— Спасибо вам, Арэкусандору-сан, но этот тяван уже нельзя склеить, столько маленьких осколков… если бы он только раскололся надвое, а ведь он разбился вдребезги, как будто о́ни ударил по нему своей колотушкой. Такие маленькие осколки, кто бы мог подумать, что в Гионе делают такую хрупкую керамику.

— Мацуи-сан… — Он вздохнул. — Ладно, Мацуи-сан, я… наверное, мне лучше уйти.

Она кивнула, медленно поднялась, придерживаясь рукой за край кухонного стола, бережно ссыпала осколки тявана в карман фартука и сходила за зонтом. Только на пороге, выйдя закрыть за Александром дверь, она наконец подняла голову:

— Вы ведь даже завтрак свой не съели, Арэкусандору-сан.

— Ничего, я в городе перекушу. — Он осторожно дотронулся до ее плеча: — Об этом не беспокойтесь.

Он остановился возле кафе «Анко» [«Морской чёрт».] («самые вкусные якитори [焼き鳥 или 焼鳥 (буквально «жареная птица») — японское блюдо из кусочков курицы, в том числе кожи, хрящей и потрохов, поджаренных над углями на бамбуковых шампурах. Соответственно, якитория (焼き鳥屋) — «лавка, в которой готовят/подают якитори».] на всем побережье и большой выбор напитков») и рассеянно уставился на желтый кленовый лист, плававший в луже у входа. Стоило тащиться за восемь тысяч километров, чтобы все было точно так же, как дома, разве что в России мороженое не посыпают изредка мелкой вяленой рыбой и двери делают не раздвижные, а на петлях. На обтрепанной шторе-норэн [暖簾 или のれん — традиционный прямоугольный занавес, который вешают для отделения пространства в комнате или в дверном проеме, а также для удержания теплого воздуха внутри помещения. Чаще всего норэн можно встретить перед входами в магазины, рестораны и питейные заведения, при этом на норэне обычно изображается торговый знак предприятия.], закрывавшей дверной проем, был намалеван черной краской сам анко: из-за ветра казалось, что он плывет в пронизанном дождем воздухе, широко разевая зубастую пасть. Спустя несколько секунд из-за норэна выглянул молодой японец — очевидно, повар — и с любопытством уставился на Александра, раздумывая, как к нему обратиться.

— Я говорю по-японски, — сказал Александр. — Коннитива [今日は либо こんにちは, «Добрый день» (буквально «этот день»).].

— Ого! — Глаза у парня, и без того большие, стали почти круглыми. — Не каждый день встретишь иностранца, который еще и в совершенстве знает японский!

— Ну я не то чтобы в совершенстве…

— Вы сами-то откуда?

— Из России.

— Ого-о! Из Росси-и! — На японца эта информация, похоже, не произвела особенного впечатления, но из вежливости он изобразил удивление. — Погода-то сегодня ничего себе, а? Зайдите, пожалуйста, перекусите и согрейтесь.

— Да я как-то… — Смутился Александр. По правде сказать, он думал пойти в «Тако» — не столько потому, что хотелось есть, сколько побеседовать еще с Кисё — он и сам не знал, зачем ему это было нужно.

— Да ладно! — Парень из «Анко» явно не собирался упускать единственного утреннего посетителя. — Тут до ближайшего кафе идти два квартала, вы промокнете до нитки, зонт ведь только волосы и плечи спасает. Хоть кофе выпейте.

— Ну… хорошо. — Александр улыбнулся и сложил зонт: на голову ему сразу посыпались мелкие холодные капли. Молодой японец тотчас оказался подле него, забрал зонт и поставил его в большой глиняный кувшин у входа. У основания кувшина была трещина, из которой вытекала вода, а рядом с ним притулилась статуэтка тануки с глупой улыбающейся физиономией — от ее вида настроение у Александра немного улучшилось.

— Вот и правильно. Говорил же, никакого толку от этих зонтов. Заходите-заходите! — Он зашел первым и придержал для Александра норэн.

Внутри оказалось довольно большое погруженное в приятный полумрак помещение с несколькими котацу [炬燵, 火燵 или コタツ — традиционный низкий деревянный каркас стола, накрытый матрацем-футоном или тяжелым одеялом, на который сверху положена столешница. Под столешницей располагается источник тепла, в прежние времена — горячие угли, сейчас — электрообогреватель. Японцы часто в шутку замечают, что котацу — очень вредный предмет мебели, поскольку, стоит сесть за него и спрятать ноги под теплое одеяло, делать уже решительно ничего не хочется, и можно просидеть за котацу весь день напролет. Обычно вокруг котацу кладутся плоские подушечки-дзабутоны (座蒲団) или ставятся стулья на манер европейских, но без ножек.] и традиционными подушечками-дзабутонами вместо стульев. У дальней стены располагалась открытая кухня с барной стойкой, над которой в качестве украшения были развешаны картины со сценами из рыбацкой жизни. На двух или трех из них тоже шел дождь. Кроме Александра, посетителей в якитории действительно не было.

— Ну вот, присаживайтесь, где вам больше нравится. — Парень уже был за стойкой и заваривал для Александра кофе. — Воду со льдом не предлагаю, думаю, воды вам и так было на сегодня достаточно. — Он ухмыльнулся своей удачной шутке. — Моя мама всегда говорит, что в такую погоду те, кто погибли в море, выходят на сушу, чтобы навестить своих родных.

Александр почувствовал, как по его спине поползли мурашки.

— Это что, примета такая?

— Примета? — Удивился парень. — Да нет, какая там примета, просто женские разговоры. Якитори будете? У нас самые вкусные на всем побережье, хотя, по правде сказать, мы на всем побережье единственные их и готовим. — Он рассмеялся и потрепал ладонью волосы на затылке. — Ну так как?

— Давайте парочку… — Александр помолчал. — А что, у вас здесь часто люди гибнут в море?

— Часто? Да нет, не то чтобы часто. — Японец задумался на мгновение. — Раньше-то, ну, во времена наших бабушек и дедушек, чаще гибли, а сейчас это большая редкость, чтобы кто-то утонул. Но сами знаете, женщин хлебом не корми, а дай о чем-нибудь посудачить, вот и болтают, кто во что горазд. — Говоря, он ловко нанизывал кусочки курицы на бамбуковые шпажки. — Уж если с кем что случится, снастью там поранится или еще что, пересудов будет на несколько дней, что да как, ну и обязательно кто-нибудь скажет, что слава богу, не началось заражение, а то ведь могли и палец оттяпать за здорово живешь. Тут один студент заезжий как-то потерялся, так чего только не говорили, ну вплоть до того, что он утонул или что его духи утащили в овраг — ээ, да у нас островок-то весь не больше татами [畳 — традиционные толстые (5 см) тростниковые маты, обшитые по длинным краям тканью, укладываемые на пол. В Японии до сих пор измеряют площадь помещений в татами; размер одного татами составляет 95,5×191 см (в Западной Японии) и 88×176 см (в Токио и Восточной Японии).], откуда здесь взяться привидениям! А парень просто напился на радостях, что сдал все экзамены, ну и уснул в зарослях возле оврага — только на третьи сутки проспался. Там травы по пояс, вот его и не нашли, а болтовни было, как в «Асахи Симбун» [The Asahi Shimbun (朝日新聞 или あさひしんぶん, буквально «газета «Утреннее солнце») — национальная японская газета, выходит дважды в день с 1879 года.] по поводу роспуска парламента. Да уж, болтать наши горазды… повезло мне, что моя Михо не такая.

— Ваша подруга? — Из вежливости уточнил Александр, чтобы поддержать разговор.

— А то как же! — Парень перевернул якитори на решетке и щедро смазал их соусом. — За куриным мясом, знаете ли, можно так уж не следить — любой дурак научится его жарить, а вот за печенкой и кожицей нужен глаз да глаз. Да уж, с моей Михо я, можно сказать, купил счастливый лотерейный билет. Может быть, она и не первая во всей Японии красавица, но кто сказал, что девчонка должна быть обязательно похожа на айдола [アイドル (айдору, от англ. idol) — молодая, обычно подросткового возраста, медиаперсона (участники музыкальных групп, актеры, фотомодели и так далее) с милым, невинным «детским» имиджем.] из какой-нибудь писклявой группы? Вот и я тоже так говорю! — Заявил он, как будто Александр с ним согласился. — На этих красавиц вечно пялятся всякие извращенцы, а ну как за твоей девчонкой увяжется такой — проблем потом не оберешься. Я считаю, главное, чтобы у женщины руки росли из нужного места и рот открывался, только когда она ест, тогда и будет мужчине с ней счастье. А то вон, один мой друг связался с девчонкой из Токио, совсем голову от нее потерял. Красивая, как с обложки, а только вид у нее больно замороченный, да и одета не так, как наши, хоть я и мало что понимаю в женских шмотках.

— Из Токио?

— Ага, учится она там, а здесь у ней какие-то родственники, тетка вроде бы по отцу. — Он снял готовые якитори с решетки, положил на тарелку, посыпал мелко нарезанным луком и поставил перед Александром. — Ну вот, до: зо. Не вздумайте только сказать, что где-нибудь пробовали лучше.

— Не скажу. — Александр откусил от шашлычка и тут же об этом пожалел: тот был еще слишком горячий. — А вы разговаривали с этой девушкой?

— С кем? С подружкой Акио? А то как же! — С готовностью отозвался повар, подумал немного и добавил: — По правде сказать, не то чтобы разговаривал, говорили-то все больше я и Акио, а она сидела как в воду опущенная, надэсико [大和撫子 («Ямато-надэсико», буквально «японская гвоздика»), идиоматическое выражение, означающее идеал жены в патриархальном японском обществе.] из себя изображала, только «да», «нет», да «Акио, не надо», когда он отпускал какую-нибудь обычную мужскую шутку или словечко какое. А чего не надо, сами посудите? Нашла бы себе очкастого зануду в университете и не морочила бы голову нормальному парню. Рыба снулая, а не девка.

Александр почувствовал, что есть ему совсем расхотелось, отодвинул от себя тарелку и поднялся.

— Что, не понравились? — С искренним удивлением спросил японец.

— Да нет, извините… вспомнил вдруг, что у меня есть одно срочное дело.

— Может, хоть с собой возьмете?

— А? Нет, спасибо… спасибо, в другой раз.

Он расплатился, буквально впихнув в руку растерянно моргавшему парню тысячу иен, и вышел на улицу. Дождь лил как из ведра, но он раздраженно выдернул свой зонт из глиняного кувшина, рывком раскрыл его и зашагал по улице куда глаза глядят. Еще немного, и он бы, наверное, подрался. Схватил бы ничего не понимающего повара за ворот рубашки, вытащил из-за стойки и хорошенько врезал бы ему по физиономии. Александр остановился и глубоко вдохнул влажный холодный воздух с запахом моря. С чего он, собственно, так завелся? Как будто дурак-повар говорил про его собственную девушку. Вспомнилось, как в один пятничный вечер он отправился вместе с коллегами в бар в центре Нагоя, и господин Канагава рассказывал историю про иностранца, приехавшего в Японию, оставив на родине невесту.

— Так вышло, что девушка у него на родине сильно заболела, но он решил не прерывать рабочий контракт и не вернулся, думая, что все само как-нибудь образуется. А может быть, он просто испугался ответственности. — Канагава-сан стянул с носа очки и неторопливо протер их тряпочкой, всем своим видом показывая, как сам он не одобряет подобного поведения. — Как бы то ни было, девушке становилось все хуже, и через полгода она умерла. — Он снова замолчал, задумчиво рассматривая два синих кораблика, изображенных на фарфоровой бутылочке сакэ.