Анастасия Бароссо

Последние сумерки

…Но где твои крылья, которые нравились мне?

«Наутилус Помпилиус»

Посвящается моей любимой дочке Сонечке и моему возлюбленному Игорю, без терпения и помощи которых ничего бы не было.

Пролог

«…Однажды ночью над Киевом Антским, что расположен близ Алатырской горы, засияла на темном небе яркая звезда. В ту же ночь князю Дажину Бог Вышний послал сына. И пришли от сорока народов сорок чародеев-звездочетов, и принесли они дары младенцу, и сказали:

— Княжеский сын совершит великие дела и прославит Антскую Землю. Сам Вышний приветствует его рождение звездой!

И открыли они “Звездную книгу”, данную славянам Колядой, и прочли древнее предсказание: “И настелит Овсень мост. И первым проедет по нему Крышень, а второй — Коляда, третий — Бус”. И потому назвали младенца по-написанному — Бусом. И прозвали его Белояром, ибо родился он в последний день месяца Белояра, на закате Дня Сварога…»

— Вот, Медведь, так все и было…

Велемир поднял уставшие глаза от ветхой книги, что лежала у него на коленях. Длинные худые пальцы его продолжали скользить по странице. И не понятно было со стороны — то ли он читает дальше, но уже слепым методом, то ли просто ласкает пожелтевшую от времени бумагу.

— Как было — это я и без твоих напоминаний знаю, — огрызнулся Медведь, в который раз утирая крупные капли пота с крутого лба. — Для этого не стоило в такую жарищу париться и книгу из хранилища доставать…

— Тогда — что же ты хочешь знать?

Велемир утомленно взглянул на Бера и сразу же отвернулся к низкому окну сруба. Там, снаружи, адское пламя сушило до времени листья на деревьях и траву на земле. А еще — сушило оно веру людей в то, что все идет правильно.

— Ты сам знаешь, чего я хочу, друг Велемир. Зачем пророчить то, что было? Твой дар нужен для того, чтобы провидеть будущее, разве не так?

Медведь тяжело дышал. Как всем тучным людям патологическая жара этого лета давалась ему нелегко. Без меховой безрукавки и кожаных брюк, босиком, в одних лишь широких холщовых штанах, он все равно изнывал от зноя. Муки его были видны Велемиру, но понять их он мог лишь разумом. Навий жрец принадлежал к тому типу ярко выраженных астеников, которым никогда не бывает жарко. В крайнем случае — тепло. Вот как сейчас. Но даже он признавал, что сейчас было… очень тепло.

— Будущее известно лишь богам. Они могут поделиться этим знанием, если сочтут нужным. А могут — и утаить.

— Так как же ты узнаешь его в таком случае, а?

— А ты не догадываешься?

На узком лице ведуна появилось выражение, которое при большой фантазии можно было принять за лукавое.

— Не догадываешься, зачем я читаю тебе легенду о Бусе Белояре?

— Потому, что я тебя о нем недавно спрашивал, — недоуменно пожал плечами Медведь и от этого движения мгновенно покрылся новой порцией пота. — Так что?

«В первый раз Всевышний воплотился на Земле — Крышнем, во второй раз — Колядою, в третий раз — Бусом Белояром.

И рождался Бус так же, как и Коляда, и Крышень — и Христос, кстати…»

— Гррр-хххх!!!

— Не рычи, не рычи, это не я сказал, а в древних летописях так записано, Бер. При его рождении также явилась новая звезда-комета. Об этом упоминает «Боянов гимн», сказывающий о звезде Чигирьугорь… Комета Галлея, слышал о такой?

— А то как же? — усмехнулся Медведь. — Так что с того?

— То, что по ней-то при рождении князя звездочеты и предсказали его великое будущее.

По комете, упоминаемой «Бояновым гимном», определили дату рождения великого Буса. Родился он 20 апреля 295 года нашей эры.

А по различным знамениям, бывшим при рождении его, волхвы предсказали, что он закончит Сварожий Круг.

Медведь тяжело поднялся на ноги. Подошел к Велемиру и стал рядом, заглядывая в книгу.

— Так это что же? — спросил он тихо. — Это человек, который стал богом?

— Ты еще не все услышал, глава лютичей. А чтобы будущее провидеть, — Велемир грустно улыбнулся, — нужно просто понимать и знать прошлое. Потому что все повторяется в этом мире, Бер. Все повторяется.

— Вот это-то нам и нужно!! Ха-ха! Читай дальше!

Медведь ниже склонился над книгой, оперся ладонями на широко раздвинутые колени. Дыхание его стало частым и хриплым, как бывало всегда, когда грозным Бером-оборотнем овладевала какая-либо важная мысль или идея.

«Бус был старшим сыном. Кроме того, у его отца было еще семь сыновей и одна дочь. Имя одного из братьев — Златогор, названный в честь Золотой горы Алатыря. А имя сестры Буса — Лебедь Сва, названная в память о прародительнице Птице Матери Сва.

И родился Бус, его братья и сестра в священном граде Кияре — Киеве Антском близ Эльбруса. И был Бус наследником престола Русколани-Антии…»

Еще долго читал Велемир своему другу и соратнику сказание о Бусе Белояре. Пока красное солнце в грязно-желтой дымке от торфяных пожаров не опустилось за высохшие кроны елей. И пока голос его не начал хрипеть от непривычного напряжения.

А после, когда упала на землю тяжелая жаркая ночь, Велемир встал, аккуратно положив книгу на деревянную лавку.

— Хорошо, Бер. Я совершу пророчество, о котором ты просишь. И постараюсь узнать у богов, не настало ли время для нового Буса, возродителя… Только вот, нужно ли это? Ведь стоит ему появиться — мы сразу об этом узнаем, без всяких обрядов. Знаки будут повсюду…

— А это вот разве не знак, жрец? Скажи честно?

Бер указал рукой за окно. Там, за темной громадой Владимирских лесов, среди которых скрывалось крошечное поселение язычников-славян, кровавым отблеском горели убийственные пожары.

— Разве нет?!

— Может, и так, — согласился жрец. — Да только вот знак-то недобрый. А ты, кажется, ожидаешь спасителя Руси?

— Недобрый он для тех, кто сгинет навсегда вместе с иноземной ересью, вот что! Так что иди, друг мой. И принеси мне хорошую весть.

— Иду.

Велемир широкими шагами пересек просторную комнату, в которой горела всего лишь одна свеча. Бер всегда любил яркий свет и тепло огня. Но теперь поселение лютичей-оборотней накрыла мгла. Лишняя свеча — лишнее тепло. А его и так уже слишком много.

События, описанные в этой книге, никогда не происходили в реальности. И что самое главное — никогда не произойдут.

Глава 1. Одержимая

Злой дух, злой демон, злой призрак,
злой черт, злой бог, злой бес —
все эти злые
да не коснутся
моего тела,
да не свирепствуют
передо мною,
да не ступают
следом за мною,
да не проникнут
они в мой дом,
да не сломают
мою ограду,
да не проникнут
в мое жилище.
Небом будь заклят,
землей будь заклят.

Демон, взвизгнув, шарахнулся от сверкнувшего старинным золотом креста в отвратительно-белых пальцах священника.

Метнулся в сторону, при этом опрокинул подсвечник и дико радостно захохотал. Потому что слепящие раздражающие огни свечей один за другим посыпались на пол церкви и погасли!

— Ха-ха-ха!! Вот так! Вот так! — визжал демон, бешено вращая черными навыкате глазами, полными злобы и торжества. И пытался при этом растоптать остатки воска на каменном полу.

— Так будет! Так должно быть! Ха-ха-ха…

— Ох, держи ее! — обычно тихий голос матери игуменьи тоже чуть не сорвался на визг от страха и отвращения.

— Хватайте! Скорее же! — коротко бросил отец Тихон двум дюжим послушникам, растерянно мнущимся у алтаря.

— Свят, свят, свят… — забормотала игуменья? — Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради. Господи, помилуй. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь…

Демона стало крючить и выворачивать самым невообразимым образом, как бывало всегда при этой молитве. Но он из последних сил продолжал визжать, хрипеть и бесноваться уже не от злобы, а от охватившего его яростного бессилия что-либо сделать с этими тварями, притворяющимися людьми. И отчаянно желая хотя бы напугать, хотя бы посеять сомнение в жалких душонках, хотя бы поколебать их уверенность в своей правоте, этих уродов, которые грешат и прикидываются святыми. Будто бы так и ждут их всех у престола Божьего!

— А! А а! Аааааааа!!!!

Из пасти демона вырвался вопль, от которого у любого, кто его слышал, волосы вставали дыбом и холодело все внутри. Потом вопли стали перемежаться жуткой грязнейшей бранью — такой, от которой у присутствующих пропадало желание жить.

— Ой!! Царица небесная… — снова не сдержала ужаса старая монашка.

Адское отродье, враг Бога вдруг вскочил на ноги, уродливо растопырив скрюченные пальцы рук. Они шевелились и двигались как будто независимо от него, словно в попытке схватить воздух в церкви за шею и задушить его…

— Пресвятая Троице, помилуй нас… Господи, очисти грехи наша… Владыко…

…и внезапно со звериной проворностью бросился на щуплую старушку.

— Помогите!!! — не благообразно пискнула мать игуменья в ужасе перед мощью ненависти, льющейся из глазниц нечистого духа.

— Помоги… Посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради…

Священник мгновенно оттолкнул ее в сторону и, упав на колени, прижал крест ко лбу демона, мечущегося в схвативших его руках. Раздался ужасающий вопль. Два огромных послушника, страшась, что сломают хрупкие кости девушки, из последних сил прижимали ее к полу церкви. Демон безобразно выругался напоследок, дернулся и затих. И пока ушел.

Теперь у алтаря находились только два послушника с покрасневшими лицами, белая как полотно игуменья Варвара, иеромонах Тихон и худенькая девушка с седой прядью в растрепанных волосах, лежащая без сознания на каменном полу.

— Господи помилуй… — пробормотал послушник, утирая вспотевший лоб все еще напряженным кулаком.

— Ох, все зря видно… — покачала головой монашка. — Батюшка Тихон, что же это? А?

Игуменья мелко крестилась, опасливо приближаясь к телу, распростертому неподалеку от упавшего подсвечника.

Она явно боялась приблизиться к Юлии, только что бывшей воплощением сатаны. Но чувствовала, что именно она, а не отец Тихон и не дюжие молодцы и даже не монахини, сбившиеся в кучку у тяжелой деревянной двери, должна опустить неприлично задравшийся подол рясы послушницы Юлии. Игуменья тяжко вздохнула. Ох уж эта новая послушница…

Всего-то два месяца прошло с тех пор, как ее сюда привели… Да и кто привел-то! Сразу нужно было сообразить — не может это быть к добру. Но с тех самых пор нет покоя ни настоятельнице, ни монахиням, никому. А вот теперь еще и батюшка, специально вызванный по экстренному делу из самой Лавры, стоит и задумчиво и осуждающе гладит шелковистую бороду.

— Батюшка…. Что же это? Бесы?

— Бесы… бесы… — раздумчиво пробасил тот. — Нет, тут хуже…

— Ой… — выдохнули монашки, на всякий случай еще теснее придвинувшись к двери.

— Чего уж хуже-то? — недоверчиво пробормотал в сторону один из послушников, прибывших вместе с отцом Тихоном в этот женский монастырь на краю леса. И совсем по-детски переспросил у товарища: — Чего хуже? А?

— Одержима демоном раба Юлия, — уверенно и даже деловито изрек иеромонах Тихон, старательно перекрестив себя, игуменью, а заодно и охранников с монахинями. — И демоном сильным, — добавил он, подумав. — Да… очень сильным.

Игуменья Варвара закатила уставшие глаза с мягкими морщинистыми мешками под нижними веками, отчего стала похожа сразу на грустного спаниеля.

— Все-таки он… вот напасть-то на нас! — старушка обреченно склонила покрытую платком голову. — Что же нам теперь делать, батюшка?

Батюшка подумал, прежде чем ответить. Потом все-таки сказал неохотно, не отрывая взгляда от недвижной послушницы:

— Есть в Лавре Загорской отец Серафим. К нему такие со всего света стекаются… н-да. Многим он помогает… Да только вот на это требуется разрешение Патриарха. Да и очередь…

— Батюшка, помоги! — вскинулась матушка Варвара. — Христом Богом прошу тебя, ведь измучились мы уже все, а сколько еще это все продлится? Никакого покоя, ни порядка не стало…

— Продлится… гм…

Батюшка в который раз задумчиво пригладил бороду, провожая глазами послушников, выносящих из дверей храма не приходящую в сознание Юлию. Следом за ними, тихонько переговариваясь, вышли молодые монашки.

— А продлится это до тех пор, пока либо нечистый полностью не одолеет душу рабы Божьей, либо… — он замолчал, остановив взгляд покрасневших от недавнего напряжения глаз на старой монахине.

— Либо? — тихо переспросила та.

— Либо она его не одолеет, — как будто через силу произнес священник и добавил уже совсем печально: — Но это вряд ли.

— Ох… — она в который раз перекрестилась на изображение Спасителя. — Что ж… пойдем, батюшка, отдохнуть тебе нужно. Да и время уж позднее.

— Пойдем, матушка, — охотно согласился отец Тихон. — И то правда.

Это прозвучало так уютно и буднично, словно и не было здесь только что чего-то настолько ужасного, непонятного и мучительного, что и представить себе трудно.

И они двинулись к выходу из маленькой церквушки в темноту весеннего вечера.

— Батюшка, тебе завтра ехать, прошу, забери ты ее с собой! Забери! Ну что мне с нею делать?!

Тот отрицательно замотал головой, с досадой нахмурив густые русые брови. Понять его было можно. Ехать в Лавру отсюда не ближний свет, да еще с такой-то спутницей… да без предварительной договоренности с отцом Серафимом и без разрешения — это было просто немыслимо. Но и он отлично понимал мать игуменью в ее опасениях и даже, чего скрывать, в желании избавить тихую обитель от присутствия… Честно сказать, он и сам толком не знал, от присутствия чего? Он такого на своем веку еще не видел, но догадаться нетрудно — чего-то ужасного.

— Не могу, никак не могу, не в моей власти это…

— Сделай богоугодное дело, не губи! — почти взмолилась настоятельница. — Ведь ума не приложу, как нам тут с ней быть…

Душная, дымная ночь не обещала облегчения от дневного зноя. Скорее наоборот — приносила новые испытания изнывающим от жары телам и душам.

— Говоришь, таких, как она, все больше с каждым годом? — тихонько спросила матушка Варвара, все еще веря в удачное завершение для себя этого дела, измотавшего ее до крайности.

— С каждым месяцем матушка! — охотно подтвердил отец Тихон. — Что творится на белом свете в последнее время… Да что там, — он махнул рукой. — Ты и сама ведь знаешь.

— Знаю, — сокрушенно кивнула игуменья.

…В келье горела одна-единственная свечка.

Послушница немигающим взглядом глядела на пламя, трепещущее, как и ее исстрадавшаяся душа. Голос матери Варвары отдавался в сердце, которое с каждым ударом болело все сильнее.

Игуменья ушла только что, перекрестив Юлию на сон грядущий. Да какой уж там сон… Понятно, что не до сна ни настоятельнице, вопреки Уставу пришедшей сюда ночью, ни самой послушнице.

— Я полночи уговаривала отца Тихона отвезти тебя в Лавру, — говорила матушка Варвара. — Только там тебе помощь будет, а мы… — она развела в стороны иссохшие руки, — бессильны. Он не соглашается, убедила только до завтра погостить у нас, но если ты попросишь сама… может, и выйдет толк? Так поди же! Покуда он еще здесь-то…

Объяснила она, видя реакцию послушницы, которая вместо того, чтобы обрадоваться, вдруг побледнела, как беленая стена у нее за спиной.

— Как отвезти? Уехать?!! Матушка, нет!

Странная послушница вдруг соскользнула с кровати и, оказавшись стоящей на коленях перед игуменьей, сложила в молитвенном жесте ладони. Все это с такой скоростью и с таким порывом, что старая женщина испугалась, не начался ли очередной приступ.

— Что ты, что ты, чадо мое?!

— Нельзя мне отсюда выходить, нельзя… — уже не в силах сдержаться прорыдала Юлия.

Игуменья невольно подобралась и подвинулась поглубже на кровать в попытке избавиться от ощущения рук, схвативших ее за полы рясы — так ребенок хватается за юбку матери, спасаясь от внешнего пугающего мира.

— Что с тобой? Здесь тебе не спастись по всему видно от…

Монашка запнулась, не решаясь произнести то, что выяснил отец Тихон о так называемом недуге Юлии. Да и сказать ей это сейчас, когда девочка и так явно не в себе, вон как глазами сверкает и руки заламывает, означало добить ее окончательно. А сказать надо…

— Мы-то думали, что бесы тебя одолевают, дитятко…

Старуха робко протянула вперед костлявую руку, обтянутую сухой и тонкой, как бумага, кожей, прикоснулась костлявыми дрожащими пальцами к голове Юлии.

— Думали, отмолим тебя, выходим, а вот…

— Что? — упавшим, глухим голосом, как будто уже зная или предчувствуя ответ, спросила девушка.

— Вот что…

Игуменья, решившись, еще раз погладила Юлию по макушке, убрала руку и уже другим, не строгим, но твердым, не предполагающим возражений тоном сказала:

— Отец Тихон все же не зря приезжал. Он и выяснил, — она передернулась еле уловимо, вспомнив сегодняшний вечер. — Не бесы тобой владеют, дочь моя.

— А… кто? — почти прошептала несчастная Юлия.

— Демон, — вымолвила игуменья, широко крестясь и крестя Юлию.

— …

— Но ты молись. Молись и не бойся… Значит, такое испытание тебе было уготовано, каждому свой крест. И вот же! Отец Тихон знает, как тебе помочь! Он говорит, в Лавре есть отец Серафим, который…

Но ее торопливые объяснения уже были ни к чему. Потому что, услышав первое, то самое, страшное слово, послушница сперва застыла на миг, как каменное изваяние, а потом глухо, протяжно застонала:

— Марк… М-мм… Ох, Марк, Марк… Ты выполняешь свое обещание… Неужели ты и вправду никогда не оставишь меня?!

И уронила лицо в ладони.

Из-под сползшего назад платка показалась серебристая седая прядь.