Анатолий Дроздов

Обезьяна с гранатой

1

Город показался внезапно. Только что перед глазами маячила дорога; пыльная, разбитая, с колеями, прорезанными колесами повозок, она взбегала по склону и терялась в серых, безрадостных осенних облаках. И вот дорога исчезла. Взору открылась обширная котловина, далеко просматриваемая с вершины холма, а посреди нее, на скале, омываемой рукавами Соны, вознесся шпилями сторожевых башен могучий Бар де Дюк, столица герцогства, город славный и благородный, овеянный легендами и ненавидимый врагами. Словно подчиняясь торжественности момента, из-за облака выглянуло солнце. Стены и башни, сложенные из известняка, засверкали в его лучах и, отразившись в водах Соны, окрасили их в молочно-белый цвет.

Рей остановил коня и некоторое время смотрел на город. За годы его отсутствия Бар не изменился. Все та же река, те же стены и разбитая дорога, которую не успели или не захотели замостить. Рей оглянулся. Люк маячил за спиной, привычно отстав на корпус лошади. Его скуластое, смуглое лицо с глазами-щелочками не выражало эмоций. Рей сделал знак. Люк подъехал и остановился рядом.

— Нравится?

Мерриец привстал на стременах, будто желая заглянуть за стены, постоял так, после чего опустился в седло и покачал головой.

— Почему?

Люк сдвинул ладони, что означало: «Тесно!»

— Ты как всегда прав! — вздохнул Рей и взялся за поводья. Жеребец, предчувствуя отдых и овес в кормушке, рванул с места, но, ощутив удила, смирился и перешел на рысь. Следом устремилась кобылка Люка. Всадники спустились в котловину. Неподалеку от моста через рукав Соны, на пригорке у дуба стояла виселица. Три тела качались под перекладиной. Рей остановил коня и присмотрелся. Двое из повешенных, судя по одежде, были простолюдинами, а вот на третьем оказался бархатный зеленый камзол с золотыми пуговицами, почему-то до сих пор еще не срезанными. Сапоги казненных тоже не тронули — за виселицей явно присматривали. Лиц повешенных не разобрать — расклевали птицы. Рей качнул головой и тронул поводья.

Подвесной мост был опущен. Копыта простучали по деревянному настилу и затихли. Въезд в город преграждали ежи. Наспех сделанные из заостренных кольев, легкие, но для коня непреодолимые. Жеребец Рея, приблизившись, замер и недовольно фыркнул. Острия кольев смотрели ему прямо в грудь.

— Эй, кто там? — окликнул Рей.

Под сводами привратной караулки показался страж. Он был в полном боевом облачении: шлеме, кожаной рубахе-доспехе, обшитой железными пластинами, и копьем в правой руке. Разглядев гостей, страж подошел ближе и протиснулся между ежами.

— Въездная грамота?

Стражник тянул руку. У него недоставало передних зубов, и черный прогал, показавшийся под губой, делал его лицо уродливым.

— Какая въездная? — удивился Рей. — С каких это пор?

— С таких! — стражник сплюнул. — Есть или нет?

— Я барон де Бюи…

— По мне хоть граф! — перебил стражник и снова сплюнул. — Или давай въездную, или проваливай!

Рей нахмурился. Страж разговаривал грубо. В прежние времена Рей, не задумываясь, перетянул бы его мечом плашмя по наглой морде, но за прошедшие годы в Баре что-то поменялось. Не стоило нарываться. Но что делать? Гонец, прискакавший в Бюи, грамоты не привез — передал приглашение на словах. Они с Люком добирались сюда неделю. Теперь что, возвращаться?

— Жак! Кто там?

От караулки спешил воин в берете из голубого бархата и таком же сюрко, наброшенном поверх кольчуги. Сюрко украшал черный ястреб, сжимающий в лапах меч — герб герцогства.

— Вот, господин лейтенант! — Страж ткнул пальцем в Рея. — Приехал, а въездной нет. Поворачивать не хочет. Кликнуть лучников?

— Рей? — воскликнул лейтенант, вглядевшись в путника.

— Как видишь! — усмехнулся барон. — Рад видеть тебя, Тьерри! С чего загородился? Нечистая сила в округе? Или герцогиню женихи одолели? Которую? Правящую или младшую?

— Убрать! — рявкнул Тьерри, указывая на еж. — Немедленно!

— Так это… — смутился стражник. — Приказ. Не велено без въездной.

— Он назвался?

— Какой-то Дуи.

— Десять плетей! — прошипел Тьерри. — И лично прослежу, чтоб палач не щадил. Ты чем слушал на разводе? Барона де Бюи велено впускать незамедлительно, не спрашивая въездной. Забыл?

— Нам что Бюи, что Дуи, — бормотал стражник, оттаскивая еж. — Всех не упомнить. Много их ездит, благородных. За каждого плетей получать? И без того спина порченая. Мало их герцогиня вешала…

К счастью для Жака, его не слышали. Лейтенант и соскочивший на мостовую барон обнимались и хлопали друг друга по спинам. Люк, оставшийся в седле, смотрел на это с невозмутимым видом.

— Пять лет! — воскликнул Тьерри, отступая. — А будто бы вчера. Ты изменился.

— Ты тоже не помолодел! — подыграл Рей. — Что тут у вас? Война?

— Потом! — ответил приятель, оглядываясь на стража. — Это кто? — Он указал на меррийца.

— Оруженосец. Его зовут Люк.

— Узнаю Рея! — захохотал Тьерри. — Взять в шевалье меррийца!

— Можешь испытать его в поединке, — предложил барон. — Но учти, я поставлю на Люка!

— Будет тебе! — отмахнулся приятель. — Проголодался? Я угощаю. У дядюшки Огюста сегодня копченые ребрышки.

— Жив еще? — оживился Рей.

— Эту крысу уморишь! — хмыкнул Тьерри.

Сказав что-то хмурому Жаку, лейтенант вскочил в седло, и все трое втянулись в раскрытые ворота. Ехать пришлось недалеко. В квартале от городских стен, на углу двух улиц, стояло двухэтажное здание, сложенное из блоков известняка. Время покрыло их пылью, балки черепичной крыши потемнели, но постоялый двор от этого приобрел только солидность. На вывеске, приколоченной над дверями, был намалеван поросенок, исходящий жиром на вертеле. Краски поблекли, но поросенок по-прежнему выглядел аппетитно. Надпись на общеимперском сообщала: «Дядюшка Огюст. Кормим вкусно, стелем мягко!»

Поручив конюху лошадей, путники шагнули в полумрак харчевни. Несмотря на полуденный час, посетителей было на удивление мало. За стойкой у входа торчало лицо старика. Годы сделали его похожим на деревянную статую, потемневшую и покрытую трещинами. Завидев гостей, дядюшка Огюст, а это был он, осклабился, показав беззубые десны, и взмахом руки подозвал слугу. Тот подлетел и проводил гостей в зал для благородной публики. Люк, не желая мешать приятелям, остался в общем. Тьерри выбрал стол, и они сели.

— Вина! — приказал лейтенант. — Самого лучшего. Поросятину с хреном и ребрышки. Двойную порцию. Мигом!

Слуга словно испарился.

— Пахнет, как прежде! — заметил Рей, принюхиваясь. — Копченая свинина, майоран, базилик… И свежий хлеб, конечно.

— Хоть что-то не меняется! — буркнул Тьерри.

Барон хотел его о чем-то спросить, но в этот момент явился слуга. Сгрузив на стол кувшин с вином, кубки и блюдо, исходящее паром, он разложил ломти свежеиспеченного хлеба, сбросив на них куски поросятины. Приятели подождали, пока слуга наполнит кубки, сдвинули их, выпили и набросились за еду. Поросятина оказалась чудо как хороша. Парная, в меру подсоленная и острая, она услаждала рот и приятным грузом спускалась в желудок. Расправившись с ней, едоки вытерли руки хлебом и потянулись к ребрышкам. Пряное, пахнущее дымком мясо легко отделялось от косточек и, перемалываемое молодыми зубами, устремлялось в желудки, орошаемое водопадами вина. Время не имело власти над дядюшкой Огюстом: в харчевне готовили так же вкусно, как и много лет назад. Покончив с ребрышками, приятели, не сговариваясь, рыгнули и приложились к кубкам.

— Ты запоздал, — начал лейтенант. — Ждали раньше.

— В Дурге чума, — отозвался Рей, ставя кубок. — Пришлось объезжать. Это лишние два дня.

— Чума? — удивился Тьерри. — Не слышал.

— Может, и не чума, — не стал спорить барон. — Но патрули заворачивают путников. Что происходит? Заставы на дорогах, виселицы с благородными, въездные грамоты, ежи…

— Раскрыли заговор.

— Против кого?

— Правящей герцогини.

— С чего бы это? — удивился Рей. — Через месяц дочь герцога станет совершеннолетней, и регентша отправится на покой. Кому это нужно?

— Не знаю! — насупился лейтенант. — Объявили: был заговор. После чего повесили графа Эно и двух его слуг.

Рей присвистнул.

— Вот именно! — подтвердил Тьерри. — Зачем богатейшему вельможе герцогства лезть в политику? Кроме девок и жратвы, его ничего не интересовало — об этом весь Бар знал. Ничего не понимаю, Рей! Эти заговоры, закрытые въезд и выезд… Люди боятся выходить из домов, рынки пустуют, купцы нас объезжают. В это время у дядюшки Огюста обычно не протолкнуться, а сегодня, ты сам видел, — пусто. Что-то назревает, только я не знаю, что. Да и кто скажет? Я всего лишь лейтенант стражи, такой же, как и пять лет назад.

— Почему не вырос? — спросил Рей. — Провинился?

— Если бы! Жилы тянул. За пять лет хоть бы деревню пожаловали! Знаешь, сколько земель за это время раздали? И все — худородным. Провинциальные шевалье, у которых и коня-то доброго не было, превратились в баронов и виконтов. А мне, барону Д’Эмбрезу в шестнадцатом колене — ничего! Почему такая несправедливость? Их деды копались в навозе…