Ледяная ключевая вода прогнала остатки сна, как и сожаление о не воплотившейся надежде оказаться в своем мире. К черту! Я здесь и должен быть тем, кем меня знают окружающие. Капитаном Руцким, командиром батальона егерей, лекарем, певцом и музыкантом. Кавалером ордена Святого Георгия четвертого класса и знака Военного ордена. Это вам не хухры-мухры.

После умывания Пахом сбегал к кострам за горячей водой и ловко побрил меня. Рука у него легкая, остро заточенное лезвие так и порхает, нежно соскребая щетину с моего лица. Денщик стер полотенцем остатки пены и освежил гладкую кожу одеколоном, плеснув его в ладонь из немаленькой бутылки. Откуда в Русской армии 1812 года одеколон? Оттуда, в смысле — из Франции. Eau de Cologne называется. Трофей, купленный у казаков. В Тарутинском лагере чего только нет: от оружия до нижнего белья, причем даже дамского. Многим торгуют маркитанты, но и казаки активно сбывают трофеи, надо только знать места. Пахом знает. После того, как французы, захватившие меня в плен под Москвой, приватизировали наш багаж, денщик активно восстанавливает хозяйство его благородия. Благо, деньги есть — Пахом успел их спрятать от «мусью».

Одеколон приятно пах цитрусовыми. Хорошо. Русский офицер этого времени должен быть слегка пьян, выбрит до синевы и эрудирован от Баха до Оффенбаха. Последний, впрочем, еще не родился, а водочный перегар лучше заменить запахом одеколона. Я же аристократ — ну, типа. Назвался незаконным сыном князя Друцкого-Озерецкого, и все приняли. А поди проверь! Этих князей в белорусских землях — как блох на Барбоске, а мой мифический папахен к тому же жил за границей, где благополучно и скончался, оставив безутешного сына сиротой. Несчастная сиротка против своей воли успел послужить у французов, где к европейским ценностям и приобщился. Это по легенде. Офицеры морщатся, когда я, благоухая одеколоном, захожу в штабную избу полка, но терпят. Дескать, что с него взять, аристократа хренова: набрался у «мусью» дурных привычек, нет бы по-нашему, по-русски, засадить с утра чарку водки и «закусить» рукавом. Шутка. Не пьют в армии с утра. Разве что отдельные личности, вроде атамана Платова, который даже перед Бородинской битвой ухитрился наклюкаться до изумления — да так, что не могли растолкать поутру. После сражения под Бородино Кутузов представил к наградам всех офицеров армии, за исключением Платова и Уварова. Их фланговый кавалерийский рейд в тыл армии Наполеона не принес ожидаемого успеха, хотя и напугал французского императора, заставив того отказаться от намерения бросить в бой гвардию. Сделай это Наполеон, и Кутузов остался бы без армии, вернее, с ее жалкими остатками.

Я застегнул мундир и, поежившись от утреннего холода, присел на кавалерийское седло. Пахом принес кашу в котелке и ломоть хлеба. Обычный солдатский завтрак. Я зачерпнул ложкой горячую, пахнущую дымком гречку, приправленную салом, и бросил в рот. Прожевав, откусил от ломтя. Вкусно! «Как же так! — возмутятся мои современники. — Есть кашу с хлебом! Углеводы с углеводами!» А вот так! Углеводы дают организму много энергии — нужно ли объяснять, что для военного человека она лишней не бывает? Я в армии уже несколько месяцев, и еще не видел ни одного пузатого в мундире. Тут даже генералы стройные. Все постоянно в движении. Единственное исключение — Кутузов, ну, так ему 67 лет, и старик в силу возраста много спит, оттого тучен. Зато, когда бодрствует, мыслит энергично.

Главнокомандующему не позавидуешь. За оставление Москвы на него окрысилась вся Россия, сам царь выразил недовольство. А кому было ее защищать? Остаткам армии? Так это лучший способ их угробить. А нет армии — подымай лапки перед захватчиком. Оставив Москву, Кутузов совершил фланговый марш к Тарутино, причем сделал это так, что французы долго не могли отыскать исчезнувших русских. Сам Наполеон позже назвал этот маневр гениальным. Воспользовавшись передышкой, светлейший дал войскам возможность отдохнуть, пополнил их рекрутами и припасами. Теперь все рвутся в бой: дескать, мы сейчас — ого! Порвем Бонапарта, как Тузик грелку. Счас! Численность армии восстановлена, а вот боеспособность — нет. Опытных солдат и офицеров, павших под Бородино, заменили новобранцы, а от них толку мало.

И с высшим командованием проблема. В Главном штабе — интриги и грызня. Бенигсен [Л.Л. Бенигсен, генерал от кавалерии, в ту пору начальник Главного штаба русской армии.] пишет царю доносы на Кутузова, мечтая стать главнокомандующим, хотя как стратег — полная бездарь. В моем времени под Бородино он поставил войска русской армии слишком плотно, сделав, по сути, подарок французской артиллерии. Результат — огромные потери. Прямое вмешательство Бенигсена в управление войсками в Бородинской битве кончилось утратой позиций на левом фланге. Идиотизм не лечится, и это показало сражение под Тарутино, случившееся на днях. Им опять командовал Бенигсен. И что? Из четырех колонн русских войск только одна успела к полю боя в назначенный срок. В результате удар по французскому лагерю вышел слабым и нескоординированным, из-за чего большая часть неприятеля успела отступить. В этот раз французами командовал Ней, а не павший под Бородино Мюрат, и он сумел быстро прекратить панику среди не ожидавших нападения солдат и офицеров, прикрылся огнем пушек и отвел войска к Москве. Французы потеряли около трех тысяч человек убитыми, ранеными и пленными и два десятка орудий. Результат получился скромнее, чем в моем мире, хотя и наши потери оказались вдвое меньше. Но даже такая победа воодушевила армию. Умный царедворец Кутузов использовал ее на все сто. Написал победную реляцию царю, представив к наградам всех участвовавших в сражении офицеров, приказал притащить в русский лагерь для всеобщего обозрения трофеи, в том числе пленных. Дескать, смотрите: бьем французов! Боевой дух русской армии воспарил на небывалую высоту. Только светлейший прекрасно понимает, что с неподготовленной армией и с таким начальником Главного штаба он французов не побьет. Если колонны в знакомых местах ухитрились заблудиться, чего ждать на других театрах действия? Оттого он и в моем времени не рвался давать сражение отступавшей армии Наполеона, справедливо полагая, что от голода и холода «La Grande Armée» вымрет скорее, чем от пуль и ядер. Хотя из Петербурга светлейшего торопят и шлют планы предстоящей кампании. Александр I предлагает навалиться на Бонапартия силами трех армий: Западной Кутузова, Южной Чичагова и Северной Витгенштейна. Скоординированным ударом двух последних перерезать супостату пути отступления из России, а затем навалиться всем троим и сделать узурпатору Сталинградский котел. На бумаге выглядит красиво, только как осуществить на практике? Средства связи в этом времени — курьеры на лошадях. Если с Витгенштейном Кутузов может снестись относительно быстро, то до Чичагова посыльным скакать и скакать. Пока привезут приказ, обстановка может кардинально измениться, и Кутузов это прекрасно понимает, хотя царю не возражает, туманно отвечая, что сделает все возможное. Так, по крайней мере, было в моем времени.

Ладно, то забота высокого начальства — не моего, капитанского, ума дело. Весть о том, что французы пойдут на Малоярославец, я до Кутузова довел, и он, вроде, поверил, а вот как поступит, не знаю. Надеюсь, не придется, как в моем времени, биться за жалкий городишко с населением в полторы тысячи человек, заваливая улицы горами трупов. Мне бы со своими проблемами разобраться. По возвращении из Москвы мой полковой командир и друг Спешнев дал капитану Руцкому под начало батальон. Неплохой карьерный рост, если вспомнить, что в своем времени я был сержантом запаса, а здесь начал войну вольным стрелком в егерской роте. Но высокая должность предполагает такую же ответственность. Под моим началом полтысячи человек. Большинство из них — новобранцы из московского ополчения. Строй знают плохо, стреляют — того хуже. Русское егерское учение в этом времени довольно передовое, но требует долгой подготовки. Егерь должен уметь не только метко стрелять и быстро заряжать ружье, но и слаженно действовать в рассыпном строю, парами и в одиночку. И вот как обучить этому в короткий срок? Хотя новобранцы, нужно отдать им должное, стараются. Боевой дух на высоте. Они знают о сгоревшей Москве и том, что там вытворяли французы. Рвутся мстить. Только это нужно умеючи…

— Ваше благородие! Дозвольте обратиться!

Поднимаю глаза от котелка. Передо мной замер солдат в сером мундире и фуражной шапке — новобранцев не успели переодеть в зеленую егерскую форму. Мои тоже в сером ходят, и на пегий строй, когда ветераны и новобранцы стоят вместе, смотреть больно.

— Обращайся.

— Их высокоблагородие подполковник Спешнев приказывают прибыть к нему.

Ага, посыльный.

— Передай господину подполковнику, что непременно буду. Вот только кашу доем.

В глазах солдатика изумление и испуг. В его представлении полковой командир — некто вроде живого бога, чьи повеления следует исполнять немедля, желательно бегом. А тут офицер младше чином позволяет себе… Отсылаю посыльного жестом руки. Это для него Спешнев бог, для меня же — друг и товарищ, хотя и командир, конечно. Ничего срочного у Семена быть не может. Откуда знаю? Так у его избы, которая хорошо видна от моей палатки, царила бы суета. Но таковой не наблюдается, следовательно, и беспокоиться незачем.