Козёл свернулся у неё в ногах и прижался тёплым боком.

— Всё дудки свои строгаешь? — строго спросил Сишан, приблизившись к Лирушу. Подтянув штаны на бёдрах, он сел на корточки напротив Мавны и подпёр кулаком поросшую седой щетиной щёку. — Ну, девка, ты как?

— Хорошо. — Мавна улыбнулась старику. — Надеюсь, я вам не мешаю.

— Девочки нам только помогают. — Сишан шутливо подкрутил один ус и подмигнул Мавне. — Своей красотой. Лируш, вот взял бы в жёны, а то всё дудки стругаешь. А то кто-то, кроме тебя, возьмёт. Парней у нас мно-ого, девчонок куда меньше.

Мавна вспыхнула, но расслабилась, когда поняла, что Сишан всё-таки шутит — в чёрных глазах плясали смешинки.

— Оставайся, если хочешь, — бросил он уже серьёзно.

— Нет, простите. — Мавна покачала головой. — У меня вот — козёл. И дома лавка хлебная. Пироги, караваи. Старший брат. Я не могу их бросить.

— Ну, ещё подумаешь. У нас безопасно. Наши угольки хорошо защищают. И не сожгут ненароком деревню, как чародейские искры.

Он задумчиво посмотрел в сторону спящего Варде и прищёлкнул языком.

— М-да, сказал бы кто, что приючу у себя нежака — ни за что не поверил бы.

Мавна боялась, куда может повернуть этот разговор. Вдруг Сишан сейчас прикажет убить Варде?

— Почему вы не научите других оберегаться вашими угольками? — спешно спросила она первое, что пришло на ум — а может, то, что уже давно вертелось на языке, да только нельзя было вызнать так, чтобы это не прозвучало как обвинение. — В нашу деревню приехали чародеи и приказали собирать добро с каждого двора. Если бы у нас были ваши кадила, мы бы сами защитились от упырей.

— Так научили бы, — с грустью вздохнул Сишан, — если бы кто-то взялся послушать. Но мы не пойдём по деревням навязывать свои чары. Как-то мужики пытались, и многих убили ваши сельские. Больше не будем. Мы теперь сами ото всех защищаемся, потому что больше нас никто не защитит.

— И что за угли в кадилах?

Но Сишан не ответил, покачал головой и ушёл по своим делам. Мавна почувствовала себя ужасно неуместной, ещё больше захотелось стать невидимой или молча убежать куда глаза глядят. Наверное и убежала бы — если б вокруг было меньше упырей, как в старые времена. Лируш заметил её смущение и легонько толкнул локтем в бок.

— Эй, от твоего лица молоко скиснет. На вот, держи.

Он взял свежевыструганную дудочку в рот и тихонько подул. Вышла красивая лёгкая трель, похожая на птичью. Козёл вдруг повернул к нему голову и заблеял, отзываясь на мелодию.

— Это тебе.

Лируш вытер конец дудочки и вложил её Мавне в ладонь.

— Я подумал, что у тебя мало каких-то приятных мелочей. А долгую дорогу без них не осилишь, верно?

Мавна растроганно заморгала, глядя на дудочку в руке. Лируш задержал пальцы на её костяшках, и от него сейчас горько пахло свежей ивовой корой.

Наверное, Раско такая дудочка понравилась бы. Хотелось думать, что козёл радуется, обнюхивая её и дотрагиваясь мягкими губами.

— Спасибо, — проговорила она.

Лируш улыбнулся и взъерошил волосы — совсем как ерошил их Илар. Интересно, это у всех парней их возраста заводится такая привычка?

— Да ерунда. Не стоит благодарности.

Он продолжал улыбаться, глядя на Мавну с теплом, которого она, как ей казалось, не заслужила. Она тоже не отворачивалась, хотя уже становилось неловко. Краем глаза заметила, как зашевелился полог ближайшего шатра. Мавна обернулась на шатёр и увидела выходящего оттуда Смородника.

Позабыв о Лируше, она вскочила на ноги.

Смородник осмотрелся по сторонам, сперва задержав взгляд на спящем Варде — на напряжённом лице появилось облегчение, а потом наконец заметил Мавну. Кивнул и, хромая, подошёл к ней.

— Я думала, ты… — начала Мавна и прикусила язык.

— Умер? Не в этот раз. — Он криво усмехнулся, но тут же сморщил нос от боли.

— Садись уж.

Мавна хотела поддержать его за локоть, но Смородник не позволил и неуклюже опустился на землю рядом с Лирушем. Тот подвинулся, освобождая место, и оценивающе осмотрел чародея.

— Ну как тебе?

Смородник задумчиво потёр разбитую в драке губу и повёл одним плечом.

— Пойдёт. Ваши дело своё знают.

Он был одет в чистую одежду из некрашеного льна — непривычно светлую. Мавна не могла рассмотреть повязки, видела только ту, что закрывала шею, но понимала, что их должно быть много. С него смыли всю грязь, мокрые волосы он зачесал назад, и если не знать, то о схватке с упырями можно было догадаться лишь по ссадинам на выбритых щеках и костяшках да по опухшей нижней губе.

— Что Варде? — спросил он, кивнув Мавне.

Мавна тоже присела рядом, не без радости отметив, что Смородник не назвал его «упырём» или «нежаком».

— Спит. Тоже лечили, Ражд сам им занялся.

— Хорошо. Ну… А ты?

Бельмо в глазу строго сверкнуло, и Мавне показалось, что белый участок стал чуть больше. Мавна покрутила в руках дудочку и замялась. Было стыдно говорить про себя: да что с ней было? Валялась в грязи и неловко кинула хлебный ножик, хороша воительница.

— Я хорошо. Только спать хочется.

Смородник снова кивнул, глядя на её дудочку. Он сидел сгорбившись и вытянув ноги, было заметно, что даже после целебных чар райхи раны причиняют боль и не дают выпрямиться.

— Я могу сходить попросить чего-нибудь, — засуетилась Мавна. — Что-то попить, или принесу похлёбки. Надо?

— Нет. От их зелий во рту горечь. — Смородник хмыкнул, обернувшись на Лируша. — А ты всё так же обхаживаешь девок, даря им безделушки, я посмотрю.

Мавна стыдливо спрятала дудочку в рукав. Безделушка или нет, она сама решит, а всё-таки Лируш был прав: приятно иметь с собой что-то такое.

— Да я это, ничего такого не думал… Тебя отвести в шатёр? — Лируш тоже покраснел, вскочил на ноги и протянул Смороднику руку, но тот помотал головой.

— Хочу подышать, там мазями воняет так, что в носу свербит.

— Ну ладно. Потом, как оклемаешься, расскажешь про это. — Лируш слегка оттянул себе нижнее веко, намекая на бельмо Смородника. Мавна поняла, что в последний раз они виделись, получается, когда отряд Боярышника был в полном составе и тот чародей — кажется, Дивник — не пытался напасть на Варму. Что ж, им будет о чём говорить, если Смородник пожелает рассказать.

— Непременно.

По тону нельзя было понять, насмехается он или правда соглашается. Лируш, махнув Мавне, побежал к костру.

Райхи занимались привычными для себя делами: несколько мужчин, оседлав коней и прихватив кадила, выехали куда-то — не то на охоту, не то на объезд; женщины перебирали коренья в корзинах и тихо переговаривались, дети играли во что-то, по очереди кидая палку в стенку крытой телеги. На гостей никто и не обращал внимания, но Мавна была уверена, что это лишь напускное. За ними всё равно наблюдают исподтишка, оценивают и подмечают всё. Зато если что-то понадобится — принесут или помогут.

— У меня была такая же. В детстве, — тихо сказал Смородник, указав подбородком на рукав, в котором Мавна спрятала дудочку. — Отец вырезал.

— О, — только и смогла произнести Мавна. — А… что с ней стало?

Смородник жестом попросил у неё дудочку, осторожно зажал губами и выдул несколько переливчатых звуков. Провёл пальцами по свежей древесине и вернул её Мавне.

— Хорошая работа. А с моей ничего хорошего не стало. Потерял.

— Жалко. — Мавна подумала, что могла бы подарить свою, но посчитала, что это глупый подарок для взрослого мужчины. Да и с чего бы ей ему что-то дарить? Захочет — сам вырежет. Да хоть бы Лируша попросит, ей без разницы.

Но Смородник с отсутствующим видом смотрел на ближайший костёр, ссутулившись ещё сильнее.

— Сегодня утром ты напомнила мне меня самого. Шестнадцать лет назад. Я тоже прятался, но под деревом. Это был персик, и ветки, все в цвету, клонились до земли. И ножик у меня был. Не хлебный, а обычный, мальчишеский, от старшего брата.

Мавна притихла, не зная, стоит ли говорить что-то в ответ или лучше сидеть безмолвно и неподвижно. Кажется, лекарственные отвары были слишком сильны, раз развязали язык даже Смороднику.

— В нашей деревне не знали ничего про кадила и искры. Да и про упырей мало что слышали. Они появились внезапно, дождливым вечером. Целая стая. Мы жили южнее ваших уделов, и там поселения оседлых райхи — не редкость. Никто ничего не успел понять. На людей нападали на улице, вытаскивали из домов. Первым напали на отца. Потом на мать. И на брата. Я бросил нож в упыря, который драл Мануша, как собака игрушку. Упырь заметил меня и прыгнул мне на спину. Не помню, сколько он рвал меня — помню только, что всё время было горячо. Думаю, из-за того, что вечер стоял прохладный, а кровь текла тёплая. А потом что-то взорвалось — и упырь упал. Остальные твари тоже горели заживо, и многие дома загорелись. Воняло знатно… Персиковое дерево тоже занялось. Я видел — меня из-под него и достали. В общем, — Смородник вздохнул и потянулся, но сморщился от боли и снова скрючил спину, — меня отбили чародеи. И через какое-то время привезли к Матушке Сеннице.

Мавна, поддавшись порыву, стиснула его руку и подумала, что он тут же отстранится, но нет, Смородник не пошевелился. Его пальцы были горячими и сухими, с мозолями и подсохшими царапинами. Кое-где под короткими ногтями ещё оставалась кровь. Пара ногтей почернели — от удара или прищемлённые чем-то.