...

Когда содержание лейкоцитов в крови опускается до критического уровня, иммунная система оказывается не в состоянии справляться даже с самыми безобидными микробами.

После того как вирус был наконец идентифицирован, профессиональное сообщество наивно рассчитывало в кратчайшие сроки разработать лекарство или вакцину, которая помогла бы остановить распространение болезни. Но не тут-то было. ВИЧ оказался крепким орешком для микробиологов всего мира.

Однажды вечером 1989 года мне неожиданно представилась возможность заняться разработкой вакцины против этого патогена. Моя жена укладывала нашу двухлетнюю дочку спать, как вдруг раздался телефонный звонок.

— Вас беспокоит доктор Ченнок из Национальных институтов здравоохранения, Вашингтон, округ Колумбия, — услышал я мужской голос в трубке. Мужчина интересовался, согласен ли я на несколько лет отправиться в Америку, чтобы поучаствовать в разработке и исследовании вакцины против вируса иммунодефицита обезьян с дальнейшей целью адаптации препарата для лечения СПИДа. Но почему он позвонил мне? Мне ни черта не было известно о вирусах. Я был всего лишь молодым врачом, начинающим исследователем, да и то в совершенно другой области — действие бактериальных токсинов на кровь инфицированного пациента. Видимо, он ошибся номером. Или кто-то решил надо мной подшутить?

— Свен, это ты?

— Простите?

— Минутку, — сказал я по-английски, так как расслышал некоторое запаздывание звука. Но стоило нам обоим замолчать, в трубке повисла звенящая тишина. Пожалуй, он и впрямь звонит из США, подумал я.

— Должно быть, вы ошиблись номером. Меня зовут Андерс, и я ничего не знаю о вирусах. Для меня вирус — это мешочек с белком и цепочкой ДНК.

— РНК, — поправил меня собеседник.

— Что, простите?

— Мешочек с белком и РНК.

— Вот видите, я даже не в курсе о Д… ой, РНК, — выпалил я. И вдруг вспомнил, что ВИЧ — это возбудитель из группы РНК-вирусов, хотя, попадая в клетки человеческого организма, он преобразуется в ДНК-вирус при помощи особого фермента — обратной транскриптазы.

— Понимаете, мы хотим создать новую лабораторию для разработки вакцины против ВИЧ и сейчас набираем молодых и непременно талантливых специалистов с неординарным мышлением. У нас уже есть опытный исследователь — доктор Фил Йонссон, врач, вирусолог, руководитель нашей будущей лаборатории, а также ветеринар-вирусолог Ванесса Хирш и молекулярный биолог Боб Олмстед. Я подумал — а вдруг вам будет интересно стать нашим идейным вдохновителем?

Я ответил, что ситуация чем-то напоминает мне фильм «Пушки острова Наварон» (1961), где целая армия никак не могла взять остров, надежно охраняемый особыми орудиями, и в лагерь противника отослали небольшую лодку с несколькими диверсантами: киллером (Дэвид Нивен), экспертом по взрывчатым веществам (Грегори Пек) и врачом (Энтони Куинн). С помощью изобретательности, сноровки и опыта эта троица совершила невозможное.

— Да-да, что-то типа такого и предполагается, — рассмеялся мой собеседник. — Ну а то, что вы мало знаете о вирусах, даже преимущество. Значит, у вас еще не сформированы дурные привычки. Мы согласны обучать вас в течение одного года, а вы за это поработаете у нас еще год — по рукам?

Я серьезно задумался. Предложение звучало в духе американского Дональда Дака, а мне нравился и этот утенок, и фильм «Пушки острова Наварон». Сделка была обставлена не по-датски, а совершенно по-американски. Мне представился шанс заявить о себе. Раз уж никому так и не удалось ничего придумать, почему бы не попробовать мне? Да к тому же — в самой богоугодной стране — «на Бога уповаем» [«In God We Trust» (англ. «На Бога уповаем») — официальный девиз США.]. Да, я должен был согласиться! Мы должны были принять предложение! И я тут же объяснил, что моя жена также врач и в случае нашего переезда в Америку не сможет быть просто домохозяйкой и сидеть дома сложа руки в течение нескольких лет, ведь тогда она потеряет квалификацию. Доктор Ченнок поинтересовался, какая у нее специальность, и я ответил, что она анестезиолог.

— Прекрасно, тогда мы устроим ее на исследовательскую работу в Джорджтаунский университет.

Это был одновременно и шах, и мат. Тут и думать было нечего.

— Когда мне лучше приехать? — спросил я.

— Завтра было бы здорово, — без промедления ответил он, и я так и не понял, шутит он или говорит серьезно.

— Хорошо, мы приедем как можно быстрее, но нам понадобится несколько дней, чтобы продать машину и найти квартирантов, уволиться с работы, упаковать на хранение мебель и так далее. Считайте, что мы уже на полпути.

Затем мы распрощались в надежде увидеться очень скоро.

— Кто это был? — крикнула с кухни Йонна.

* * *

— Станция «Тэнлитаун», платформа слева, — монотонно объявил по громкоговорителю женский голос с явным южным акцентом. — Состав следует по красной ветке метро до конечной станции «Шеди Гроув».

Видимо, в Вашингтоне живет много афроамериканцев, подумал я, стараясь не слишком пристально разглядывать нескольких пассажиров, оставшихся в вагоне после станции «Тэнлитаун», которая находится на границе между округом Колумбия и штатом Мэриленд. Напротив сидела полная женщина в очках в стиле Дамы Эдны Эвередж, ее угольно-черные волосы были так щедро сдобрены лаком, что запросто продержались бы, не меняя формы, до следующего Нового года. Она набивала рот чипсами, запихивая их в щель между полными ярко-красными губами. На жирных пальцах с длинными искусственными ногтями, выкрашенными золотым лаком, не было свободного места от дешевых массивных колец и перстней. Большая часть закуски исчезала где-то между необъятных грудей. Она подняла на меня взгляд, я застенчиво улыбнулся и осторожно отвернулся.

Поезд наконец выехал из темного подземелья, полуденное солнце купало зеленый пейзаж в ослепительном свете, напоминающем бенгальский огонь. «Шеди Гроув» была конечной станцией, она располагалась между Твинбруком и Роквиллем в штате Мэриленд, начинавшемся сразу за пределами города Вашингтон. Лаборатория находилась где-то в районе Твинбрука. Я взглянул на карту метро, висевшую у дверей вагона. Да, все верно, пора выходить.

— Станция «Твинбрук», платформа слева.

Тут выходило не так много народу. Несколько мужчин в костюмах и с газетами в руках быстро зашагали к эскалатору на другом конце платформы. Я же остался стоять, когда поезд уехал: мне хотелось с высоты рассмотреть местность, где нам с семьей предстоит жить в течение следующих нескольких лет.

На удивление зеленый район, повсюду деревья: клены, разные виды хвойных, а еще какие-то необычные растения, похожие на каучуковые, но оказавшиеся впоследствии огромными восхитительными магнолиями. И довольно спокойно, как мне показалось, совсем мало машин и пешеходов. Неплохое место для моей дочки Саши, с умиротворением подумал я. И так тепло, кажется, даже слишком. Видимо, в поезде работал кондиционер. А ведь пока только апрель. Солнце основательно припекало, накрывая волной жара весь Твинбрук: всю зелень, крыши вилл, высящихся над деревьями и кустами, станцию метро и меня самого. Пришлось отступить на несколько шагов назад, под узкий козырек платформы. Обильно потея, я пытался сообразить, в какой стороне находится улица Фишер-лейн, где расположена лаборатория. На крыше здания под названием «Твинбрук-2» должна быть теплица — кажется, ее-то я и вижу примерно в полукилометре от станции на невысоком строении, присоседившемся к бензозаправке «Эксон». А слева от строения с теплицей — огромный роскошный квартал частного сектора. Там мы и будем жить, подумал я, в лабораторию можно будет ездить на велосипеде, а Йонне будет совсем близко до красной ветки метро, когда она станет ездить на работу в Джорджтаунский университет. Первым делом мне предстояло найти жилье и машину — через десять дней приезжала моя семья.

Профессор Ченнок оказался очень симпатичным и профессиональным руководителем отделения Национальных институтов здравоохранения, где мне предстояло работать, а именно — Национального института аллергии и инфекционных заболеваний (НИАИЗ).

— Про вас ходят слухи как про изобретательного исследователя с кучей замечательных идей, а это именно то, что нам нужно для борьбы с ВИЧ и СПИДом, — сказал Ченнок, приведя меня в лабораторию. Переговорив с парой сотрудников, он передал меня в их надежные руки.

Мой будущий начальник, глава лаборатории инфекционных заболеваний при НИАИЗ доктор Фил Джонсон, был примерно моего возраста. Я сразу познакомился с двумя другими учеными: ветеринаром Ванессой и молекулярным биологом Бобом. Фил был уже наполовину лысым, он то и дело беспокойно и застенчиво отводил умный, чуть насмешливый, проницательный взгляд, хотя самомнения ему явно было не занимать. Я сразу понял, что личное общение между нами будет натянутым, зато в профессиональном плане мы наверняка сработаемся. И действительно, почти сразу он взялся демонстрировать мне технологию, которую их лаборатория применяла для определения последовательностей генов в полученных вирусах. Начальник вручил мне целую стопку свежих лабораторных протоколов, которые я должен был внимательно изучить, и познакомил с теоретической основой предстоящих нам экспериментов, изложенной на доске в коридоре. Мы наткнулись на пару лаборантов мужского пола — именно этого, потому что мужчины не беременеют и, соответственно, не уходят в декрет на целых две недели. Такая «роскошь» была доступна в то время в США только женщинам вплоть до того момента, как в 1993 году отпуск по уходу за новорожденным продлили до 12 недель. Один из лаборантов по имени Джордж, завидев Фила, радостно поприветствовал его: