— Но какой у него мотив? Почему он это сделал?

— Итак… — Тина повертела между пальцами ручку, прежде чем ответить. — Каспарек безэмоционален по отношению к другим, однако это не касается его собственного чувства вины. Он не может избавиться от кошмарной навязчивой мысли, что именно он виновен в том, что случилось с матерью. Эти повторяющиеся видения сводят его с ума. Его единственный шанс на выздоровление — окончательно вытеснить эти образы из головы, и для этого он должен заменить воспоминание о своей матери на воспоминание о ком-то другом. — Она неуверенно посмотрела на Снейдера.

Тот кивнул.

— И он убивает другого человека, с которым у него нет близких отношений, — продолжила Тина. — Поэтому он и располагает тело Катарины так, как если бы она попала в силосорезку. Морская вода символизирует дождь, который шел в тот день.

— Видите, получается же. — Снейдер казался довольным.

Пока Сабина включала сотовый и кликала по экрану, Снейдер заговорил громче:

— Я вижу, что вы можете больше, чем просто дышать нашим чистым лесным воздухом Гайсберга. Постепенно вы начинаете заслуживать свою зарплату. Значит, с убийцей все ясно, — резюмировал он. Никто ему не возразил. — Немез! Вам наскучили наши рассуждения?

Она на секунду подняла глаза от экрана и продолжила печатать.

— Черт возьми, что там такого важного? — крикнул Снейдер. — Отложите телефон в сторону!

— Я только что погуглила погоду двадцать четвертого сентября того года.

Снейдер с любопытством смотрел на нее.

— И как вам помогут эти знания?

— Вы прежде сказали, что убийца незаметно перенес свою жертву к морю. Кроме того, вы утверждаете, что Каспарек не в состоянии понять чувства возможных свидетелей, поэтому не учел опасность быть замеченным. Лишь субъект с подобной клинической картиной мог так рисковать и тащить женщину в бессознательном состоянии через весь причал.

— Вы лишь повторяете то, что мы уже знаем.

— Но все это было совсем не обязательно! — заявила Сабина. — Ему не нужно было ни осторожничать, ни бояться, что за ним наблюдают. В тот день в 18 часов было не просто дождливо. Хлестал настоящий ливень, и штормовой ветер гнал его с побережья в открытое море. Небо до горизонта было затянуто темными тучами. Рестораны закрыты. На деревянном причале гарантированно никого не было.

— Хорошо — поставьте себя на место преступника и опишите его чувства! — потребовал Снейдер.

— Он поднимает женщину… — Сабина на мгновение замолчала и закрыла глаза. — Дождь хлещет ему в лицо. С усыпленной женщиной на плече он тяжело шагает по волнорезу.

Тут Катарина приходит в себя. Но ему не нужна еще одна доза хлороформа, потому что шторм все равно относит ее стоны в море. Она начинает двигаться — это заставляет его быстрее идти туда, где кончается причал и где на темном горизонте он наконец видит блеск волн. Он увязает в иле, пробирается дальше. Его личный катарсис в том, чтобы отнести эту женщину к предназначенному для нее месту…

Сабина открыла глаза.

— И какой вывод из этого вы делаете? — спросил Снейдер.

— Это мог быть кто угодно.

Шёнфельд и Майкснер снисходительно улыбались и качали головой.

— Правильно, — спустя какое-то время подтвердил Снейдер. — Каспарек не был осужден.

Шёнфельд развернулся.

— Почему?

«В таком случае дело было бы закрыто, гений», — подумала Сабина.

— По трем причинам. — Снейдер поднял руку. — На месте преступления не взяли следы ДНК. Признание было выбито из Каспарека сотрудниками полиции, расследующими этот случай, и обыск его палаты проходил без соответствующего ордера, из-за чего доказательства и улики не могли быть учтены в суде.

— Почему снова не открыли производство по этому делу?

Снейдер вальяжно сел на стол рядом с кафедрой.

— Когда-нибудь слышали о «парадоксе Кеннеди»?

Все помотали головой, Сабине это понятие тоже не встречалось ни разу за всю ее карьеру.

— Вы знаете такое из новостей: если происходит убийство известной личности, как, например, Кеннеди, к расследованию неожиданно подключаются высокопоставленные чиновники высшего уровня, которые не имеют понятия о работе на улице. И случаются ошибки, которые обычно допускают только дилетанты. — Снейдер вздохнул. — Здесь похожий случай. Катарина была племянницей австрийского дипломата, и делом вдруг стали заниматься высокие начальники.

— Кто руководил расследованием? — спросила Тина.

— А вы как думаете? — ответил вопросом на вопрос Снейдер.

— Президент Хесс лично?

Снейдер ничего на это не сказал.

— Как бы то ни было, настоящего преступника так и не схватили.

— А почему вы считаете, что это был не Каспарек? — спросила Тина.

Снейдер, все так же сидя на столе, оперся локтями о кафедру.

— Просто… если все совпадает и сходится, то что-то не так. Все было слишком гладко. Настоящий убийца за несколько недель или месяцев до преступления достал, как и мы, медицинские карты всех клиентов неврологической клиники. Возможно, он, как и мы, наткнулся на Каспарека, на его чувство вины в смерти своей матери, на протоколы сеансов психотерапии, описания его ночных кошмаров и фотографии с места несчастного случая.

Пока Снейдер говорил, Сабина еще раз пролистала досье Каспарека. На копии допроса, который проводили всего несколько недель назад, она узнала смазанную подпись сотрудника, ведущего расследование: «Эрик Дорфер». По спине у нее пробежал холодок. Ее голову словно окунули в ледяную воду. Простое совпадение или система заключена в том, что Снейдер разбирает с ними только те дела, над которыми работал Эрик?

— …После этого убийца разрезал Катарину на части, чтобы она выглядела как мать Каспарека. — Снейдер понизил голос. — Как будто и она попала в силосорезку в тот дождливый день.

Сабина открыла рот, но Снейдер не дал ей сказать ни слова.

— Нет, я не думаю, что Каспарек был настоящей целью убийцы, который хотел повесить на него преступление, — Катарина была первичной и основной целью, а Каспареку просто отводилась роль козла отпущения.

— Я хотела сказать кое-что другое, — пробормотала Сабина. Все же она поостережется еще раз произносить фамилию Эрика на занятии.

Снейдер раздраженно махнул рукой.

— Ну, что там?

Сабина заскрипела зубами.

— Точно так же, как и в деле Centipede, убийца оставил ложные следы, чтобы подозрение пало не невиновного человека. Там берлинский гинеколог, здесь мужчина с диссоциативным расстройством идентичности из Санкт-Петер-Ординга.

Снейдер поднялся со стола и махнул рукой, словно уже знал, куда она клонит. Но Сабина не дала сбить себя с мысли.

— В обоих случаях речь может идти об одном и том же преступнике.

— Полностью исключено, — возразил Снейдер. — Методы убийц различаются. В одном случае использовали рогипнол, в другом хлороформ. Там скальпель, здесь складной нож. Кроме того, на основании резаных ран судебный медик исходит из абсолютно разных физических характеристик преступников.

— Но…

— Что — но? — воскликнул Снейдер и направился к Сабине. — Вы всерьез думаете, что мы с Бессели, как и еще десяток прочих специалистов БКА, не сравнили бы эти два случая друг с другом? Это определенно два разных почерка! Никакого сходства нет!

— Есть, — возразила Сабина. — Попытка оставить фиктивные следы.

— О боже, вы пока что выдавали неплохие идеи, но что это за притянутая за уши теория? Подумайте сами! — сказал Снейдер. — Вы утверждаете, что судмедэксперт ошибся.

— Может…

— Может, вы не доросли до этого дела и оно превосходит ваши способности, — перебил он ее. — Вместо того чтобы фантазировать, вам следует вернуться в реальность.

Сабина замолчала. Она заметила, как ее рука сама собой сжалась в кулак под столом. Конечно, это была настоящая находка для других, которые обменивались многозначительными взглядами. Лишь вчера Снейдер просил студентов предлагать новые теории и быть открытым для всего — но в следующий момент душил на корню любое креативное начало. Снейдера словно подменили. К тому же она не ожидала от него такого непоследовательного поведения. Это было непривычно. С ним творилось что-то, чего она не понимала своим куриным умишком?

— Мы снова увидимся завтра в восемь утра. — Снейдер завершил занятие.

Сабина уже не слушала. Она изучала медицинское заключение и искала подпись судебного медика. И вдруг испытала дежавю: его звали доктор Лауренц Белл.

12

Мелани ехала по Анрайнерштрассе к своему земельному участку на озере. Ей казалось, что ее желудок — это бездонная темная дыра. Нужно как-то выбросить из головы картинки разложившейся изуродованной девочки в полиэтиленовом пакете. Одно дело видеть такое на фотографиях уголовной полиции и представлять их в зале, и совсем другое — стоять в двух метрах, чувствовать запах тела и слышать хруст суставов.

«Подумай о чем-нибудь другом!»

Она опустила стекло, и в машину ворвался пряный запах озера. Было десять часов утра, и несколько серфингистов уже выталкивали свои доски из воды. Издалека она видела свой дом. Вообще-то, он принадлежал им с Герхардом. Они долго искали участок, пока наконец не наткнулись на этот на озере Нойзидлер, в сорока пяти километрах на юго-восток от Вены. Расположение было идеальным для обоих и не мешало их работе. Герхард был судебным репортером и, как и Мелани, имел дома собственный офис. Кроме того, оба любили работать в тишине и уединении.