свежего чая? — Кисё наклонился над барной стойкой. — Вы не сделали ни одного глотка, и ваш маття, кажется, совсем остыл. Может быть, в Токио и думают иначе, но зеленый порошковый чай — лучшее средство от холода и простуды, вы уж мне поверьте. Взгляните на своего спутника…

Томоко молча покачала головой. Акио хмыкнул, но на этот раз вмешиваться не стал. Александру подумалось, что и правда не похоже, чтобы официант заигрывал с девушкой. Странно, такая красивая… представься ему шанс, он бы с удовольствием сам с ней познакомился. «Если бы ты поменьше смотрел на девушек и побольше — на предложения банка по кредитам и вкладам, то, может быть, господину Канагаве и не пришлось бы объяснять тебе, почему они не заинтересованы в дальнейшем сотрудничестве», — ехидно заметил внутренний голос. Александр помассировал виски кончиками пальцев: эта нехитрая процедура обычно помогала ему избавиться от неприятных мыслей и сосредоточиться. Из кухни не торопясь вышел Фурукава-сан — невысокий, сильно загорелый мужчина лет пятидесяти с лысиной во всю голову, но с жесткими седыми усами, обвел недовольным взглядом пустой зал ресторанчика, хмыкнул, почесал жилистую шею и пошел вразвалочку к аквариуму.

— Вам, может быть, еще латте?

— Нет, достаточно, спасибо, Кисё.

Кисё забрал пустой стакан и почти тотчас поставил перед ним новый, доверху наполненный бледным оолонгом [Кит. 烏龍 — оолонг или, в более привычной русской транслитерации, улун — одна из разновидностей полуферментированных китайских чаев. В Японии чаще всего можно встретить холодный оолонг, в который также добавляются кубики льда.], в котором должны были бы плавать кубики льда, но официант явно пренебрег традицией и чай был не ледяным, как обычно, а только слегка прохладным. Александр отпил немного: после приторного латте почти безвкусный оолонг пришелся как нельзя кстати.

— Вы же не пойдете сейчас на улицу, Арэкусандору-сан. — Кисё улыбнулся. — Там ведь настоящий тайфун. А сидеть в ресторане за пустым столом не принято.

— Спасибо вам за беспокойство, Кисё.

— Что вы, это моя работа.

Раздался короткий всплеск, потом громкий влажный шлепок.

— Тикусё! [畜生 или ちくしょう, состоит из иероглифов «скотина» и «жизнь», то есть буквально означает «скотина/животное», а на деле является грубым ругательством, аналогичным выражению «сука!/хрень!/дерьмо!/чёрт побери!».] — Хрипло выругался Фурукава. — Вот же хренова рыба!

— Фурукава-сан, не ругайтесь, пожалуйста, здесь же девушка!

— Хренов хираме! — Не обращая внимания на просьбу Кисё, продолжал разоряться Фурукава. — Хренов лупоглазый ублюдок!

Гвоздодер звякнул о кафель, которым был выложен пол перед аквариумом, — видимо, повар промахнулся. Акио, до того едва сдерживавший смех, громко расхохотался.

— Хренов ублюдок, — с чувством повторил Фурукава. — С этими погаными хираме всегда так! А чего вы хотите от плоской рыбины, у которой даже жопа набекрень!

Александр заставил себя повернуть голову: огромный хираме валялся у самого края кафельной площадки и отчаянно изгибался всем телом, с усилием приподнимая хвост, под которым виднелось желтоватое, как газетный лист, брюхо, и мокро шлепая им по полу. Спина у хираме была глянцево-черная, а глаз Александру видно не было, но он и так знал, что они маленькие, как бусины, черные и совершенно бессмысленные.

— Давай, старик, прикончи его! — Крикнул Акио. — Гамбарэ! [頑張れ — «держись!/постарайся!» (грубая, в обиходе называемая «мужской», форма глагола).]

— Акио… — Девушка снова потянула его за рукав. — Ну не надо…

— Оставь! — Акио дернул плечом.

Фурукава еще раз промахнулся по хираме, съездив гвоздодером по кафелю. Рыбина из последних сил заколотила хвостом и съехала на деревянный пол.

— Вот сука, — угрюмо, уже без всякого задора проговорил Фурукава, пинком вернул хираме на кафель и, не замахиваясь, ударил его гвоздодером по голове. Удар получился несильным, и гвоздодер застрял у хираме в черепе.

— Нет, ну что ты будешь делать? Ублюдок, он и есть ублюдок.

— Давай, старик! — Подбодрил Фурукаву Акио. — Покажи этому хираме настоящий ёритаоси [寄り倒し — один из приемов в борьбе сумо, силовое опрокидывание на спину при обоюдном захвате, обеспечивающее выполнившему прием победу в схватке.]!

Фурукава, не обратив на него внимания, поднял рыбу на гвоздодере и пару раз с силой шваркнул об пол. Томоко всхлипнула и закрыла лицо руками. Повар молча снял еще слабо вздрагивавшую рыбу с инструмента — ее череп был размозжен, и голова превратилась в сплошное месиво, — закинул в сачок и понес на кухню.

— Хорошо, хоть осьминога не заказали, — проворчал он себе под нос, проходя мимо молодых людей. — С этим скользким выродком бывает еще больше возни.

Жареного хираме повар приготовил без головы: Акио, ухмыльнувшись, принялся ловко разделывать рыбу палочками. Кисё продолжал прибираться на столе, протирая несуществующие пятна и тихонько звякая посудой: видимо, он просто физически не мог пребывать в бездействии.

— Не понимаю, как можно есть осьминога, — тихо проговорила Томоко, рассеянно ковыряя рис с модзукой.

— Вам не нравится вкус осьминога? — Оживился Кисё. — Но ведь…

— Это все равно что есть собаку. Или обезьяну.

— Китайцы едят собак, — буркнул Акио. — И обезьян тоже.

— У нас в кампусе есть аквариум, там живет большой осьминог размером с десятилетнего ребенка. Говорят, ему самому не меньше десяти лет, — не обращая внимания на Акио, продолжала Томоко. — Если приложить ладонь к стеклу, он подплывает и прижимает с другой стороны щупальце — будто бы хочет дотронуться до ладони.

— Ты это сама видела? — Поинтересовался Акио.

— Нет, но мне рассказывали…

— Осьминоги не живут больше пяти лет, — мягко возразил Кисё. — Обычно они умирают в два-три года, так что вас, видимо, ввели в заблуждение, Ясуда-сан. Если это, конечно, не мифический осьминог из старинных преданий, который мечтал переродиться самым богатым даймё [大名 (буквально — «большое имя») — крупнейшие военные феодалы в средневековой Японии (в периоды Камакура, Муромати, Сэнгоку и Эдо, то есть с конца XII до начала XIX в.).] в Японии, — тогда ему может быть и триста лет, но едва ли Токийский университет обладает таким сокровищем.

— Я учусь не в Тодае, Камата-сан, а в университете Васэда на филологическом.

— Но это тоже прекрасный университет, Ясуда-сан. Тодай и Содай [Здесь можно оценить пристрастие японцев к разного рода сокращениям: Токийский университет (東京大学, То: кё: дайгаку) превратился в 東大 (То: дай), а славящийся своими гуманитарными факультетами частный университет Васэда (早稲田大学, Васэда дайгаку) — в 早大 (Со: дай).] — разница всего в одном слоге. К тому же, если говорить о гуманитарных дисциплинах, Васэда даже лучше.

— Какая, нахрен, разница, сколько лет живут осьминоги? — Акио, похоже, этот разговор начал не на шутку раздражать. — Она не ест рыбу и осьминогов, потому что считает, что они на нас похожи, и не может свернуть башку мелкому сяко [蝦蛄 или シャコ — рак-богомол из отряда Stomatopoda, похожее на креветку ракообразное. Небольших сяко часто подают живыми, однако здесь Акио явно перегибает палку: считается, что девушке совершенно не обязательно уметь убивать рака-богомола и другую «живую» еду, и предпочтительнее, чтобы это делал сопровождающий ее мужчина.], потому что трусиха. Если ты не будешь есть нормальную человеческую еду, слышь, Томоко, ты заболеешь и попадешь в больницу, и так вон какая бледная. — Он повернулся к Александру: — Скажите, ведь правда она бледная?

— Ваша подруга очень красивая, Игараси-сан. — Александр постарался, чтобы его ответ звучал как можно более нейтрально, и вспыльчивый парень ненароком и его не обвинил в том, что он «клеится» к его девушке.

— Красотка, кто ж спорит. — Акио насупился и потыкал палочками в свою тарелку. — А все-таки не есть нормальной еды — не дело. Мои предки тоже так говорят, мол, не дело это — есть один рис и водоросли, так и заболеть недолго. Отец рассказывал, как одному его приятелю попался в сеть анко [鮟鱇 или アンコウ — Lophius piscatorius, европейский удильщик или морской черт. Свое второе название рыба получила из-за характерной жутковатой внешности.] — совсем небольшой, может, килограмма на два-три бы потянул. Так мужику показалось, будто этот анко на него так жалобно смотрит, мол, мужик, не пускай меня в набэ [鍋物 (набэмоно) или просто 鍋 (набэ), происходящее от слов «горшок/кастрюля» и «вещь», — общее название японских блюд из самых разнообразных ингредиентов, готовящихся в кастрюле с кипящей водой на манер местного фондю.], лучше отпусти обратно к моей уродливой зубастой родне. В общем, приятель моего отца, конечно, рыбу не отпустил — что он, дурак, что ли! Продали этого анко на рынке и как пить дать в тот же день пустили в анконабэ. Только этот мужик после того случая совсем перестал есть рыбу — так ему было жаль этого анко. — Акио многозначительно замолчал и отправил в рот кусок жареного хираме.

Кисё тоже молчал и загадочно улыбался.

— А что потом? — Не выдержал Александр. — Что стало с этим приятелем вашего отца?

— Помер. — Акио назидательно указал палочками на потолок, украшенный прямоугольными стеклянными панелями с традиционным узором ханабиси [花菱 или はなびし — характерный ромбовидный узор с цветочными и геометрическими мотивами.].

— Хочешь сказать, я тоже скоро умру? — Бесцветным голосом спросила Томоко.

— Ээ! — Парень раздраженно швырнул палочки на стол, они упали с тихим деревянным стуком. — С чего это ты взяла?! Уже ничего и сказать нельзя, никогда не угадаешь, что вам, бабам, взбредет в голову! Нет, ну скажи, Камата, черт же разберет, что у этих баб в головах!