Внешне казалось, что жизнь во дворце вернулась в привычную колею. Только император стал больше читать, причём не привычную для всех развлекательную литературу, а серьёзные труды по статистике, стратегии и истории. Правда, вечерами он всё же некоторое время читал вслух для императрицы и художественные книги. Начав почему-то с непривычной для него английской The Posthumous Papers of the Pickwick Club [«Посмертные записки Пиквикского клуба» — книга, довольно резко высмеивающая английские порядки. Напомню, что Александра воспитывалась в Англии и обожала эту страну. Реальный Николай II тоже был англофилом, поэтому выбор этой книги для окружающих должен выглядеть странным.]. Александра, любившая всё английское, несколько недовольно отметила этот странный выбор в разговоре с Мадлен [Мадлен (Магдалина) Занотти — старшая камер-юнгфера императрицы Александры Фёдоровны, приехавшая с ней из Дармштадта.].

Но царь не просто читал. Он ещё завёл себе отдельную тетрадку, в которой делал заметки по прочитанному, которыми ни с кем не делился. Тетрадь же прятал в запирающийся ящик стола, даже зная, что никто, кроме Александры, не осмелится заглянуть в его личные записи.

Врачи настаивали на том, чтобы Николай провёл ещё некоторое время в Крыму для окончательного выздоровления, поэтому он с семьёй остался в прекрасной, напоенной южными ароматами Ялте на весь остаток декабря.

Император, как ни хотелось ему поскорее увидеть любимый Петербург, согласился с врачами. Ему нужно было привыкнуть к новому времени и его диковинкам. И к окружению, само собой, тоже. Чтобы не играть каждый день роль Николая, утомляясь, как каторжник на галере, а по-настоящему почувствовать себя своим потомком. Ну и конечно, вдали от суеты столицы и придворного окружения основательно разобраться в происходящем в стране. Потому что явных признаков неблагополучия он пока не замечал. По крайней мере, таких, из-за которых необходимо его срочное вмешательство. Но несколько вопросов царь для себя выделил, чтобы изучить в первую очередь.

Надо признать, что решение повременить с отъездом оказалось удачным. Он постепенно привык, что его зовут Николай или Ники, стал без напряжения разговаривать не только с женой и родственниками, но и со своим камердинером Терентием Чемадуровым.

Кроме того, в один из декабрьских дней в Ялту пришёл зафрахтованный под перевозку войск французский пароход Ville de Tamatave [Ville de Tamatave — «Город Таматаве».]. На нём вернулся из Маньчжурии батальон стрелков из тринадцатого стрелкового полка, батарея из четвёртого стрелкового артдивизиона и командовавший русской охраной посольства в Пекине лейтенант барон Розен. После опроса стрелков и краткого разговора с бароном «Николай» ещё больше уверился в необходимости решения маньчжурского вопроса. Кроме беседы, Его Величество соизволил осмотреть пароход, причём, к изумлению свиты, заглянул не только в жилые каюты, но и в трюм, и даже в машинное отделение. Где, несмотря на явное недовольство капитана судна и даже части свиты посещением столь неприлично грязного для высокой особы места, провёл почти полчаса. Провёл, дотошно расспрашивая главного механика и рассматривая простенькие паровые машины отнюдь не нового судна, словно впервые увидел чудо техники.

Незаметно пролетело Рождество. Переболела простудой императрица, вернулись в Ливадию дочери, отосланные на время недуга царя в Ялту. Сандро, планировавший встретить Рождество в Петербурге, по настоятельной просьбе Николая остался и продолжал часто беседовать с царём о флоте, временами поражаясь неожиданным вопросам своего, казалось бы, хорошо ему известного родственника. Например, удивляли некоторые изменения в кулинарных пристрастиях царя. Никогда раньше Николай не ел столько студня и не пил столько водки вместо коньяка. Александр даже занёс сей факт в дневник, отметив, как причудливо меняются вкусы после болезни. Впрочем, неожиданно открывшиеся ему другие стороны натуры царя нравились ему всё больше и больше.

Российская Империя, Крым, Ливадия, декабрь 1900 г.

Николай-Пётр сказал, что хочет пройтись один. И пошёл прогуляться, несмотря на то что Аликс явно обиделась. Но на желавшего составить ему компанию Сандро императрица посмотрела так, что тот сам отказался от своего намерения, лишь напомнив о возможной «слабости организма после болезни».

— Ничего со мной не случится. Так хорошо я давно себя не чувствовал, — возразил «Николай».

Прихватив с собой монтекристо и десяток патронов, Николай-Пётр неторопливо отправился вверх по тропинке. Шёл, поглядывая по сторонам и размышляя обо всем понемногу. Несмотря на божественное послание, на заимствованное тело, имеющиеся жизненные навыки и память своего предшественника, временами ему хотелось исчезнуть из этого странного будущего мира. Вернуться назад в свой, пусть хлопотный, кровавый и болезненный, но такой родной восемнадцатый век И тогда он запирался в комнате или, как сейчас, гулял в одиночку. И ностальгия постепенно отступала, и он мог думать о другом…

О том, например, что первый камешек в создание его личной команды положен. Сандро, конечно, преследует свои цели, но, так как только с его помощью может их достичь, то и будет верен именно ему. К тому же Петру-Николаю импонировал интеpec Сандро к новой технике. Как у Нартова… А что удалось понять, будто корыстен несколько, — то и не беда. Алексашка не меньше этого великого князя любил путать казённый карман со своим, но и дело делал. И этот, похоже, таков.

Размышляя, что надо и министров переставлять, да других людей государевых проверить и перепроверить, он остановился передохнуть. А заодно и покурить.

Из тех министров, с которыми он уже познакомился, ему пока больше всех понравился Витте. Хитрый и скупой, как и положено министру финансов. И с деньгами в Империи по первому впечатлению хорошо. Налоги новые пока вводить не надо, разве что с займами разобраться и с расходами на армию и флот…

Перекурив, он пошёл дальше, вспоминая три вопроса, которые он в конце концов выделил как требующие первоочередного неотложного внимания.

Первым, как он полагал, был дальневосточный вопрос. Аннексия и колонизация Маньчжурии, где, по всем описаниям, климат был более подходящим для крестьянских хозяйств, чем на российской территории. Это устранит зависимость тамошних российских земель от снабжения с европейской части. Но присоединение маньчжурских земель грозило если не конфронтацией, то серьёзными осложнениями с европейскими державами. Что вызывало настоящий священный ужас у его министра иностранных дел. Нет, царь его понимал — про Крымскую войну он уже прочёл и осознал, чего стоило Империи поражение. Но он понимал и разницу в положении России тогда и теперь. В разделе Османской империи никто из европейцев не был заинтересован. Зато раздел Китая, как заметил император из прочитанных докладов министерства иностранных дел, привлекал многих. А если смотреть непредвзято, этот раздел фактически уже начался. Так что высказываемые соображения о том, что в едином Китае нам будет легче противостоять своим конкурентам, он считал недалёкими и просто смешными. При известной всему миру продажности китайского правительства надеяться, что только русские будут диктовать свою волю, можно было не больше, чем на летнюю погоду в январе на Соловецких островах. Подумав, он решил, что у молящихся об этом монахов надежд может быть поболее. Неизвестно, как Бог на сие посмотрит. Ещё одной тревожной нотой в этом вопросе была позиция Японии, войну с которой Сандро уверенно пророчил не далее чем через три года. А усилить флот и войска в этих отдалённых местностях было сложно из-за невозможности их снабжения из скудных местных ресурсов, а также ремонта оружия и кораблей из-за слабости промышленности.

Вторым неотложным вопросом он решил считать изменения в управлении Империей. С удивлением уяснив, что никого, кто помогал бы его величеству в решении вопросов высшего управления, управлял комитетом министров и объединял деятельность правительства, в России нет. Иными словами, если брать за аналог большинство европейских систем, император российский был одновременно и главой страны, и своим собственным премьер-министром. В результате чего тратил основное своё время на решение вопросов повседневного управления страной. И не мог даже отвлечься, например, чтобы изучить вопрос с Великим Сибирским путём [Название Транссибирской железной дороги в то время.] и Дальним Востоком. К тому же как среди образованных классов, так и среди правящих кругов имелось стремление к созданию представительных органов вроде Земского Собора, а то и аналогичного английскому или немецкому полноценного парламента. Судя по реакции внутреннего собеседника, он категорически не принимал созыва таких учреждений в любом виде. А вот Петру казалось необходимым ввести что-нибудь подобное, не только в подражание цивилизованным европейцам, но и для создания отдушины для всех политиканов, демагогов и недовольных. «Пусть уж лучше грызутся между собой и принимают законы, — попытался объяснить он Николаю свои резоны в очередном внутреннем монологе. — Недовольные законами и решениями власти найдут себе виновных в том, что всё идёт не так, в этих говорунах. И будут бороться с ними, а не с нашим правительством и не с нами. Что пример Англии показывает. Однако полновластный, как в Англии, парламент вводить нельзя. Зело парламентом король их стеснён», — Пётр ещё припомнил Боярскую Думу, в которой старые бородачи грызлись между собой, не мешая ему проводить реформы. Впрочем, Пётр и сам не был уверен в правильности своих мыслей, особенно после внутренних диалогов с Николаем и воспоминаний об англицких порядках, поэтому решил позднее проверить и отточить их в беседах со сторонниками этих перемен. С теми, с кем удастся встретиться.