Потолок терялся в вышине, но там угадывалась пышная лепнина, богато украшенная позолотой. На матовых тёмно-синих стенах висели картины в дорогих рамах. Я невольно залюбовался ночными пейзажами Коровина; фыркнув, оценил небольшого Шишкина — лес с лосями; ещё отметил пару графических вещей Климта; кое-кого из прерафаэлитов; потом большое — три на пять метров — полотно Генриха Семирадского.
Кстати, вот именно эту картину, изображавшую ночные танцы на греческом острове Лесбос, раньше мне видеть не доводилось. Но кисть и манера были гарантированно его, да и подпись стояла в углу холста. Слегка помолодевшая старушка мягко улыбнулась, заметив моё удивление:
— Эта вещь была заказана после ошеломляющего успеха «Фрины на празднике Посейдона в Елевсине».
— Ну, ту картину я отлично помню, сейчас она в Русском музее Санкт-Петербурга. А вот это полотно…
— Интересуетесь историей искусств, юноша?
— Это моя профессия.
— Ах, тогда вам, возможно, будет любопытно узнать, что художник отказался от денег. Как только краски и лак высохли, он принёс это полотно в подарок. С обратной стороны холста есть короткая надпись, сделанная его рукой, о том, что «Ночь на Лесбосе» сделана лишь в единственном экземпляре, все подготовительные рисунки и эскизы сожжены, а сама картина передана в дар.
— Кому?
— Разве ответ не очевиден?
На меня второй раз накатило ощущение, что эта пожилая женщина, вполне себе бодро шествующая чуть впереди, выглядит немного иначе. Кажется, у неё потемнели и удлинились волосы и вроде бы даже приподнялась грудь. Мысли странные, признаю, но…
— Вы меняетесь!
— Неужели? — хмыкнула она, обернувшись. Теперь ей никто не дал бы и больше сорока. — Молодой человек, мы почти пришли. Госпожа Геката, как вы её называете, примет вас в гостиной у камина.
— А как вы её называете? — тупо спросил я.
— Никак.
Вот и поговорили. Мы прошли ещё мимо десятка картин. Как правило, на всех была изображена ночь. Каких-то авторов, вроде раннего Николая Рериха или позднего Камиля Коро, можно было узнать сразу, других — нет. Ещё глаз автоматически зацепился за сияющую под лунным светом скульптуру лимонно-жёлтого жеребца, которому поклонялись жрецы и воины. Ну, прямо в тему наших поисков по Митридату. Надо бы спросить хозяйку, но…
Она уже провела меня в достаточно просторную комнату, где по факту можно было кататься на горном велосипеде, не боясь разгоняться и сшибать углы. У камина, в котором легко уместился бы целый бык на вертеле, стоял изящный круглый стол и три венских кресла, почему-то накрытых волчьими шкурами. Мне было предложено крайнее справа.
— Прошу вас, присаживайтесь. Мужчина, а почему вы думаете, что ваш друг хочет отсюда уйти?
— То есть он здесь?
Моложавая женщина напротив меня щёлкнула пальцами, и из-за каминной тени вышел наш Денисыч. Нет, наверное, правильнее было бы сказать, выполз на четвереньках. Пьяный в дупель, как, естественно, решил я, но нет…
— Тебе знаком этот человек? — спросила молодая, но уже никак не моложавая женщина, откидывая назад волну густых чёрных волос. — Он говорит правду?
— Саня, зема, бро… забери меня отсюда…
— Значит, правду! Это достойно внимания.
Пока я с трудом садился в кресло, красавица брюнетка погладила по голове нашего полиглота. Тот едва не заскулил от счастья. Серьёзно? Прямо вот так, да?
К моему немалому изумлению, Диня был совершенно трезв, но едва держался на ногах.
Я же чувствовал боль во всём теле, скрипели все суставы, стучало в виски и покалывало сердце, словно у столетнего старика. Мельком глянув на свои руки, я чудом сдержал крик: кожа стала жёлтой и сухой, покрывшись пигментными пятнами. Что происходит?!
— Благородный муж, вы умрёте через несколько минут от глубокой старости, если я не услышу истинной причины, по которой мой гость должен покинуть приютивший его дом.
Я смотрел, как она молодеет на моих глазах, и уже прекрасно понимал, с кем разговариваю. Геката, богиня ночи, дочь титанов, покровительница магии и волшебства, тьма, отделяющая свет, не подчиняющаяся никому, могущественная и непобедимая… Аря-ря-а?
— Время уходит, старик…
Юная стройная девушка, с едва оформившейся грудью, огромными чёрными глазами, двумя длинными косами на плечах, начала нетерпеливо постукивать ноготком по подлокотнику кресла.
— Денисыч… нужен мне, — почему-то каждое слово давалось с трудом, пару раз я даже закашлялся. — Мы с ним… друзья. Он хотел помочь мне… нам в поисках… золотого коня! Без Дини я… один… не справлюсь. Как-то так.
— Разве в музее нет других сотрудников, почему они не могут вам помочь? — парировала девочка, болтая ножками, а у меня резко прихватило сердце.
— Каждый… ох… они специалисты в своём ключе-е… Светлана разбирается в вазах, Герман он… он у нас…
— Я знаю. А чем занимаетесь вы?
— Историей… историей искусств.
— Он попал.
— Да, милая, на этот раз именно так!
— Я всегда в тебя верила! Но он не выкрутится?
— Грин попал по полной, не сомневайся. От этой женщины ещё никто не уходил…
— Я знала, что в душе она сохранила старые традиции хождения по крови людей.
— Богиня ночи даже в этом мире сильна как никогда.
— Аполлон нервно курит в уголке?
— О да! Его власть света ограничена подолом её тьмы…
— Не поняла, при чём тут подол?
— При том, что Геката никогда не выпускала жертву из своих когтей!
— Ты уходишь от ответа.
— Неважно, главное, в этом смысле она в отца.
— Почему не в мать?
— Милая, её отец — титан Перс. Перс! Тебе это о чём-то говорит?
— Да. И многое. Вот уж кто любил задирать подолы.
— При чём тут это, дорогая?
— Ты с ней спал?
— Каким боком?!
— Вот это ты мне и расскажи!
— Да я-то тут при чём?
— Не уходи от ответа…
…В тот же момент боль достигла апогея, и я повалился на пол. Геката встала и спокойно толкнула меня красной пяткой. Признаться, мне не сразу удалось вспомнить имя того древнегреческого поэта, назвавшего её «красноногой» за то, что богиня тьмы ходила по щиколотку в человеческой крови. Но как ни странно, этот волшебный пинок вдруг вернул мне силы, возраст и надежду.
— Золотой конь царя Митридата, я помню его, — девушка лет двадцати двух, в полном расцвете красоты, поправила длинное чёрное платье, вновь опускаясь в кресло. — Садитесь, Александр! Итак, вы выиграли бой, но проиграли войну.
— В смысле?
— Я не вижу весомых причин отпускать моего гостя. Как и не намерена задерживать вас, вы вправе уйти в любую минуту. Ваш друг, как вы его называете, Денисыч, периодически лечится у меня от алкогольной зависимости. Сейчас у него кризис, если он не выпьет до вечера, то умрёт. Но если не умрёт, то будет жить вечно! Разве ради этого не стоит рискнуть?
— То есть его личное мнение вас не волнует? — я не стал садиться, встав перед ней.
— Когда врача волновало мнение пациента?
— Действительно.
Глядя на собачьи глаза нашего сотрудника, было нетрудно понять, что хозяйка дома во всём права, какой бы трындец здесь ни творился. Я не могу забрать Диню силой, он же сам будет упираться руками и ногами, хотя буквально вот только что просил меня о помощи. Но и уходить просто так было совершенно невозможно…
— А если я его выкуплю?
— Вы так богаты?
Я сунул руку в карман, вытаскивая горсть золотых греческих монет, из тех, что мне дал директор:
— Можем сыграть на его свободу.
— Символ солнца? — улыбнулась хозяйка.
— Верно.
— Но у меня в покоях больше ценится луна. У вас есть серебро? — она мягко накрыла мою ладонь своей, и когда отвела руку, золотые монетки превратились в серую пыль.
— Вы проиграли.
— Видимо…
— Но проявили вежливость и такт, — без улыбки продолжила Геката. — Вы не впали в обиды, не ругались, не требовали компенсации, а это дорогого стоит. В моей власти наградить вас многим. Чего вы желаете — славы, рабынь, земель, скота, денег?
— Я хотел бы уйти со своим другом.
— Нет.
— Тогда, — я тоскливо стряхнул пыль, оставшуюся от монет, и обернулся в сторону коридора, — отдайте мне вон ту картину Шишкина, на память. Вам она вряд ли нужна, всё равно это подделка.
— В моей галерее только оригиналы! — холодно вспыхнула она.
— Сожалею, но…
Я встал, тело вновь было молодым и бодрым, движения — лёгкими, кураж кружил голову. Полотно «лесного богатыря» Ивана Шишкина, как называли его французы, висело до Семирадского, и оно изображало четырёх лосей в густой чаще. Трое больших сохатых, рядом пасётся один маленький, а луна заливает серебром их спины. По факту очень похоже на «Утро в сосновом лесу» с медведицей и медвежатами.
— Вот только на той картине Шишкин писал лишь лес, а медведей рисовал его приятель. И разница в почерке очевидна. Однако здесь мы видим одну руку. Если учесть, что уважаемый Иван Иванович лично никогда не рисовал животных, то получается, что и само полотно — явная подделка под его пейзажный стиль.
— Бро, ты труп… — впервые за долгое время пискнул Денисыч.
— Ой, я тя умоляю, да мало ли мне приходилось встречать на выставках живописи неуравновешенных экзальтированных дам, помешанных на мистике?