Отставляю в сторону котелок. Каши осталось еще много, но я сыт. Остатки Пахом доест — это его порция. Пахом подносит второй котелок с заваренным прямо в нем чаем. Он успел отстояться, листочки осели на дно. Несколько глотков. Чай без сахара, но все равно вкусный. Это не пыль в пакетиках, которую я потреблял в своем времени. За чай маркитанты дерут безбожно, но я не экономлю. Ставлю теплый котелок рядом с тем, в котором каша, — денщик допьет. Пахом подает кивер и перевязь с палашом. Мне, как пехотному офицеру, положена шпага, но я, вспомнив прочитанную в своем времени книгу о приключениях стрелка Шарпа, поручил денщику раздобыть палаш. Герой Корнуэлла [Бернард Корнуэлл, популярный английский писатель, автор десятков исторических романов, в том числе о приключениях стрелка Шарпа.] выбился в офицеры из рядовых (что, к слову, в Британии великая редкость, в отличие от России) и не умел фехтовать, поэтому и выбрал такое оружие — простое и смертоносное. Из меня тоже фехтовальщик как из песка пуля, вот и озаботился. Пахом поручение выполнил, купив у казаков французский кирасирский палаш модели «XI», то есть с двумя долами на клинке. Сделали их для облегчения оружия, но все равно палаш в железных ножнах весит около трех килограммов. Наплевать — силой меня бог не обидел, да и передвигаюсь я большей часть верхом. Зато клинок перерубает деревце толщиной с мое запястье, если, конечно, ударить наискось — проверял. В бою, если дойдет до рукопашной, придется к месту. Это не шпажонкой тыкать.
В полковой избе, кроме Спешнева, обнаружились несколько незнакомых офицеров в новеньких мундирах, которые при моем появлении вытянулись в шеренгу. Скользнув взглядом по юным лицам — салажня, я бросил ладонь к киверу.
— Здравия желаю, господин подполковник! Командир батальона капитан Руцкий прибыл по вашему приказанию.
— Здравствуйте, господин капитан! — кивнул Семен. — Проходите, знакомьтесь. Командир дивизии прислал нам офицеров на вакантные места в полку, общим числом шесть. Вам, как Георгиевскому кавалеру, предоставляю право выбрать первому. Разрешаю взять троих.
Ага, Паскевич внял нашим просьбам и похлопотал. Ротами в моем батальоне командуют офицеры из унтеров, двое из которых произведены в чин после Бородинской битвы. Службу знают хорошо, но не хватает знаний. Один и вовсе неграмотный. Наличие толкового субалтерна [Субалтерн — младший офицер, помощник командира роты, эскадрона, батареи в то время.], хотя бы одного в роте, лишним не будет.
— Благодарю, господин подполковник, — отвечаю Спешневу и поворачиваюсь к офицерам. — Представьтесь, господа. Начнем с вас, — указываю на правофлангового.
— Прапорщик Козлов!
— Имя, отчество?
— Иван Викторович.
— Полных лет?
— Семнадцать.
М-да…
— Вы? — указываю на следующего.
— Прапорщик Плетнев Георгий Матвеевич, — и тише: — Шестнадцать лет.
Они б еще из детского сада прислали… В солдаты берут рекрутов возрастом от 18 до 35 лет, а вот офицером можно стать и в 12 — это если ваш папа вельможа и ухитрился записать сына в полк ребенком. Я, однако, не предполагал, что детей станут отправлять на войну. Дальнейший опрос подтверждает подозрения: самому старшему из офицеров 18 лет. Подбородки и щеки прапорщиков явно не видели бритвы, зато румянца полно. И вот как с такими воевать?
— Кто из вас, господа, бывал в бою?
Молчат. Ясно.
— Как давно произведены в чин?
— Месяц назад, — отвечает ломким баском Козлов.
— Все?
— Так точно. Мы из одного полка, были унтерами.
Понятно. Обычный путь дворянских сыновей из небогатых семей, Спешев тоже так начинал. Три месяца в унтер-офицерах, после чего первый офицерский чин. Строю и ружейным приемам их обучили — и на том спасибо.
— Кто умеет ездить верхом, поднимите руки!
Ага, все. Для помещичьих детей это норма.
— Кто знает французский?
Глаза в пол. Никто. Ясно: бедному дворянину, особенно в провинции, не на что нанять учителя детям.
— Кто стрелял из штуцера?
Двое. Козлов и Плетнев. После колебания руку тянет коренастый прапорщик с пушком на верхней губе. Тутолмин его фамилия, если не ошибаюсь. Имя и отчество как у Брежнева — Леонид Ильич.
— Что так робко, господин прапорщик? Стреляли или нет?
— Пару раз, господин капитан. Батюшка штуцер сильно берег и не позволял мне брать. Обычно из ружья палил.
— И как?
— На пятьдесят шагов кабана валил одной пулей.
— Так вы у нас охотник?
— Так точно, господин капитан! Сызмальства.
— Кто еще?
Руки тянут Козлов и Плетнев. Ясно.
— Что ж, беру этих троих.
Это я Спешневу.
— Забирайте! — кивает он. — Сами определите, в какой роте кому служить. Подадите мне список.
— Слушаюсь! Разрешите идти?
— Идите.
Наедине мы с Семеном обходимся без официоза. Но сейчас нельзя — молодежь смотрит.
— За мной… — командую, чуть не сказав: «Малышня». — Господа.
В сенях прапорщики подхватывают с пола ранцы, привычно размещая их за спинами.
— Это все ваши вещи? — спрашиваю.
— Так точно, господин капитан! — отвечают нестройно.
Понятно. Беднота.
— Лошадей, как понимаю, нет?
В ответ смущенные улыбки. Глупый вопрос. Верховая лошадь стоит от ста рублей, и это самая неказистая. Вьючная подешевле, но у пацанов и столько нет. У прапорщика жалованье 125 рублей в год, да и эти деньги они увидят не скоро. Жалованье выдают трижды в год, я свое первое получил на днях.
— Дадим. Я не зря спрашивал об умении ездить верхом. У нас конный батальон.
— Как же так? — удивляется Козлов. Он, похоже, самый бойкий из троих. — Нам говорили, что служить будем в обычном егерском полку.
— Полк пехотный, но мой батальон конный. И артиллерия своя имеется. Пять пушек. Слыхали о таком?
Крутят головами. Да, учить их еще и учить.
— Голодны?
— Спасибо, нас накормили, — поспешил Козлов.
— Тогда идемте.
Отвожу пополнение к своей палатке, усаживаю на попону. Сам устраиваюсь на седле.
— Итак, господа. Вакансий у меня в батальоне много. Должности субалтерн-офицеров свободны все. Свободно место младшего офицера при командире батальона. Есть желающие его занять?
Молчат. Ясно: воевать рвутся.
— Что ж, пойдете субалтернами. Уведомляю, что ваши ротные командиры из унтеров. Один из солдатских детей, двое — из крепостных. Из последних один неграмотен. Вы, как понимаю, потомственные дворяне?
Кивают.
— Предупреждаю, что не потерплю пренебрежительного отношения и, тем более, насмешек в отношении ротных командиров. Они стали дворянами, получив чин, но, в отличие от вас, выслужили его кровью. Прошли не одно сражение, бились под Салтановкой, Смоленском и Бородино. Все отмечены знаком Военного ордена. Вам у них еще учиться и учиться. Понятно?
— Так точно, господин капитан! — подскакивает Козлов. — Не сомневайтесь. Мне батюшка, отправляя на службу, говорил: «Унтера слушаться, как отца родного!»
— Мудрый у вас батюшка. Офицер?
— Штабс-капитан. Вышел в отставку, получив ранение под Фридландом. Ногу там потерял.
— Геройский у вас отец. Садитесь, прапорщик.
Козлов, довольно улыбаясь, опускается на попону. Приятно, что отца похвалили.
— Вопросы есть?
— Почему вы спрашивали про штуцера? — интересуется Тутолмин.
— Вы будете из них стрелять.
Парни переглядываются.
— Офицеру не положено, — басит Плетнев и добавляет смущенно: — Вроде.
— В линейной пехоте не положено, но вы прибыли в егерский полк, причем особый батальон, — поднимаю к небу палец. — У нас все стреляют, и я в том числе. От ваших шпаг в бою толку мало. Пахом, подай штуцер! — командую денщику, который примостился в сторонке и греет уши. Любопытный.
Денщик ныряет в палатку и возвращается со штуцером в руках. Жестом показываю отдать его прапорам. Штуцер идет по рукам. Пацаны во все глаза разглядывают оружие: взводят курок, открывают полку, заглядывают в дуло. Оружие, впрочем, держат правильно, не направляя ствол на людей. Обучили.
— Красивый, — заключает Тутолмин, возвращая мне штуцер. — И легкий. На заказ делали?
— Трофей. Принадлежал польскому шеволежеру. Кавалерийская модель, у французов карабином называется. Обратили внимание, что крепления для штыка нет? Получите такие же. Офицеру штык ни чему.
— Жаль, что заряжать долго, — вздыхает Козлов. — Пока забьешь молотком пулю…
— Мы не забиваем, — улыбаюсь. — Пули у нас особенные, продолговатые. При выстреле ее распирает пороховыми газами и вдавливает в нарезы. Одно плохо: те быстро забиваются свинцом. Но есть ершики из медной проволоки для очистки. Наловчитесь. Зато бросил пулю в ствол, прижал шомполом — и пали. А теперь идемте к батальону, господа. Видите, уже построили? Представлю вас офицерам и нижним чинам. Осталось только распределить по ротам.
— Можно мне к командиру, который неграмотен? — вскакивает Тутолмин.
— Почему к нему? — удивляюсь.
— Научу его читать и писать, — выпаливает прапорщик. — У меня это хорошо получается, господин капитан, младших братьев учил. Отец хвалил.
Он краснеет. Ну, да, похвастался. Однако молодец.
— Похвально, Леонид Ильич. Постарайтесь научить. Неграмотные офицеры в батальоне не нужны. Пойдете в третью роту. Козлов — в первую, Плетнев — во вторую.
— Слушаемся, господин капитан! — отвечает пара, вскакивая.
Встаю и сам.
— А вы расскажете нам, господин капитан, за что орден получили? — влезает Тутолмин.
