— Так тебе все равно до метро, правильно? Вот на автобусе до Чистых прудов доедешь — хоть немного с нами еще побудешь…

«До метро так до метро. Действительно, почему бы не проехаться?» — подумала Юлия.

Тем более что воздух за блестящими, отдраенными до блеска стеклами экскурсионного автобуса так быстро становился сиреневым. А огни многочисленных шикарных витрин так беспомощно меркли перед сиянием неоново-розового заката.

21 час 05 минут

Сумасшедший пьяный автобус — сам по себе уже абсолютно в булгаковском духе — скользил по темнеющим московским улицам.

Кто-то целовался, кто-то горячо спорил о современной литературе, перегнувшись через спинку сиденья, кто-то строил грандиозные творческие проекты на будущую осень. Рубик Асратян взял в длинные смуглые пальцы гитару. И они пели Окуджаву — всего. И «Арбат», и «Виноградную косточку», и «Пока земля еще вертится…»…

За окнами мелькала ее любимая Москва. Мчались куда-то, а может — уже откуда-то блестящие боками иномарки. Тихонько тренькая, ползла по бульварному «Аннушка». На всех лавочках у Чистых прудов сидели, стояли, реже — лежали подростки с гитарами.

Все вышли из автобуса, и в сиреневых сумерках Юлия кружилась на бульваре под струнные переборы, и ее солнце-клеш цвета заката над крышами не успевало за ней. А потом она стала кружиться с вечным студентом Сашенькой под вальс, который наигрывал Рубик. В черной воде пруда уже отражались звезды, но тоненький ручеек беспокойства по поводу завтрашнего — или уже сегодняшнего? — отъезда напрочь смывался мощной волной уверенности. Полнейшей, глубочайшей и столь редкой для Юлии уверенности в том, что вот сейчас она точно делает все правильно. Просто потому что, ну когда же еще, скажите пожалуйста, кружиться ночью под вальс в коралловом платье, как не летней московской ночью в день выпускного накануне отъезда в Испанию?!!

А лакированная гондола беззвучно скользила по лакированной водной глади — и это было что-то совсем уж булгаковское. Потом они опять ехали и пили коньяк из железной фляжки — все из одной. Он кончился как раз тогда, когда они все оказались в гулком влажном полумраке знаменитого подъезда на Садовой.

Юлия не стала подниматься вместе со всеми в «нехорошую» квартиру. Она как раз успевала на метро до закрытия. Ей было уже все равно, будет сердиться Олег или не будет. Она была так рада всему, всему на свете — этому дню, Москве, Димасу, Ларисону, Иркиному актеру, охраннику в зоопарке и своим друзьям, что не могла уже волноваться о таких смешных мелочах.

Она тихонько отстала на лестнице от гомонящей толпы друзей. В голове гудело — от гитары, от смеха, от песен и коньяка. Гудело так по-хорошему, так по-счастливому, так по-праздничному! И вся жизнь так остро чувствовалась впереди — и молодость, и безграничные возможности, и любовь. Любовь просто ко всем. И ко всему миру. И к себе. А еще больше — к Олегу…

— Алло?!! — она так звонко это сказала в зазвонивший наконец-то вовремя телефон, что стены подъезда отозвались оглушительным эхом.

— Юлия. Ты где?

— Олежка, я тебя так люблю… Ох! Что я тебе расскажу! Ты только не обижайся, пожалуйста, милый, у меня сегодня был такой день, такой… знаешь… волшебный! Я сейчас приеду и все-все тебе расскажу…

— Можешь не приезжать, — лед в голосе из трубки мог бы наполнить до краев двадцать порций «мохито». — Ты неизвестно где и с кем целый день шляешься, ни разу не удосужилась позвонить и все это потому, что день у тебя волшебный?! Да тебе просто на меня наплевать.

— Прости, Олег, у меня ни копейки не было на телефон положить, понимаешь, просто так все получилось здорово…

— Ты что мне будешь рассказывать?! Что целый день одна провела в Москве без копейки денег?!! Я все уже понял — но зачем ты врешь, я не понимаю?!!

— Я не вру!!!

Слезы блестели у Юлии на глазах, когда она растерянно спускалась по затихшей лестнице. Слезы обиды, одиночества и непонимания уже готовы были пролиться, ошпаривая щеки и приводя в чувство, как кипяток расшалившуюся кошку. Но Маргарита, намалеванная углем на серой стене смотрела на Юлию так сочувственно, а Бегемот так издевательски и подстрекательски ухмылялся, протягивая рюмку спирта в толстой черной лапе… что Юлии просто ничего не оставалось сделать, как расправить плечи и улыбнуться, гордо подняв подбородок.

23 часа 15 минут

На Садовой начиналась летняя московская клубная ночь. Бульварная, пьяная, свежая, горячая ночь.

Возбужденные компании сновали мимо, перемещаясь из клуба в клуб, нарядные дамы и мужчины вальяжно фланировали по ярко освещенным улицам центра, то и дело останавливались такси, впуская и выпуская неугомонных пассажиров.

Острое, горькое как васаби чувство одиночества и несправедливости делало ноги Юлии тяжелыми и ватными, буквально мешая идти. И наверное, дьявольское влияние «нехорошей» квартиры все-таки существует. А в некоторые ночи оно настолько сильно, что реально действует на особо чувствительные натуры. И что, как не это подтолкнуло Юлию к дверям ее любимого «Б2»? Или это был худой охранник в очках как у Коровьева, который подмигнул ей нагло и провокационно — мол, заходи, на пару танцев.

«На два танца. Только на два. Ритуальных. То есть — прощальных. Ну, в общем…» — говорила себе Юлия, а ноги уже сами выписывали рок-нролл на знакомой ретро-дискотеке. Вот только букет, уже незамечаемым аксессуаром прилипший к рукам, мешал танцевать.

Великолепным, чистым, как марсианский хрусталь, голосом Агузарова пела «Король Оранжевое лето». Вообще, сегодня было как-то особенно весело. И Юлия быстро поняла почему.

— С днем рождения, Флай!!! — прокричал вдруг в микрофон бармен, подавая за диджейскую стойку три бокала с шампанским.

Вот как — оказывается, у ее любимого диджея сегодня праздник! Ни секунды не раздумывая, Юлия стремительно подлетела, скользнув сквозь потную толпу к диджейскому пульту.

— Поздравляю! — крикнула она сквозь музыку.

И с облегчением всучила удивленному Флаю чуть привядший, но все еще прекрасный букет. Перегнувшись через стойку, чмокнула его в щеку и, довольная освободившимися руками, принялась прыгать со всеми под «Вайя Кон Диас». К сожалению, песня быстро кончилась. Пора было уходить.

— Посвящается девушке в розовом платье! — раздалось в микрофон за спиной.

И она услышала томительно-сексуальный баритон трубадура из «Бременских музыкантов». «Лу-уч со-оолнца золото-о-ого…» — плыло в мерцающей темноте танцпола, и вдруг… ее сердце остановилось. На миг, конечно. Потом опять пошло. Просто сбилось немножко, от неожиданности. И немудрено — таких совпадений в жизни не бывает. Нет, бывают, и много — только это не совпадения. Вот в чем все дело.

С другого конца маленькой площадки на Юлию смотрели те самые ласковые, смеющиеся, снисходительные глаза. Только теперь взгляд их не был приветливо-вопросительным, как вчера. Нет. Он был восхищенным, но твердым и острым, как у тигра перед прыжком в передаче «В мире животных». А потом — очень скоро, горячие ладони держали ее за талию, и сильное гибкое тело прижималось к ее телу. И ароматные губы шептали ей на ухо то, что она больше всего хотела сегодня услышать с самого утра:

— Я испугался чего-то… Очень хотел к тебе подойти, но испугался. Подумал — ты наверняка не свободна и все такое… а потом всю ночь ругал себя… за то, что больше никогда тебя не увижу… теперь я тебя не отпущу…

Они поднялись на второй этаж. Музыка там потише, и можно, спрятавшись в темноте за самым дальним столиком, горячо обниматься, ожидая заказа. Он заказал себе мороженое и коньяк, а она попросила «Цезарь».

— Меня зовут Вячеслав… В смысле — Слава.

— А меня Юлия. В смысле — Юля.

— Съешь мороженого — здесь вкусное, — посоветовал он.

— Я не люблю сладкое, — сказала Юлия.

Она действительно не любила сладкое. Так, иногда, в качестве десерта после основного блюда. Но когда хотелось есть, то хотелось чего-то мясного, или рыбного, или в крайнем случае — овощного. Вот как сейчас. А он наслаждался как ребенок, которому по причине диатеза разрешают лакомиться два раза в год. Он так ел, прикрывая от удовольствия свои сумасшедшие глаза и облизываясь, что невозможно было оторвать от него взгляд. Это такое умилительное зрелище — красивый взрослый мужчина, так явно не скрывающий свою любовь к сладкому.

— Ну, попробуй… вкусно… — уговаривал он, искренне желая поделиться блаженством.

— Я не люблю сладкое, — тихо улыбалась Юлия.

Она узнавала. В каждом его жесте, в каждой искринке лукавых глаз, в интонации смешка она узнавала… себя! Именно потому так жадно смотрела на него. Но он понял по-своему. Вдруг вылил остатки коньяка в стеклянную вазочку на ножке, и тот растекся темно-медовыми слезами по белому ванильному шарику. Он зачерпнул странную смесь на ложечку, привычно облизал ее… и вдруг прильнул к губам Юлии. И в рот ей проник сладко-горький, обжигающий, пьяный и нежный вкус его языка. И его дыхания. И его сильные пальцы держали ее затылок так, как никогда не держали пальцы Олега.

Да, она вспомнила об Олеге. Но воспоминание было такое далекое, такое размытое… как прошлогоднее лето. И она отвечала на поцелуй тем более исступленно, что точно знала, что у него не будет продолжения. А он не знал. И от этого хотелось целовать его еще сильнее, еще откровеннее, еще соблазнительнее. Так, что даже его смеющиеся глаза сделались серьезными, когда он оторвался от нее.

— Я сейчас, — сказал он хрипло и сорвался с места, доставая на ходу мобильный из заднего кармана. — Никуда не уходи. Я сейчас!

Она мгновенно восприняла это как команду к действию. К обратному действию. Юлия вдруг поняла, что давно, а может быть — всегда? в своих поступках повиновалась чему-то сильному, словно бы чужому… но не разуму, точно.

Вот и теперь она медленно, не слыша музыки, не чувствуя запахов, не замечая разгоряченных лиц вокруг, спустилась по лестнице в глубокой задумчивости. От усталости или от волнений этого дня она уже ничего не соображала и почти ничего не чувствовала. То есть — нет! Скорее, она просто чувствовала так много всего, что чувства зашкаливали и нивелировали друг друга, превращаясь в одно. В одно-единственное. И Юлия с восторгом открытия начинала осознавать, что скорее всего это чувство и называется СЧАСТЬЕ. Потому что, если ЭТО не счастье… то его тогда вообще нет.

5 часов 30 минут

На улице крепко обнимала случайных прохожих влажная прохлада. Недавно прошел дождь. Снова пахло озоном, а фонари отражались в блестящих теплых лужах, высвечивая бычки и мятые пластиковые стаканчики так причудливо, что они казались ракушками и водорослями, прибитыми вместе с пеной к морскому берегу.

Проходя мимо сада Театра им. Моссовета, Юлия заглянула за решетчатые ворота. Искусно подсвеченный фавн на одном из фонтанов подмигивал ей фривольно и сладострастно сквозь густую листву. Колоннада Концертного зала жила своей жизнью. Влюбленная парочка целовалась, прижавшись к колонне. За другой сидели на корточках два парня с гитарой и увлеченно считали выручку из картонной коробки. За третьей пристроилась подремать бомжиха в кокетливой вязаной панамке брусничного цвета.

Вход в метро «Маяковская» с этой стороны давно был закрыт на ремонт. Юлия ошалевшей бабочкой перепорхнула на другую сторону и стала задумчиво спускаться по лестнице. Навстречу поднимались пятеро готов с энергетическими коктейлями в руках.

— Ты куда, подруга, разбежалась? Рано еще. Через десять минут метро откроется…

Она, покорно развернувшись, поднялась обратно. И, не в силах стоять, запрыгнула на парапет входа в метро. Она сидела, глядя вслед готам. Когда они обернулись, она помахала им рукой, а они — помахали ей в ответ.

Остатки теплого дождя падали с фиолетового, начинающего чуть-чуть розоветь неба. Они падали ей на плечи и макушку, редко-редко. Так же, как билось ее сердце — тяжело, ровно и сильно.

Юлия задумчиво сняла парусиновые «балетки» и медленно, аккуратно легла на камни парапета, с наслаждением поставив горящие ступни на холодную скользкую поверхность. Ей очень хотелось закрыть глаза, но она не могла. Она не могла оторвать взгляда от красоты этого предутреннего города; от этих шатающихся редких теней у дверей клубов; от первого пустого троллейбуса, продребезжавшего мимо; от несущихся уже — или еще куда-то? а может — по кругу? сверкающих боками иномарок.

В арке, что рядом с «Ростиксом», захлебывался трелями пьяный от бензиновой свежести московский соловей.

А на парапете у входа в метро «Маяковская» лежала девушка в платье нежно-кораллового цвета. Полупрозрачные складки шифона льнули к влажному серому граниту. Издалека она казалась бутоном гладиолуса, случайно выпавшим из букета на асфальт.

5 часов 55 минут

Если то, что Юлия испытывала в объятиях того парня, имя которого — Вячеслав — она запомнит навсегда, называлось счастьем, то чувство, которое обволокло ее сейчас, было близко к нирване. Неправда, что сливаться с природой можно исключительно где-нибудь на море, в поле или в лесу! Здесь, в городе, она с наслаждением ощущала себя одним из камушков на мостовой, одним из кирпичиков в старом особнячке на Садово-Спасской, кариатидой, маленькой дриадой московских бульваров, сквериков и аллей.

Единственно чего не хватало сейчас, чтобы умереть от избытка восторга, так это воды. Простой воды, хотя бы полстакана… Ну, ничего. Минуты, наверное, две осталось до открытия метро. «Дома попью», — подумала Юлия, счастливо закрывая глаза.

— Девушка! Вы зачем же на камне лежите?! Нехорошо — простудитесь.

— О! Как здорово, что мы вас встретили!

— Вот удача!! Счастливчик ты сегодня…

Юлия с трудом приподняла голову. По направлению к ней перебегали дорогу трое мужчин. И она с радостным удивлением узнала в одном из них того самого диджея. И он, конечно, тоже ее узнал.

— Спасибо вам за цветы. Так приятно было…

— Пожалуйста, — устало улыбнулась Юлия.

— А я вас приглашаю на день рождения, — сказал Флай.

— Спасибо. А когда?

— Да сейчас! Именно что — сейчас!! Мы вот как раз и едем мой день рождения праздновать! Хотите шампанского с апельсиновым соком?! Здесь одно кафе есть, модное, они там такой утренний коктейль делают — на завтрак, представляете?! Вот, хотим попробовать…

— Мне домой нужно, — сказала Юлия, с сожалением изгоняя из сознания образ запотевшего бокала с пузырьками апельсинового цвета.

— Да всем домой! Я вас очень прошу, только по одному коктейлю… Поздравим меня быстренько — и все! А то я всю ночь работал для других, даже не попраздновал толком… Ну, пожалуйста. Без вас мне будет грустно.

— Но я не могу… — тихо объясняла Юлия. — Мне еще рыбок кормить, понимаете…

Но ее никто не слышал. Друзья Флая наперебой кричали что-то смешное, при этом активно размахивая руками.

— Девушка, соглашайтесь — он все равно не отстанет!

— Тем более — именинника обижать нельзя!

Рядом, взметнув фонтан теплых брызг, затормозила старая черная «Волга». И водитель горячей наружности тоже стал горячо кричать с вкусным южным акцентом:

— Нэлзя, нэлзя абижать, дэвушка! Садысь, у мэне времени нэту…

— Я идти уже никуда не могу. Совсем, — честно сказала Юлия.

— Зачем ходить?

Флай склонился над ней, окутав запахами парфюма, пота и алкоголя. И вот она уже поднята над землей, и теплые ладони сквозь мокрое платье кажутся горячими.

— …сейчас в тачку, три минуты — и там!

Юлия покорно обхватила руками шею именинника. Приглушенно и плавно, будто бы издалека, послышался одобрительный смех его беззаботных спутников и возбужденные комментарии «южного» водителя. А сама Юлия и не осознавала тонкой счастливой улыбки, игравшей на ее бледном лице все время, пока она, млея в сухом уютном салоне, подставляла лоб поцелуям летнего ветра из открытого окна старой «Волги».

— …потом, ясное дело, все по своим делам разъедемся — точно-точно! Да я сам дома уже двое суток не был, то одно, то другое, знаешь ли…

Город остывал. Потел утренней росой — как выздоравливающий от простуды после таблетки аспирина. Впереди было несколько часов сонного отдохновения перед следующим приступом жара. Как предвестники нового прилива сухой изнуряющей лихорадки уличных «пробок» вдоль тротуаров ползли первые поливальные машины, смывая с обочин липкую испарину «ночной жизни». Нервно вздрагивая усталыми веками, гасли астеничные фонари.

— …но день рожденья-то раз в году все-таки, а?!! Тем более — такое дивное утро…

Впереди из жемчужной дымки экзотическим перстнем вырастал изящный шпиль знаменитой высотки. А еще выше прошивала белой нитью натянутый над Москвой светло-голубой шелк неба тонкая стальная игла самолета, уносящего в далекую Испанию спокойное и респектабельное будущее Юлии. В рассветных лучах загоралось ослепительное, высоко-каратное золото Садового кольца.

— Да ты не беспокойся, — заботливо заглянул ей в лицо веселый диджей. — Здесь совсем рядом — на Баррикадной…

В одном из окраинных районов, устав биться плавниками о круглые стенки аквариума, одна за другой безропотно засыпали некормленые рыбки.

Юлия знала, что очень скоро ей позвонит СЧАСТЬЕ, по имени Вячеслав…

Глава 15. Сват

«…Все природные явления, смена времен года, сезонные изменения погоды объяснялись по Бусову календарю отражением в Яви того, что происходит в Нави, в мире богов и духов. Например, конец Зимы и наступление Весны связывались с тем, что Дажьбог отрекся от богини зимы Мары и притек к богине весны Живе…»…

Под утро Вячеслав зашел взглянуть на Юлию.

Казалось, жар уменьшился. По крайней мере, она больше не металась по кровати и не стонала. Какое-то время он внимательно смотрел на нее с порога комнаты, а потом молча вышел.

В пропахшем целебными отварами коридоре ему встретились Агафья с Матвеем. Они уже несли Юлии завернутый в пуховый платок очередной горшок со снадобьем. Правда, его запах разительно отличался от первого. У Вячеслава даже защипало глаза и запершило в горле, такой ядреный дух шел от него.

— А я все же говорю тебе, надо в мазь добавить барсучьего жиру, хуже-то всяко не будет, а, докторица? — тихонько говорил Матвей Агафье.

— Он тут ни к селу ни к городу! — старушка возмущенно косилась на мужа. — Или ты целителем стал?

— Все-таки хоть капельку, а нужно… — не унимался Мотя.

— Вот и мажься им сам, хоть с ног до головы… Доброго утра тебе, касатик, — отвлеклась от пререканий с мужем Агафья, только теперь заметив Вячеслава.

— Раненько ты сегодня поднялся, — заметил дед. — Или не ложился?

— Не ложился, — эхом откликнулся тот.

— Не переживай, родимый, — Агафья внимательно смотрела на него, прищурив слезящиеся старческие глаза. — Это нам, старикам, уже не спится, а вам, молодым, сон силы и здоровье дает… Иди-ка приляг на печь — это для тебя сейчас самое лучшее. А то вон лицо даже потемнело, того и гляди — сам сляжешь! Давай, давай, а за девушкой мы приглядим, с ней все хорошо будет…

— Спасибо за заботу, — с удивившей его самого искренностью откликнулся Вячеслав. — Постараюсь не доставлять вам хлопот еще и моим лечением…

Конечно, никуда он не прилег. Весь день слонялся по дому как неприкаянный, из угла в угол, от стены к стене. Несколько раз заходил в комнату и с порога в глубокой задумчивости глядел на Юлию. Его лицо за эти дни действительно потемнело, Агафья, давно не различающая без очков даже самого крупного шрифта, зорко видела другие вещи. Он очень осунулся, а глаза его плотно заволокло туманом неразрешимых мыслей.