I

Я родился в ныне снесенной больнице на окраине респектабельного района Джорджтаун в Вашингтоне, округ Колумбия. Через два месяца после моего рождения родители Альма и Вильям Кэрролл Телли отвезли меня в дом бабушки в городе Дарем, штат Северная Каролина, который является центром табачной промышленности. Мои родители были молоды, и, как это повелось в темнокожих семьях Юга, было решено, что я буду жить у бабушки Бенни Фрэнсис Дэвис, пока мать и отец строят карьеру в столице. Я называл бабушку Мамулей.

Мы с Мамулей жили вместе с моей прабабушкой, ее звали Чайна. Овдовев, они управляли домашним хозяйством совместно, основываясь на принципах дисциплины, веры в Бога и поддержания быта на должном уровне. Их доход складывался из двух пенсий, зарплаты бабушки от подработки домашней прислугой в мужском кампусе Университета Дьюка и того, что присылали мои родители. У меня, хотя я еще был ребенком, тоже были свои обязанности: вытирать пыль, убирать уголь из печей, собирать растопку в сарае, мыть посуду после еды.

Важную, очень важную роль в жизни играла церковь: воскресная школа, изучение Библии на каникулах, празднование возвращения домой после учебы, крещение в заполнявшемся водой во время дождей бетонном бассейне, сооруженном за кладбищем в церковном дворе.

Я ходил в начальную школу Лион-парка, которая находилась на той же улице, что и наш дом. Мои любимые двоюродные братья были моими лучшими друзьями, нас многое связывало. В основном мне удавалось избегать жестокой травли в школе и в округе. Но я хорошо помню, как однажды из-за снега не пошел в школу и гордо лепил во дворе снеговика из трех шаров с носом-морковкой и угольками на месте глаз и рта. Прабабушка Чайна разогрела на ланч куриный суп-лапшу «Кэмпбелл» из банки и позвала меня в дом. Когда я вернулся, мой снеговик был разрушен соседскими ребятами. Было очень обидно, я развернулся и пошел обратно. А что я мог сделать? Прабабушка не могла выйти и встать на мою защиту, а у меня не было желания преследовать вандалов и выяснять с ними отношения.

Дети бывают очень жестокими. Когда я огорчался, мой дядя Льюис всегда говорил мне: «Просто снова вставай на ноги. Вставай каждое утро и не останавливайся».

...

“ В основном мне удавалось избегать жестокой травли в школе и в округе. Но я хорошо помню…”

Это был один из лучших советов, которые мне когда-либо давали.

В юности я черпал пищу для своих фантазий из книг и пластинок, слушал классическую музыку, Нину Симон, Лору Ниро, Арету Франклин, Диану Росс. В загородном доме тети Миры я нашел книгу о гибели «Титаника», роскошного океанского лайнера, который не должен был утонуть никогда. Богатые пассажиры лайнера встретили свою смерть в холодных водах. Каждый раз, когда я приезжал к тете Мире, я брал эту книгу — она поднимала во мне волну чего-то, что выходило за рамки моего ежедневного существования.

Моим любимым пристанищем была городская библиотека в центре Дарема. К двенадцати годам я проштудировал все книги и журналы, которые попались мне на глаза. Моим миром стали глянцевые страницы Vogue, где я читал про легендарный бал Трумэна Капоте, который он организовал в отеле Plaza в честь Кэтрин Грэм, и про Глорию Вандербильт в ее винтажных стеганых одеяниях с елизаветинскими рюшами от Adolfo. Мне нравилось рассматривать ее фотографии в лаконичных костюмах Mainbocher или экзотических плиссированных платьях Fortuny, которые она хранила в скрученном виде, чтобы плиссировка на шелке лучше сохранялась. Они были похожи на свернувшихся в клубок змей. Я мечтал познакомиться с Наоми Симс и Пэт Кливленд и грезил о жизни, которую видел на страницах Vogue, где не было места ничему плохому.

Голубое весеннее небо оттеняло великолепный цвет розовых кустов бабушки во дворе. Летом мы собирали дикую ежевику, наблюдали, как красные кардиналы кружат над нашим домом, и в пять тридцать садились за чудесный обед, который готовился весь день. Еда была нашей роскошью — простая, вкусная домашняя еда. Свежие домашние блюда готовились каждый день. Конечно, иногда мы доедали то, что оставалось. Но я помню, что по воскресеньям обожал на завтрак теплые, только что испеченные булочки на кефире, полоски хрустящего бекона, яичницу-болтунью и варенье. Больше всего я любил торты, пироги и еще миллион других десертов домашнего приготовления.

С приходом осени шуршащие сухие листья с огромного клена усеивали наш двор, и их долго приходилось убирать. Зимой, когда шел снег, я набирал в сарае несколько ведер угля и оставлял их на заднем крыльце.

Прабабушка умерла в январе 1961 года, и я впервые в жизни почувствовал себя одиноко. Для только вступающего в жизнь молодого человека смерть прабабушки, которая была главой и опорой нашей религиозной семьи, стала ошеломляющим событием.

Семья собралась у тети Пит, и она наготовила кучу еды, чтобы накормить всех, включая своих семь дочерей, единственного выжившего сына и многих других родственников. Всю ночь до утра взрослые провели в гостиной, рассказывая истории о том, как они росли, и о всеми любимой усопшей.

Так получилось, что мы с бабушкой не были особо разговорчивы, живя под общей крышей скромного дома, наполненного заботой и любовью, и разделяя главные ценности: относиться к другим с добротой и проявлять участие к своим соседям и семье.

Жизнь продолжалась. Мои родители развелись, когда мне было девять. Никто не сообщил мне об этом, но в итоге я сам каким-то образом догадался. Оба продолжали часто навещать меня. Отец всегда привозил мне какой-нибудь роскошный подарок: новехонький ярко-красный велосипед, «Всемирную энциклопедию», черно-белый телевизор или мой первый проигрыватель. Каждый его подарок был для меня настоящим сокровищем. У меня были карманные деньги, и по пятницам я ездил с Мамулей в центр Дарема и покупал новые виниловые пластинки.

Моя мать бросила отца, так как полагала, что сможет лучше устроить свою жизнь, и планировала выйти замуж за более обеспеченного мужчину. Однажды вскоре после развода она получила приглашение на свадьбу этого мужчины и другой — более молодой — женщины. Это навсегда сломило ее дух. Она заболела. Ее волосы поседели раньше времени, у нее случилось нечто вроде временного умопомрачения, в ходе которого она пыталась поджечь свою квартиру. К тому же она отказалась даже от тех небольших алиментов, которые полагались ей по закону. Она указала отцу на дверь и сама справлялась финансово, но стала жестокой и эмоционально отстраненной. Она продолжала навещать нас в Дареме, ходила со всеми в церковь и во всем участвовала, но разговора между нами не получалось. Я что-то ей рассказывал, она едва отвечала. Я знал, что она относится ко мне с любовью, но вряд ли я ей был интересен.

Как и все американцы, мы с бабушкой смотрели инаугурацию президента Джона Ф. Кеннеди, так как это было ключевое событие новой эры для нашей страны. Оно символизировало надежду и, кроме того, — гламур. Джеки Кеннеди была самой молодой первой леди и инфлюенсером — пожалуй, первым инфлюенсером современности. Я восхищался тем, как она выглядела, как шла на инаугурации в своем элегантном пальто, я был одержим ее шляпкой-таблеткой, маленьким меховым воротничком и сапожками с меховой оторочкой, а также муфтой, в которой она грела руки в тот морозный январский день.

И вновь я был очарован, когда на День святого Валентина в 1962 году по всем каналам транслировали черно-белые кадры экскурсии по Белому дому, которую проводила миссис Джон Ф. Кеннеди. Я был счастлив от представившейся возможности заглянуть внутрь главного дома нашей страны. Джеки Бувье Кеннеди и ее стиль находили у меня глубокий отклик. Я знал, что стал свидетелем важного события, которое будет только началом в череде подобных.

Она стояла с идеально уложенными и завитыми волосами в точной копии оригинального платья Dior из бутика Chez Ninon и красноречиво, со знанием дела рассказывала о Белом доме. Тогда я впервые услышал о французском бренде Porthault, оформившем в качестве подарка стол в парадной гостиной длинной белой скатертью, вышитой вручную золотой нитью. Я узнал, что Джеки выбрала для вина и воды простые бокалы, которые нашла в Вирджинии. Она рассказывала об истории белой лепнины Стэнфорда Уайта [ Стэнфорд Уайт (1853–1906) — известный американский архитектор.] начиная с 1902 года. И напомнила, что Тедди Рузвельт заказал мраморный камин с изображением американских бизонов.

Из ее тихой элегантной манеры говорить, выверенности каждого слова, ее сосредоточенности на истории этого великолепного здания родилась моя страсть к антиквариату и изысканным предметам. Так я начал подражать Джеки Кеннеди. Она была моим кумиром во всех значимых для меня вещах: одежде, оформлении интерьера, в том, как она формировала образ первой леди. Мои тетушки копировали стиль Джеки Кеннеди, насколько им позволял бюджет, с ее непременными шляпками-таблетками, сумочками на цепочке и перчатками, разумеется. Все уважаемые негритянские дамы черпали вдохновение в стиле первой леди (тогда «негритянские» было приемлемым выражением, сейчас нужно было бы сказать «афроамериканские»).

У моей бабушки один из ящиков комода заполняли перчатки на любой сезон, и они были ее самым роскошным аксессуаром. В другом ящике лежали любимые носовые платки, которые она клала в свою выходную сумочку по воскресеньям. Мамуля носила туфли на среднем каблуке, и я с восхищением наблюдал за ней, когда мы шли в церковь. Особенно меня завораживали темно-синие туфли из кожи с репсовым бантом от Naturalizer, купленные весьма недешево. Она носила их с сумочкой в тон.