ГЛАВА 11
Вечер проходил относительно спокойно, не учитывая пары звонков от пациентки с депрессией из-за ухода мужа. Я даже смогла поужинать и выпить чашку горячего травяного чая. Аппетита не было, но я запихивала в себя еду силой, зная, что не имею права расклеиваться, как раньше. Сейчас я в ответе не только за себя и за своё душевное равновесие, но и за людей, которые ежедневно нуждаются в моей поддержке. Некоторые из них куда в большей опасности, чем я. Как показывает практика, самый страшный враг человеку — он сам, именно поэтому я годами борюсь с собой, подавляя слабости и страх.
Вот и сегодня пришлось накачаться седативными, дабы не вздрагивать от каждого шороха. Я боялась, что снова придёт ненормальный Хаджиев, даже дверь заперла на два замка и взяла в постель нож. Последнее, конечно, уже крайность, но все же…
Да, ему удалось вчера довести меня до паники, я сама не знаю, как сдержалась и не начала истерить прямо там, в ресторане. Он напомнил мне те самые страшные моменты, которые до сих пор ощущались так явно, словно всё произошло вчера…
— Ну, привет, Мышка, — его глаза всё так же холодны и взгляд ужасный, будто у неживой рыбы. Скользит им по моему лицу, спускается ниже, к груди.
Дрожащими пальцами впиваюсь в полотенце, как утопающий, наверное, цепляется за спасательный круг.
— Отпусти меня, — с трудом удаётся пошевелить пересохшими губами. — Пожалуйста. Я никому ничего…
— Не скажешь? — издевается.
— Не скажу. Честно!
Он разваливается на диване, слышится скрип кожи. Ненавижу эту гостиницу, ненавижу этот номер. Ненавижу этот проклятый диван!
— Подойди.
Я мотаю головой, до боли кусаю губы, но это лишь заводит его ещё сильнее. Зверь, почуявший запах крови. Его ноздри трепещут, раздуваются, а губы кривятся в похотливой гримасе.
— Подойди, сказал, — голос превращается в сталь, а меня начинает колотить.
Я знаю, что будет, если ослушаюсь. Знаю и иду к нему, еле-еле передвигая ноги. Мне бы хотелось сбежать, но это не является возможным. Пробовала уже… Подонок знает, где я живу, и ему ничего не стоит прийти за мной. А если узнают мои родители? А если они пострадают? Этого я не могла допустить.
Он протягивает мне ладонь, и я вкладываю в неё свою руку. Обдаёт жаром и холодом одновременно, подгибаются коленки. Ублюдка возбуждает мой страх, и это хорошо видно по его лицу. Лицу, которое не смогу забыть спустя годы. Которое будет преследовать меня в каждом кошмаре.
— Сегодня у нас новая игра. Хочешь узнать какая? — его акулья улыбка заставляет задрожать и попятиться, но рука удерживает, не даёт вырваться. — Сегодня я буду не один. Ко мне придут мои друзья. Ты же не против провести время с моими друзьями? — он проговаривает каждое слово с каким-то садистским удовольствием, наблюдает за моей реакцией и торжествует, глядя, как я превращаюсь в мраморную статую.
— Не надо… — шепчу, глядя ему в глаза. — Я не хочу…
— Не хочешь? А мне вот кажется, что ты ооочень хочешь. Я же вижу, — тянет меня к себе, вынуждая сесть к нему на колени. — А если не хочешь, так я же могу заставить. Ну что, Мышка? Будешь послушной девочкой?..
Просыпаюсь с диким воплем, мокрая от пота. Вскакиваю с кровати и едва не врезаюсь в стену. Через несколько секунд только понимаю, что всё это сон, а я уже давно не «мышка». Выдыхаю. Нет, мне определённо нужно отдохнуть. А заодно наведаться к старому другу. Он один в состоянии мне помочь.
Потирая красные от недосыпа и усталости глаза, бреду на кухню, попутно задевая двери и мебель. Включаю кофемашину и плюхаюсь на стул. Моё внимание привлекает что-то блестящее на краю стола, и я, разглядев, что это, снова подрываюсь.
Браслет… Тот самый браслет, который пытался мне всучить Хаджиев. А рядом роза и коробка с пирожными. И записка, которую взять какое-то время не решаюсь. Будто там язва сибирская.
Медленно обхожу квартиру, проверяю замки. Входная дверь заперта, как и было с вечера. Я всегда закрываюсь, всегда проверяю, закрылась ли. Как же так? Как он вошёл? Вскрыл замки, а потом снова запер? Чушь какая-то…
Возвращаюсь к записке, разворачиваю белый лист.
«Ты так сладко спала, что я не решился тревожить. С добрым утром, кукла Надя. P.S. Надень браслет».
— Да пошёл ты, психопат! — швыряю браслет в мусорное ведро вместе с запиской. Туда же отправляются и пирожные, а я, чуть ли не впервые за всю жизнь, ругаюсь матом и грохочу чашками, пытаясь найти свою любимую.
Наливаю кофе, пью большими глотками, обжигая губы и нёбо.
— Нет. Я не позволю тебе вернуться в мою жизнь. Слышишь? — это я говорю Мышке. Той самой неудачнице, боящейся своей тени. — Это не повторится. Поняла меня? — а после взрываюсь от истерического смеха. — Дожили. Я разговариваю сама с собой.
Выуживаю из кармана халата телефон, быстро нахожу нужный номер и нажимаю на зелёную трубочку. Он отвечает после первого гудка — ещё один повод любить этого человека.
— Что случилось? — он не тратит время на никому не нужные приветствия, этот период у нас уже давно закончился.
— Мне нужна твоя помощь.
— Опять сорвалась?
— Нет. Не сорвалась. С этим всё нормально.
— Но?..
— Но вернулись кошмары. Я вчера выпила успокоительное, но оно не помогло…
— А говоришь, не сорвалась, — звучит укоризненно.
— Да нет же. Валерьянка с пустырником. Обычные седативные на травах. Тут другое… Появился один человек… Он мне очень напоминает ЕГО. И я не знаю, что мне делать.
— Приезжай. Сейчас, — отрезает безапеляционно.
— Давай вечером? У меня сегодня два пациента…
— Сейчас, сказал! Возьми выходной.
— Хорошо.
Слава закрыл за мной дверь, помог снять пальто. Из гостиной послышался треск дров, и повеяло теплом.
— Ты растопил камин?
Он улыбнулся.
— Я же тебя ждал. Кофе, кстати, тоже сварил. Всё, как ты любишь.
— Обожаю тебя, — сжала его руку, изо всех сил сдерживая слёзы.
— Знаю. Давай, проходи.
Сухие поленья успокаивающе потрескивали в камине, а Слава со скучающим видом пролистывал свой блокнот в серой обложке. Сколько знаю Вячеслава Арсеньевича, он никогда с ним не расстаётся.
— Ни о чём не спросишь? — первой нарушаю тишину.
— Нет. Я думаю, сама расскажешь. Ты же за этим сюда пришла?
Слава в своём репертуаре. Он никогда не лезет с расспросами, и с ним можно молчать часами. Тем и вызывает доверие и желание выговориться. Я пробовала работать по его методу, но, как оказалось, молчать тоже надо уметь.
— В моей жизни появился один человек… Он пришёл как-то посреди ночи и заявил, что хорошо заплатит, если я поработаю с ним. Я по глупости согласилась, а теперь не знаю, как от него избавиться. Он, кажется, бандит и ужасно меня пугает. Врывается ко мне в квартиру посреди ночи, пытается заставить надеть какой-то гребаный браслет принадлежности. Я не знаю, как от него избавиться.
— Он намекает на сексуальные отношения?
— Слав, он не намекает. Он прямым текстом заявляет! Я боюсь сорваться. Очень боюсь, что не смогу противостоять и сломаюсь. Я не хочу снова становиться Мышкой.
Слава задумчиво кивает, быстро записывает.
— Бандит, говоришь? Имя его знаешь? Попробую передать знакомому из ФСБ. Может, помогут чем.
— Саид Хаджиев, тридцать два года. Кажется, чеченец. Твой знакомый правда поможет? Я буду безгранично благодарна, Слав.
Слава вскидывает на меня растерянный взгляд.
— Хаджиев?
— Да… А ты что, знаешь его?
Друг тяжело вздыхает, со стоном проводит ладонью по лицу.
— Только ты можешь вляпаться в подобное дерьмо.
— Всё так плохо? — обхватываю чашку с кофе дрожащими пальцами.
— Я не думаю, что всё очень хреново, но всё же со знакомым переговорю. Не нужно тебе с этим человеком общаться. Нехорошая семейка. Говорят, младший вообще зверь.
— А младший это и есть Саид, — заключаю со вздохом. — Он на одном из сеансов рассказал, что его братья сажали его на цепь. — И, предупреждая Славкин непонимающий взгляд, добавляю: — В прямом смысле слова.
— Охуенно, что сказать, — ворчит Радугин и тянется за кофейником. — Ладно, с этим Саидом позже решим. Что насчет тебя?
А что касается меня, тут всё довольно просто. Исчезнет из моей жизни Хаджиев — прекратятся кошмары.
— Мне не хочется напиться или снова сесть на транквилизаторы. Если ты об этом.
Слава испытывающе смотрит на меня несколько минут, подливает кофе.
— Да, я об этом. Не хочу, чтобы снова…
— Я же говорю, меня не тянет. А вчера я выпила несколько таблеток валерьянки с пустырником.
— И транквилизаторов у тебя нет? — спрашивает настойчиво.
— Нет, — тут вру. Они у меня есть. Но я ведь больше не принимаю. Всё нормально у меня. Хотя, конечно… Не совсем нормально.
— Ладно. Что чувствуешь сейчас?
— Страх.
— И всё?
— Ощущение дежавю. Тот же взгляд, те же ухмылки. Будто Шевцов под другой личиной.
Я познакомилась с ним в десятом классе. Как и большинству девочек такого возраста, мне безумно нравились «крутые» парни. Юрий Шевцов был именно таким. Богатый, красивый, умеющий обаять и заставить слушать. Было в нём что-то такое, отчего подгибались коленки. Ну, и опасность, конечно же. Какая же крутизна, да без опасности?