— По мне, голос пожилого синьора. Но, может, он и притворяется. Не поздоровался, только хотел знать, приходили вы или нет. А вот и письмо.

Достал из-под прилавка и протянул комиссару.

Такой же конверт, как предыдущий, адрес написан так же, сбоку такая же приписка: «охота за сокровищем». Он сунул конверт в карман, попросил бутылку виски, заплатил и вышел. Обратный путь занял около часа: он шел не спеша, стремясь получить удовольствие от прогулки. Вернувшись, снова устроился на веранде и вскрыл конверт. Снова листок со стишком.

Раз ты в игру вступить надумал,
Придется дальше продолжать.
И, слабым огоньком ведомый,
Старайся тайну разгадать.


Так вот, любезный Монтальбано,
Где та дорога, что узка,
В кольцо свилась, а дальше плавно
Бежит к вершине в облака?


Ступай по ней, коли отыщешь,
И приведет тебя она
В места знакомые, родные,
Где будет ждать еще одна.

Стихи, конечно, отменная дрянь с точки зрения ритма и рифмы. И ничего не понятно.

Кое-что, впрочем, он понял. Что автор сих виршей — напыщенный индюк. Это сквозило уже из обращения «любезный Монтальбано»: будто его визави чуть ли не сам Господь Вседержитель.

И в любом случае с разгадкой придется повременить до утра. Нужна карта местности. Так что лучше всего лечь и поспать.

Спал он плохо, ему снились странные вещи: надувные куклы, мучившие его загадками, ответа на которые он не знал.

Галло заехал в полдевятого.

— Не в службу, а в дружбу: как высадишь меня, сгоняй в муниципалитет, добудь там топографическую карту Вигаты. А еще лучше — дорожный атлас. Если у них нет, попроси копию нового плана городской застройки. А может, у них есть фото местности, снятые сверху.

— Ай, синьор комиссар! — вскричал Катарелла, едва Монтальбано переступил порог комиссариата. — Там до вас один синьор, желает побеседовать с вами лично и персонально.

— Как зовут?

— А имя его, значится, Жиромо Какаццоне, так он сказал.

— А мы уверены, что его именно так зовут?

— Кто уверен, синьор комиссар? Я, вы или Какаццоне?

— Ты.

— Я-то? Уж я-то уверен, еще как уверен! Может, он сам не так уверен, что его звать Какаццоне, а уж я уверен, еще как!

— Ладно, пригласи его в кабинет.

Спустя пару минут появился старик лет восьмидесяти с совершенно белой шевелюрой — то ли из-за возраста, то ли потому, что был альбиносом. Среднего роста, в потертом костюме, стоптанных ботинках, из тех, что вечно не в своей тарелке, даже у себя дома. Для своего возраста вроде неплохо сохранился. Только руки слегка дрожат.

— Я Джироламо Каваццоне.

Кто бы сомневался!

— Вы хотели со мной поговорить?

— Да.

— Садитесь, слушаю вас.

Старик поднял на него мутный взгляд — словно его неожиданно разбудили, и он никак не мог сообразить, где находится.

— У вас был ко мне вопрос? — подбодрил его комиссар.

— Ах, да-да, простите. Я, скажем так, позволил себе обеспокоить вас визитом, чтобы спросить совета. Возможно, вы не самое подходящее лицо, но поскольку я не знаю, к кому…

— Слушаю вас, — прервал затянувшуюся тираду Монтальбано.

— Вы, конечно, не в курсе, но я племянник Грегорио и Катерины Пальмизано.

— Ах, вот как! Не знал, что у них имеется родня.

— Мы не общаемся больше двадцати лет. Семейные распри, наследство… В общем, моя мать ничего не унаследовала, все досталось лишь двоим, Грегорио и Катерине, и тогда…

— Прошу вас, излагайте по порядку.

— Простите, я так подавлен… Родители моей матушки, Анджело и Матильда Пальмизано, спустя год после женитьбы произвели на свет дочь Антонию. Надо сказать, что бабушка Матильда родила Антонию, когда ей еще не исполнилось девятнадцати лет. Антония в восемнадцать вышла замуж за Марио Каваццоне, и у них родился я. Так вот, спустя восемнадцать лет после рождения Антонии бабушка Матильда — а было ей в ту пору тридцать семь — неожиданно родила сына, Грегорио. А потом и дочку, Катерину. Не знаю, удалось ли мне объяснить…

— Вы отлично все объяснили, — заверил Монтальбано. На середине рассказа он потерял нить, но не хотел, чтобы его снова утомляли генеалогией.

— Так вот, поскольку являюсь ближайшим родственником, хотел бы узнать у вас… раз уж дела обстоят таким образом, что… со всей очевидностью… но, само собой, при полном соблюдении законов…

— Простите, о каких делах вы говорите?

— Понимаете, мне бы не хотелось выглядеть так, будто я решил воспользоваться… Несчастье есть несчастье, боже упаси, и надобно относиться с уважением, да… но поскольку… и само собой, на законных основаниях… — Остановился, набрал воздуха и выпалил: — Можно считать их умершими?

— Кого?

— Моих дядюшку и тетушку, Грегорио и Катерину Пальмизано.

— Они безумны, не мертвы.

— Но ведь они признаны невменяемыми, а значит…

— Слушайте, синьор Какаццоне… — перешел в наступление Монтальбано, нарочно коверкая фамилию посетителя.

— Каваццоне…

— Хотите начистоту? Вы пришли узнать, можете ли наследовать имущество живых родственников, раз их объявили невменяемыми. Так?

— Ну, в некотором смысле…

— Нет, синьор Каваццоне, это единственно возможный смысл. Так я вам скажу, что в этом вопросе не разбираюсь. Обратитесь к адвокату. Всего хорошего!

Дряхлый старикан, одной ногой в могиле — и туда же, решил поживиться за счет двух несчастных психов. Комиссар негодовал.

Старик встал с видом еще более растерянным, чем когда зашел в кабинет.

— Всего хорошего, — и вышел.

— В муниципалитете, — заявил Галло, входя в кабинет, — нет карты Вигаты. Ни дорожного атласа, ни фотографий с воздуха.

— Что, совсем ничего нет?

— Есть карты нового градостроительного плана, на шести больших листах, там весь город, но план не окончательный, и карты не могут предоставить для ознакомления.

— В смысле не дадут посмотреть?

— Нет, для ознакомления — так они сказали.

— А что значит «для ознакомления»?

— Посмотреть.

Еще одно жуткое словцо, до кучи к «утилизации» и прочей прелести.

— А для ознакомления, как сказал служащий, надо подать письменный запрос на бланке компетентного учреждения.

— Какого еще учреждения?

— Например, нашего.

— Да, но в чем компетентного?

— Может, в том, что оно является учреждением?

— Ладно, сейчас напишу запрос, а ты отнесешь.

— Синьор комиссар, там до вас на телефоне сынок синьоры Чибирриччо.

Не иначе Паскуале, сынок Аделины, известный преступник и вор. К комиссару он питал столь теплые чувства, невзирая на судимости, что пригласил быть крестным отцом своего первенца. Что стало поводом для ссоры с Ливией, которая, с ее северным менталитетом, никак не могла взять в толк, как может комиссар полиции якшаться с матерым рецидивистом.

— Хорошо, переключи на меня.

— Комиссар, это Паскуале Чирринчо.

— Выкладывай, Паскуале.

— Я тут матушку в больницу отвез.

— Господи! Что стряслось-то?

— Ее такой испуг пробрал у вас дома в Маринелле.

— Отчего же?

— Пошла за шваброй, открыла чуланчик, а на нее вывалились два женских трупа. Ну, так ей показалось. Вот она и всполошилась!

Господи Иисусе, куклы! Он забыл предупредить Аделину запиской!

— Нет… это не трупы, это…

— Знаю, комиссар. Матушка выскочила из дома, кричала как безумная, а потом в обморок хлопнулась. А когда в себя пришла, позвонила мне на мобильный. Я бегом к ней, а перед тем как в больницу везти, зашел в дом — поглядеть, что за трупы. Понимаете? Если бы настоящие трупы, и вам надобно было их припрятать, я бы помог…

— В чем?

— Ну как — в чем? Убрать трупы. Сейчас это просто делается: в кислоте растворил — и все дела.

Что за хренотень он себе насочинял? Разве может комиссар держать дома пару трупов, выжидая удобного случая, чтобы от них избавиться? Лучше сменить тему. А не то еще придется благодарить за щедрое предложение помощи в таком-то деле.

— И как Аделина?

— Лихорадит ее. И за вас тревожится. Просила предупредить, что не успеет ужин сготовить.

— Ладно, спасибо. Обними от меня матушку и пожелай ей скорейшего выздоровления.

На том конце провода молчали.

— Что еще, Паскуале?

— Синьор комиссар, вы уж простите, но я одну вещь скажу.

— Говори.

— Хотел сказать, вы живете один, а невеста ваша редко заезжает, и, понятное дело…

— Что — понятное дело?

— Понятное дело, вам порой надобно…

— Твоя мать обо мне отлично заботится.

— Синьор комиссар, я про другую заботу толкую, матушка такого не может дать.

— Ты о чем?

— Вы только не обижайтесь, но, если вам нужна красивая девчонка, вы только позвоните, а я уж найду, — что вам с куклой-то развлекаться. Красивая девчонка: русская, румынка, молдаванка, какую захотите. Светленькая, темненькая, на ваш вкус. Здоровая, чистая, обещаю. И для вас бесплатно, само собой. Вы меня поняли? Мне поискать?

До Монтальбано наконец дошло. У него перехватило дыхание и слова застряли в горле.

— Алло, синьор комиссар, вы слышите меня?

Но он, не отвечая, повесил трубку. Этого только не хватало! Кто теперь выбьет из головы Аделины и ее сынка эту дурь — что синьор комиссар тешится с надувными куклами? Пять минут он был не в состоянии двинуться с места. Сидел и матерился.