— Барби! — Я подскочила, и лишь тогда она посмотрела мне в глаза. Взгляд у нее был темным, диким и в то же время убийственно спокойным. — Надо сейчас же пойти к Роузу и все ему рассказать! Что вы в порядке, что вы…

— Ты со мной или как?

— Что?

Барби шагнула ко мне навстречу, отрезая путь к выходу, и накрыла здоровой рукой мое плечо. Вдруг она наклонила голову и прижалась лбом к моему лбу, обжигая дыханием губы:

— Грейс ждет меня у ворот. Надо уходить, ты слышишь? Все это… Все это неправильно! Они — это мы, понятно? Только раньше. Они медленнее нас, в этом все дело. Джем, — ее грязные пальцы скользнули по моей скуле, — так ты идешь со мной?

— Роуз… Надо ведь сказать Крису, — пробормотала я, на что Барби отрицательно замотала головой. — А Флейта? Тото? Франки? Остальные?.. Мы не можем ведь бросить их всех! Что происходит, Барби? Умоляю, расскажи сейчас! Я не понимаю.

В голове смешались все мысли, а во взгляде Барби — все чувства. Она опустила руку с моей щеки, тяжело вздыхая.

— Тот охотник шел за нами от самого лагеря, — прошептала она губами, обветренными от холода. — Напал исподтишка, помнишь? Он отделил меня и Грейса от вас с Крисом, а еще сделал вот это, — она обвела взглядом свою перевязанную руку. — Сделала. Это девчонка, Джем. Мелкая девчонка! Ты когда-нибудь видела, чтобы тринадцатилетки вытворяли подобное?!

— Тринадцатилетки?..

— Ребенок, Джем! Она… показала мне. Она умеет не только это. И она не одна. Я видела в ней себя. Ты когда-нибудь стояла напротив собственного отражения и при этом могла его коснуться? Пальцами к коже, к лицу… А я могла. Джем, это чудовищно.

На языке стоял свинцовый привкус железа. Я попыталась разобраться в услышанном, но напрашивался лишь один вывод: Барби лишилась рассудка.

— Барби, — я постаралась придать своему голосу мед, обнимая ее за плечи. — Давай пойдем к Крису, и ты расскажешь ему это лично? Уверена, вместе мы что-нибудь придумаем…

— Ты ведь все это время считала, что я тебя ненавижу, так? Знаю, у меня проблема с выражением чувств. Вечно боюсь показаться глупой. Наверное, поэтому у меня никогда и не было серьезных отношений.

Я опешила — хотя, казалось бы, куда уж больше? — и потупилась. Барби перехватила мои руки одной своей и крепко сжала.

— Я не…

— Отсюда надо убираться. Либо сейчас, либо уже никогда. Ты идешь со мной, Джейми Рейс?

— Я не могу!

Барби ожидала такой ответ: ее брови чуть приподнялись, но лицо не выдало ни капли удивления.

— У каждой розы есть свои шипы, и у этой розы они отравлены, — прошептала она и, буркнув что-то еще о моей дурости и том, как ей жаль бросать меня здесь, вдруг припала к моим губам своими. Поцелуй вышел смазанным, грубым и терпким, почти болезненным. Она страстно поцеловала меня и, не говоря больше ни слова, схватила поудобнее свой рюкзак и выскочила из палатки.

Я осталась стоять в оцепенении, не понимая, что застало меня врасплох больше: появление Барби — живой и невредимой, — ее «страшилка» или наше прощание. Я прижала пальцы к губам, пылающим и испачканным в саже в подтверждение того, что все случилось взаправду. Все это время я считала, что Барби влюблена в Криса и презирает меня за то же самое, а она… поцеловала меня. Как можно быть такой слепой? И как можно думать об этом сейчас, когда есть кое-что гораздо важнее?!

Я схватила куртку Флейты с кровати, чтобы не тратить время на поиски своей, и бросилась вдогонку.

Искать Криса в темноте парка оказалось тщетно: я не помнила, в какой из палаток он жил раньше или куда мог перебраться. Фургон Мэл уже был закрыт. Свет приветливо мерцал лишь в створчатых окнах лаборатории. Он горел там каждую секунду каждого дня, и очертя голову я кинулась на призывное свечение, как изголодавшийся по теплу мотылек.

— Франки!

Франки разбил одну из своих драгоценных колб, едва не навернувшись на стуле, когда я ураганом влетела внутрь, снося все на своем пути. Едва он успел возмутиться или поприветствовать меня, как я, запыхавшаяся от бега, схватила его за грудки и потрясла.

— Барби! Барби здесь!

— Кто? — Ответ на элементарные вещи всегда занимал у него чуть больше времени, чем у других людей, но сейчас времени не было вовсе. Я снова тряхнула его, и взгляд Франки наконец сфокусировался. — Барби? А, да, я знаю. Она недавно заходила.

Я отпустила его и осела.

— Заходила? Сюда?

— Ну да, — Франки недовольно взглянул на осколки у себя в ногах и принялся сметать их в горстку носком ботинок. — Спрашивала, нельзя ли одолжить у меня несколько реактивов, и долго ругалась, когда я отказал. А еще стащила у меня пакетик ванильных сухарей. Ну что за манеры?!

— Франки, — я потерла пальцами переносицу, наблюдая за тем, как он причесывает распростертой пятерней лохматые волосы, — ты вообще заметил, что меня не было в лагере?

— Конечно, — серьезно ответил он, кивая на желтый стикер с рожицей, так и приклеенный на объектив его камеры.

Улыбнувшись тому, что, похоже, рецидивов тотального одиночества у Франки больше не случалось, я отвернулась.

— А ты в курсе, что в нашем походе Барби и Грейс пропали? Мы с Крисом вернулись сегодня без них.

— Пра-авда? — В голосе Франки прозвучало неподдельное изумление. — А как же она тогда ко мне заходила?.. Хм, а я ведь подумал, уж больно она грязная для своего вечного чистоплюйства!

— У нее какие-то проблемы, Франки, — сказала я. — Она не в себе. Повредилась умом, похоже. Надо найти ее, пока не поздно, но сначала нам нужно разбудить Криса. Слышишь меня? Это срочно!

— Нет-нет-нет, — замахал руками Франки, и, не успела я раскричаться на него, как он протараторил: — Есть кое-что более срочное. Я как раз собирался тебя будить. Знал, что ты оценишь.

— Франки, не сейчас! Барби…

— Помолчи! — Он подорвался из-за стола с таким гневным и сосредоточенным выражением на лице, что я не решилась возразить вновь. — Пока вас не было, я вплотную взялся за изучение крови, которую забрал на пробу у Спящих. Я сравнивал ее с нашей, не понимал, что к чему, пока вы не привели с собой ее…

— Кого «ее»?

— Ну, эту девчонку. Ребенка. Я слышал, вы спасли ее в пожаре. — Я хотела поправить его, пояснив, что мы спасли мальчика, Мэтта, а не «девчонку», но он бурно продолжил: — И меня осенило: они лучше нас!

— Франки, — вскипела я. — У нас нет времени! Что ты несешь?

Франки оттолкнул от себя кружку с растворимым кофе, и всплеск бледно-коричневых пятен окропил клочки бумаги, разбросанные у него по столу.

— Мы все это уже проходили, Джем. И ты, и я… Все люди, понимаешь?

— Нет, — призналась я честно, теребя рукав своей куртки. — Не понимаю.

Но зато я понимала, почему его сочли Франкенштейном. Он действительно меня пугал.

Франки вздохнул.

— Весна, Джем! Что ты видишь, когда наступает весна?

— Э-э. — Я не знала, риторический ли то был вопрос, но все равно нерешительно предположила: — Пух от тополей и сопли аллергиков?

— Бабочки, Джем! Что происходит с гусеницами перед тем, как они обретают крылья? Они сворачиваются в куколку и засыпают! Спят столько, сколько потребуется, пока крылья не отрастут. А все люди на Земле…

«Щелчок» — с таким звуком до меня дошло то, что пытался объяснить Франки все это время. Все мои иллюзии стерты. Вот та самая истина, такая болезненная и четкая, что становится трудно дышать, а в висках стучит вместо крови: «Как мы раньше об этом не подумали?!»

— Они как гусеницы, — шепотом закончила я.

Франки сжал задрожавшие губы и облегченно улыбнулся, словно сбросил с плеч кирпичи.

— Да. Они спят, чтобы измениться. Это эволюция, Джем. Из гусениц в бабочек… Из людей — в сверхлюдей. Ждут, когда вырастут крылья. Такова моя теория. Гениально, правда?

— Неужто ты хочешь сказать, что банши — это новая ветвь эволюции?

— Вряд ли, — парировал Франки, чуть поразмыслив. — Скорее ее сбой. Если кокон бабочки повредить, оттуда выползает уродливое нечто и по истечении времени погибает. Естественный отбор.

— А что тогда насчет людей, которые не уснули, как ты или я? — встревоженно поинтересовалась я. — Что насчет нас?

Неожиданно блеск в глазах Франки сделался матовым. Мрачно хмыкнув, он отвернулся.

Конец ознакомительного фрагмента.