Глава 12. Последнее пророчество

«…И была повержена Русколань от готов Германареха. И он взял жену от рода нашего и убил ее. И тогда вожди наши потекли на него и Германареха разбили.

«Книга Велеса», Бус I, 6:1

Рек Германарех: — Й-о-хо! —

Великие воды узрят мои вои!

Богов киммерийцев и волхов!

Мы кимров и волхов изгоним!

Но не варяги — ясуни.

И вождь наш концами мечей

изгнал чужеземцев-гостей!..»…

Граничащее с лесом недавно восстановленное старинное имение на Николиной горе не поражало ни размерами, ни красотой.

Добротное приземистое строение, два крыла которого опоясывали небольшой пруд, густо поросший осокой и камышом, раньше принадлежало то ли какому-то обедневшему дворянскому роду, то ли успешному купцу. Сейчас это были владения Бера.

Вечер, опускающийся на землю, не принес языческому вождю никаких новых известий о беглянке и потому он как медведь-шатун метался из комнаты в комнату, пугая своим видом дряхлую семейную чету. Обязанностью высокого худого старика и кругленькой уютной старушки было следить за порядком в доме и погребах.

— Не желаешь ли квасу, батюшка? — осмелившись, спросил дед Трофим. — Моя старуха ядреного состряпала, с хреном…

— Сам этот хрен и глотай! — прорычал Медведь.

И больше ни слова не говоря, в который уже раз направился в левое, самое дальнее крыло дома, которое с виду не было восстановлено и стояло все опутанное лесами.

— Пошли, — мрачно бросил он девушке, сидящей на краешке лавки и усердно штудирующей какуюто книгу. — Пришло время достать Велемира из темницы, долго уж он там прохлаждается.

Девушка отложила книгу, молча встала и с покорным видом направилась следом за Бером по широкому коридору. Подойдя к двери каземата, Бер распахнул ее, отодвинув тяжелый засов.

Яркий свет ослепил Велемира, который сидел, сгорбившись на темном дощатом полу. Жрец инстинктивно прикрыл глаза рукой.

— Ну, что, отступник? — рявкнул Бер на бывшего друга. — Надеюсь, сегодня ты порадуешь меня хорошей новостью?! Три дня поста перед ворожбой должны помочь тебе… Хе-хе! — он злорадно хмыкнул. — Верно ведь, а?

— Посты всегда помогают истинно верующим людям, — ответил Велемир, без страха глядя снизу вверх в круглые черные глаза главы клана лютичей. — И они же дают возможность спускаться в навь… Так что и тебе не мешало бы попоститься, — добавил он тихо.

Медведь моментально побагровел от слов жреца.

— Не тебе меня учить, предатель! — проревел он. — Если бы ты не помог скрыться девчонке, да не распускал бредни о гневе богов, лютичи уверенной поступью продвинулись бы сейчас вперед на пути спасения народа русского! А еще дальше — на пути изгнания с земли нашей ложного бога с его прихвостнями.

Велемир молчал, не двигаясь с места и не меняя позы. Ноздри Медведя хищно раздулись, как бывало всегда, если ему не удавалось вызвать ответную агрессию в собеседнике. Он сжал квадратные кулаки и постарался говорить со спокойным достоинством, что не очень-то ему удалось:

— А теперь меньше слов и больше дела, волхв. Исполняй свое обещание и помоги Грому и Ставру обнаружить нашу беглянку! Ибо дитя, рожденное ею от моего названного сына, растет и с каждым днем набирает силу, и мы должны направить ее на благо нашей цели, на помощь истинным богам!

Велемир поднялся на ноги. Молча поклонился Беру, прижав ладонью к тощей груди тяжелый круглый амулет, что по-прежнему висел у него на шее. И, медленно подняв взгляд, устремил его на девушку, все это время тихо стоявшую в стороне, за спиной Бера.

— Ты знаешь, что делать, — проговорил он. — Принеси сюда чашу чистой воды. И мои травы. И жаровню.

Девушка вздрогнула под его взглядом и кинулась исполнять волю жреца. Даже плененный Велемир внушал ей больше страха и почтения, чем Медведь во гневе. В ней теплилась искра дара. И она чувствовала — сила ведовства Велемира настолько велика, что он может одинаково смело ходить как в яви, так и в нави.

Скоро все требуемое Велемиром было доставлено прямо в его тюрьму. Волхв, отрешившись от всего вокруг, принялся, почти не глядя, кидать на жаровню сухие травы, четко зная, какую и когда бросать. Глаза его закатились, а бледные узкие губы шептали странные и страшные слова, идущие из его сердца как из глубины времен. Явно находясь в трансе, он взял в руки тяжелую чашу с водой и плеснул часть влаги на угли. В тот же миг его глаза распахнулись. Они, казалось, впитывали в себя клубы удушливо-ароматного пара, идущего от жаровни, делаясь такими же прозрачно-серыми, как этот пар.

Через некоторое время он отпихнул жаровню прочь от себя, нимало не заботясь о том, что может обжечься.

Девушка быстро собрала все и удалилась, зная, что слова, сказанные сейчас Велемиром Беру и услышанные посторонним, могут в лучшем случае лишить услышавшего их человека языка и ушей, а может быть, и жизни.

…И Числобог наши дни здесь считает.

Он говорит свои числа богам,

быть Дню Сварожьему, быть ли Ночи…

— Радуйся пока, — вымолвил жрец, строго глядя на Бера. — Скоро твои волки добьются удачи! Но не забывай о том, что я говорил тебе раньше, Медведь. Не пришло еще время для задуманного тобой. Погубишь ты себя и лютичей своей поспешностью. Боги не прощают ошибок, а ждали они слишком долго, чтобы из-за одной твоей оплошности их возвращение отложилось еще на неопределенное время.

Бер вспыхнул как пламя ритуального костра, едва сдерживая себя, чтобы не разорвать жреца на части в животном порыве. Он быстро вышел из темницы, захлопнув дверь. Но тяжелый засов задвинуть не забыл.

Быстро пройдя покои левого крыла, Бер зашел в трапезную, жарко натопленную и освещенную ярким светом, льющимся со всех сторон.

— Агафья! Мотя!! Вина и еды мне, быстро! — крикнул он в пространство дома.

Через несколько минут из небольшой боковой двери показались дед с бабкой. Дед нес деревянное блюдо с дымящимися кусками мяса, краюху домашнего хлеба и небольшой кубок пенного вина. Поставив все это на стол, они собирались удалиться. Но Бер остановил их, негромко окликнув:

— Разделите-ка со мной ужин… Если, конечно, не брезгуете сидеть со мною рядом.

Эти слова и тон, каким они были сказаны, удивили старую пару, немало повидавшую на своем веку.

— О чем ты говоришь, батюшка?! — воскликнули они в один голос. — Для нас это честь…

Старый Матвей заботливо усадил жену на лавку за большим столом и произнес с опаской:

— Это мясо, однако, уж не для наших беззубых ртов, кх-м… Если разрешишь, батюшка Бер, я принесу нам каши с репой да квасу, не то твое вино быстро ударит нам в головы. А два пьяных старика не веселая компания для тебя, так ведь?

— Конечно. Иди, старик, — разрешил Бер. — Да возвращайся побыстрее!

Дряхлый Матвей вышел, чтобы принести себе с бабкой миску каши с вареной репой и чашу кваса.

— Извини, но мы с дедом привыкли есть из одной посуды, — проскрипела Агафья, пока ее супруг доставал из-за пояса две деревянные, видавшие виды, ложки.

— Радостную весть хочу сообщить я вам, лютичи! — торжественно произнес Бер после того, как осушил одним глотком свою чашу. — Велемир видел скорое возвращение моего внука к нам! И великие деяния совершит род, поддерживаемый силой богов, данной этому ребенку! И вернется Русь к своим корням и истокам, возродившись из пепла, а впереди всех станут лютичи!!!

— Хорошую новость изрек ты, батюшка Бер, — ровно проговорил Матвей, а потом, подумав и словно решившись на что-то, добавил:

— А что будет с теми, что разбежались, поджав хвосты, после прежних вещаний твоего темного жреца?!

— Тех, кто покается и вернется в лоно рода, лютичи примут, испытав тяжелым трудом и покаянием. Многих из нас испугала ересь жреца Мары… Люди боятся нави, так как не созданы для нее, кхе-е… пока живы. А уж речи Велемира могут испугать любого, лишенного дара ворожбы…

Медведь с аппетитом набросился на мясо, разглагольствуя о будущем и осушая при этом кубок за кубком.

…Сам же Велемир в это время сидел, окутанный темнотой, словно покрывалом, на полу своей темницы. Лишь его душа — не без помощи трав, принесенных прислуживающей Беру безымянной девушкой, находилась в нави. И там, склонившись в почтительном, но не раболепном поклоне — если это описание применимо к душе, — молила Мару и прочих великих, но забытых людьми божеств не гневаться на лютичей из-за их вождя, которому гордыня затмила разум.

Темные тени внимательно слушали речи волхва, но ни движением, ни словом не выдавали своих чувств и намерений.

Когда Велемир закончил свои мольбы, из темноты небытия шагнула вперед одна фигура, на ходу обретая черты прекрасной женщины с темными гладкими волосами, струящимися вдоль белоснежных одежд.

— Ты хорошо служишь богам, Велемир, — раздался в темноте бесплотный голос. — И благодаря тебе мы осведомлены обо всех шагах Бера… Возьми вот это!

В ладонь навьего жреца упал словно бы сгусток ночи.

— Ты сам поймешь, что делать с ним, когда придет время. А теперь — иди! Недолгим будет оставшийся тебе путь в яви, и скоро ты придешь сюда навечно, обретя то, что заслужил, исправно служа мне!

Велемир медленно открыл глаза и убрал в потайной кармашек предмет, данный ему грозной и прекрасной Марой, владычицей смерти, улыбаясь при этом умиротворенно и благостно.

…Резкий телефонный звонок прервал раздумья Бера. Тот встал и, пройдя через комнату, достал из кармана лежавшей на лавке меховой безрукавки мобильный телефон. На дисплее высветился номер братьев-оборотней Грома и Ставра.

— Медведь! Мы нашли ее!! — раздался в трубке голос одного из близнецов.

В тот же самый миг Бер услышал резкий глухой звук и даже отчасти почувствовал силу удара, пришедшегося по телу говорившего брата.

— Вы видели моего названного внука? — стараясь изо всех сил сдерживать эмоции, поинтересовался он.

Трубка молчала. Вместо ответа в ней слышались странные звуки — интенсивное сопение, треск и топот. Пальцы Бера непроизвольно сжались так, что едва не раздавили хлипкий пластиковый корпус телефона.

— Гром!! Ставр!!! — заорал Медведь, мгновенно забыв о необходимости сдерживать чувства. — Что там у вас происходит, сукины дети??!!

Но телефон молчал. Прекратились все звуки. Только казалось, что где-то в отдалении ритмично и издевательски спокойно шумит морской прибой.

— С кем имею честь говорить? — вдруг раздался в трубке мелодичный женский голос с едва уловимым незнакомым акцентом.

Медведь на миг совершенно опешил от неожиданности. Судя по тому, что он помнил, этот голос не принадлежал Юлии.

— Я — Бер.

Медведь решился идти «в лоб», как, в силу своего характера, делал всегда в важный и решающий момент.

— Бер, предводитель славян-лютичей. А ты-то сама кем будешь?

Ответ, услышанный сквозь усиливающийся треск помех, более чем удивил Медведя. Судя по всему, оборотни столкнулись с достойным их противником. Он пока еще ничего не понимал, кроме одного — это она, та, что сейчас держала трубку в руке, вывела из строя двух его лучших воинов. Такое происходило с Медведем впервые, и он, честно говоря, не думал, что когда-нибудь что-либо подобное может произойти. Но последующие слова неизвестной собеседницы дали ему богатую пищу для размышлений. Та вдруг явно сменила гнев на милость, дав понять, что вопрос в отношении Юлии с сыном может разрешиться для него гораздо проще, чем он предполагал.

— Всего доброго… Бер, — произнес напоследок женский голос с приятной испанской хрипотцой. — Надеюсь, все закончится наилучшим образом. Для всех нас…

В трубке снова послышалась возмущенная брань братьев-оборотней.

— Мед… — начал было один из них, но осекся, когда услышал на том конце глухое рычание Бера.

— Заткни пасть, щенок, и не высовывай носа из логова!

Медведь в сердцах отшвырнул телефон в угол комнаты. Тот с резким звуком ударился о деревянную стену и упал на лавку.

— Вампиры… — задумчиво проговорил Медведь. — Что может быть общего у ангела с исчадиями ночи?! Уж не та ли это неведомая сила, которой так боится Велемир?!!

Осторожный и хитрый шаман никогда не говорил ему всего того, что узнавал из своих пророчеств.

«Ну, да ничего, — думал Медведь. — Боги на моей стороне. Иначе бы я не напал на след так просто и быстро! А потом и на место, где прячут моего внука…»

Прошли сутки, в течение которых Медведю удалось немного успокоиться и взять себя в руки, обдумывая, как лучше справиться с вампирами, если они станут мешать его планам. Правда, спокойствие было непрочным, если учесть тот факт, что связь с близнецами после последнего разговора окончательно пропала.

В который уже раз Бер решил набрать номер Грома и Ставра. Но ни один из братьев снова не взял трубку. Бер упрямо набрал еще несколько раз. Безрезультатно.

«Вампиры! Гаденыши решили начать войну за сына Белояра?! Да неужто? Откуда они могли узнать о даре этого ребенка, увиденном Велемиром?! Ну, я им…!» — подумал Бер и вдруг осекся, осознав впервые так явственно страшное. Почти все лютичи-оборотни, которых он собирал вокруг себя долгие годы, покинули его из-за рокового стечения обстоятельств и еще более — из-за видений Велемира, о коих тот раструбил повсюду. Резко развернувшись, Бер чуть ли не бегом кинулся в дальний конец левого крыла дома, к темнице волхва.

«Еще не все потеряно!» — проносилось у него в голове, пока он шел туда, ударом кулака распахивая двери и сшибая углы. Наконец Медведь достиг импровизированной тюремной камеры и резко распахнул дверь.

Велемир встретил его со спокойной улыбкой на узких губах. Казалось, он ожидал встречи и именно в это самое время.

— Здравствуй, Бер-Медведь, славный вожак рода лютичей, — проговорил шаман.

Медведь, опешив, молча воззрился на бывшего друга и соратника. И так и стоял, не двигаясь с места, словно завороженный, пока тот продолжал:

— Ведомы мне мысли твои. И хочу я успокоить тебя. Нет среди вампиров Барселоны ни единства, ни согласия в отношении потомка Белояра… Об остальном говорить не буду. И так сказанного униженным пленником слишком много для тебя…

— Гррххх!!! — вырвалось из горла Бера.

Лицо его потемнело, голос не повиновался хозяину. Медведь замахнулся, чтобы покончить с шаманом одним смертоносным ударом. Но вдруг, увидев на бледных губах улыбку и какую-то радость в узком, осунувшемся лице, Бер изменил свои планы. И, пнув сидящего на полу Велемира тяжелым ботинком, вышел из камеры.

Последующие за этими событиями дни стали для Бера кошмаром.

Его немногочисленная обслуга старалась держаться подальше, чтобы не попасть под горячую руку — и правильно делала. Ведь братья, посланные им в Испанию, больше не выходили на связь. А Велемир отказался волхвовать им в помощь, заявив, что не видит в этом смысла, ибо предначертанное так и так свершится независимо от его воли.

— Я уже видел младенца у тебя на руках, Медведь, — только лишь и сказал он устало после очередного требования Бера проникнуть шаманским взглядом в будущее. — А мои видения никогда не лгут! К сожалению… А теперь иди. Истинная магия не творится по принуждению.

Медведь все эти дни занимался тем, что отправлял наказы в языческие общины прислать к нему самых лучших и сильных охотников и бойцов. Заговоренных ножей у него было предостаточно. От невозможности и бессилия повлиять на ход событий, Бер решил собирать новую армию — для возможной битвы с вампирами за сына Белояра.

Был уже вечер. И за окнами протопленного дома из весенней земли поднимался по-зимнему стылый воздух. Медведь стоял у одного из окон, понуро уперев круглый лоб в стекло.

— Как-то темно и уныло, брат! — раздался вдруг на улице приглушенный стенами дома раскатистый баритон.

— Точно! И холодно, — в тон ему ответил другой, точно такой же. — И ни одной ведь девки не видно…

Услышав вечные прибаутки Ставра и Грома, Медведь подскочил как на пружине. Быстрым шагом пересек просторный холл, выскочил на крыльцо усадьбы… И в поздних сумерках увидел двух исхудавших голых парней, один из которых держал на руках сверток пеленок! У Медведя невольно сбилось дыхание, а стоило ему подойти ближе, как оно и вовсе исчезло. Из вороха скомканной ткани крохотная детская ручка свисала до странности безжизненно.

— Что с дитем? — сдавленно, явно через силу произнес Бер, делая еще шаг вперед и принимая ребенка из рук ухмыляющегося амбала.

— Живехонек и целехонек твой названный внук, Медведь! — ответили братья в один голос, улыбаясь, как второклассники, получившие по первой пятерке в дневник.

— А вот мы голодные да холодные, — пожаловался шутливо Ставр.

— Да уж! Тут, чай, не Испания, ха-ха! — подтвердил Гром.

Казалось, Медведь только тут заметил здоровенных близнецов. Впервые за все это время он оторвал взгляд от младенца и поднял на них черные, блестящие, как спелая вишня после дождя, глаза. Невольно ухмыльнувшись — уж очень забавно они топтались босыми ногами в весенней слякоти, — он кивнул им:

— Ступайте-ка, отдохните с дороги. Обогрейтесь и поешьте. После расскажете, что там с вами приключилось, — он властным движением указал братьям на приоткрытую в дом дверь. — Да одежки найдите себе какой-нибудь! Хе-х…

После этого он осторожно откинул край покрывала с лица ребенка. Даже в темноте наступившей ночи видно было, как сильно побледнел глава лютичей. Кажется, впервые в своей жизни.

Но Гром и Ставр ничего не заметили и, продолжая ухмыляться, ввалились в дом. Где-то в глубине его послышались их одинаковые голоса и хохот.

Тоже войдя в освещенный дом, Медведь более внимательно оглядел легкого, как пушинка, младенца. Ребенок был жив, но, видимо, крайне истощен… Неужто оба оболтуса не удосужились ни разу покормить его в дороге?! Хотя, собственно, чем… Не теряя времени даром, Медведь направился к Велемиру. Шаман должен был знать, что делать.

Окликнув по дороге девицу, которая всегда дежурила где-то неподалеку от темницы колдуна, он велел той привести Велемира к себе в покои. Там он аккуратно положил недвижимый сверток на стол. И остался стоять рядом, глядя на него, как завороженный.

Войдя в освещенную множеством свечей комнату, Велемир сразу направился к ребенку. Следом за ним на почтительном расстоянии следовали та самая девушка и старые Матвей с Агафьей. Беглым, уверенным движением руки он отодвинул в сторону Бера, сейчас даже и не подумавшего возмутиться такой наглости, и не мешкая, распеленал младенца.

— Спаси моего наследника, — вымолвил Медведь неузнаваемым для всех присутствующих, да и для самого себя, голосом. — Спаси его! И я отпущу тебя! При условии, что ты навсегда уйдешь от лютичей и…

— Я бы и без твоей просьбы спас ребенка, — нетерпеливо перебил его Велемир и добавил уже другом тоном: — А теперь выйдите все вон и не мешайте мне!

Когда Медведь, последним покинувший комнату, плотно прикрыл за собой старую, изъеденную жучком тяжелую дверь, жрец проворно вынул откуда-то из складок длинного широкого балахона изогнутый нож. Сталь сверкнула алым в отблесках свечей — ловким, уверенным движением жрец рассек себе кожу на запястье левой руки и поднес ее к лицу младенца. Ребенок недовольно поморщился, но теплая кровь уже капала ему в приоткрытый ротик. Постепенно мальчик оживился и прильнул губами к ране, сладко причмокивая.