Анатолий Махавкин

Бездна

Часть первая. Ключ к Бездне

Преддверие

Конец месяца для меня — самое гнетущее время, навевающее тоску и непреодолимую депрессию. И дело вовсе не в том, что последние числа в календаре вызывают мысли о бренности всего сущего и близости смерти. Это чисто философский подход, а я вовсе не стремлюсь примерять на себя лавры Канта и прочих ему подобных. Дела обстоят намного проще, жизненнее и трагичнее, с моей индивидуальной точки зрения. Конец месяца — это время, когда финансы с распевания романсов переходят к утробному завыванию похоронных маршей. Деньги, полученные в начале месяца, успели давным-давно перейти в область виртуальной реальности, противоестественно спариваясь там с получившимися долгами. В результате этого смешения получается нечто настолько отвратительное, что даже самые жуткие монстры Голливуда при виде подобного прячутся кто куда.

В последних числах месяца супруга теряет ко мне интерес, посему все чистосердечные предложения об исполнении супружеского долга встречаются с холодным недоумением, словно я обратился с подобным предложением к абсолютно незнакомой женщине. В связи с вышеизложенным определённые органы начинают здорово опухать и зверски ныть. Поскольку любовницы (по той же злосчастной причине отсутствия лавэ) у меня нет, приходится терпеть все неудобства семейной жизни до следующей зарплаты. В то же время жена, не испытывая никаких неудобств по этой части, целыми утрами, днями, вечерами и ночами занимает эфирное время нашего телефона, болтая с некими загадочными подругами, точно на противоположном конце провода повисло целое подразделение женского батальона. Впрочем, иногда супруга оговаривается, именуя какую-нибудь «подругу» котиком.

Дочка сидит перед телевизором и сосредоточенно обгрызает соску, наблюдая за мельтешением клипов на экране. Пытаясь отвлечь её от этого занятия, ты рискуешь навлечь на себя праведный гнев несправедливо обиженного младенца, выражающийся в постукивании погремушкой по черепу обидчика и пронзительном верещании. Всё это означает, что прикасаться к пульту строго-настрого запрещено.

Старый комп, изредка покидая состояние глючной фрустрации, немедленно оккупируется разлюбезной супругой, и все попытки выселить её из весёлых ферм и прочей социальной хрени натыкаются на звериный оскал слабого женского существа. При этом жена продолжает свои беседы, пытаясь убедить меня, дескать, в её роду некогда был кто-то с именем Юлий.

Но хуже всего становится, когда делаешь попытку заглянуть в холодильник. Возможно, в бесконечном социуме существуют некие поклонники абсолютной пустоты, обожающие созерцать вместилища, освобождённые от содержимого, но я к их числу не отношусь. При наблюдении холодильного нутра мне больше всего нравится зрелище лоснящихся боков колбас и блестящих банок, заполняющих его до отказа. Вот это радует меня, а мой желудок доводит почти до религиозного экстаза. К сожалению, дни, когда я мог без помех любоваться чем-то подобным, ушли в далёкое светлое прошлое. В довершение этой неприглядной картины за окном непрерывно моросит мелкий ноябрьский дождь, угрожая в ближайшее время произвести метаморфозу, обратившись в столь же мелкий и противный ноябрьский снег. От подобного великолепия становится настолько мерзко, что хочется срочно нажраться, но выполнить сие невозможно по той же трижды проклятой причине отсутствия денег.

Остаётся слоняться из угла в угол, постоянно натыкаясь на одного и того же таракана, сидящего на стене с самым что ни на есть унылым видом и столь же уныло шевелящего усами. Убегать он определённо не собирается, понимая, насколько малой угрозой я являюсь в данный момент. Получается некий замкнутый круг: окно, за которым в сгущающихся сумерках падают мелкие капли холодного дождя; жена с трубкой телефона в одной руке и с сигаретой в другой, которая мурлычет: «Конечно же, котик, то есть Любочка», и печальный таракан, понуро переступающий с лапы на лапу. От всего этого хочется вздёрнуться, но точно знаю: этой радости никому не доставлю!

Жена докурила сигарету и сказала томным голосом:

— Ладно, Верунчик, до завтра. Целую.

После этого трубка вернулась на свой насест, а жена отправилась в наш совмещённый санузел с неизвестной сверхзадачей. В тот же момент телефон оглушительно мяукнул, и супруга опрометью вернулась обратно, попутно едва не затоптав меня.

— Алло, — сказала она, и её пухлое лицо отразило разочарование. — Привет и тебе, как там Зинка? Нормально? Чё тогда не звонит? Ага, понятно, а я и забыла совсем… А чё ты хотел? Кого? На кой хрен он тебе нужен? А мне интересно. Ладно, сейчас дам.

Из отдельных реплик я понял: разговор предстоит со мной. Звонил, как нетрудно было догадаться, Фёдор — муж сестры моей дражайшей супруги. С Фёдором у меня были довольно натянутые отношения. Я никогда не мог найти с ним общих тем для разговора, а он, как мне казалось, слегка (а может, и не слегка) презирал меня, считая неудачником. У него самого всё всегда получалось, и это давало жене лишний повод поворчать: «А вот Фёдор… А вот у Фёдора…» Этим она доводила меня до белого каления и не вызывала особо добрых чувств к предмету сравнения.

Поэтому к телефону я подошёл, имея в душе кислый коктейль из недоумения и нежелания вести беседу, способную испортить и без того поганое настроение. Ольга плюхнулась на стул у окна и уставилась на меня взором голодной анаконды, словно я должен был заранее предупредить её о содержании предстоящей беседы.

— Я слышал, ты сейчас в отпуске, — без какого бы то ни было приветствия начал Фёдор, и в его сонном голосе промелькнули нотки нетерпения. — Долго ещё собираешься задницу просиживать?

— Да я, собственно, только начал, — промямлил я, несколько удивлённый подобным вступлением; осведомлённости родственничка я не слишком поражался: всё, известное жене, тотчас становилось предметом обсуждения с её сестрицей, — три дня отдохнул, ещё двадцать семь в запасе.

— Великолепно! — В голосе Фёдора прозвучало откровенное ликование. — Это именно то, что надо. Денег хочешь подзаработать?

— Что? — поперхнулся я. — Чего сделать?

— Лавэ накосить, бабла срубить! — рявкнула трубка так, что у меня в черепе забренчало. — Вынь бананы из ушей!

— А, денег заработать… — уныло протянул я, потирая поясницу. — И как же?

Отсутствие энтузиазма в моём голосе при таком на первый взгляд выгодном предложении имело под собой глубокие основания. Один раз после настойчивых просьб моей драгоценной половины, искренне озабоченной пустотой своего кармана, Фёдор согласился переговорить с хозяином фирмы, где он работал водителем, дабы я посодействовал их благородному труду на благо собственного кошелька. Подсобным рабочим. Вы никогда не работали подсобником в небольшой фирмочке с ограниченным числом работников? Спустя неделю я понял две вещи. Во-первых, Фёдором руководило одно лишь желание — отвязаться от рыбы-прилипалы, то есть моей жены. Во-вторых, до меня дошло, почему место подсобника, свободное на момент моего пришествия, будет оставаться таковым и дальше. Жалкие гроши, получаемые мной, никак не компенсировали тот объём работ, который приходилось выполнять и от которого скончалась бы самая мощная лошадь-тяжеловес, научившись предварительно трёхэтажному мату. С трудом дожив до окончания второй недели, я сравнил полученный доход с обретёнными травмами и, невзирая на алчные вопли супруги, вернулся к прежнему роду деятельности. Естественно, перспектива рабского труда в законном отпуске меня нисколько не прельщала.

— Ты сначала спроси — сколько? — хихикнул Фёдор, причём в его голосе почему-то прозвучало плохо скрываемое злорадство. — А потом узнаешь всё остальное.

— Ну и сколько? — ещё более уныло, чем в прошлый раз, поинтересовался я, ожидая услышать некую усреднённо-низкую сумму, достаточную, чтобы моя благоверная подвигла меня на трудовой подвиг, но определённо не дотягивающую до того уровня, за которым начинается удовлетворение от проделанной работы.

— Три штуки, — торжествующе выдохнул змей-искуситель, сидящий в глубинах телефонной трубки.

— Ско-колько? — Я уже хотел послать Федьку в пешее сексуальное путешествие, и тут он меня добил:

— Баксами.

Всё. Это был решающий удар, после которого я некоторое время сидел в ступоре, рассматривая телефонный аппарат, постепенно приобретающий определённый оттенок. Да-да, именно тот самый, какой имеют лишь маленькие предвыборные плакатики с портретами давно умерших президентов далёкой заморской страны. Мысль, что я могу в одночасье стать обладателем такого количества бабок, раскачивала меня в амплитуде от счастливого блаженства до самого тяжёлого подозрения.

— Это, случайно, не в революциях каких участвовать? — осведомился я, сподобившись наконец на простейший анализ сказанного. За какие другие заслуги могут предложить три тысячи долларов, я просто не представлял. — Так я не согласен.

— Ладно, не бзди, — ответил Фёдор таким покровительственным тоном, словно собирался похлопать по плечу. — Работа тебе ломится очень даже простая. Поедешь с людьми в одно место и поможешь им таскать какие-то ящики. С оборудованием, кажется… Делов — на неделю. Полторы штуки вперёд, полторы — после окончания работы.