Андрей Белянин

Сотник и басурманский царь

Было то или не было, честно говоря, я уже и сам толком не помню. Вроде как мой дед мне про это рассказывал, а ему его дед, стало быть, дело давнее. Однако ж навроде как и по сей день актуальное! А потому расскажу-ка я вам, братцы, сказку старую, казачью, астраханскую, где смешную, где грустную, а отдельными местами и совсем неполиткорректную, но…

Не будем раньше времени с извинениями кланяться, нехай на нас потом в Страсбургский суд подают, а нам полно языком зазря молоть, пора сказку сказывать…

На земле нашей, астраханской, на границе с лютым Кавказом, коварной Персией да хищной Хивой, уже почти три столетия живут казаки. Приказом царским с Дона да Терека переселённые, здесь обженились, хозяйством обзавелись, станицы поставили, церкви построили, ну и службу государеву несли, как положено.

Астрахань-то наша, белый город, Кремлём златоглавым украшенная, на самой окраине России-матушки стоит. Добрым людям завсегда ворота открыты, а злые об её башни неприступные не раз зубы волчьи ломали. Сами астраханцы — народ работящий, осетра да белугу добывали, икру чёрную к столу императорскому ставили, арбузы огромадные выращивали, а меж собой со всяким народом дружбу водили. Калмыки овец да коней пасли, татары лавки с тканями открывали, караваны водили, армяне широкую торговлю вели, греки кофейни строили, и никому обид и урону не было. Покуда лихой набег не случался…

Налетали из широкой степи бешеные всадники с пустынь да с гор, хватали людей без спросу, без разбору и навеки в полон уводили, на невольничий рынок. Не только русских, а и своих единоверцев грабили. Тут только одна надежда, что услышат казаки слово грозное: «сполох!», прыгнут на верных коней, догонят врага, да и отметелят так, чтоб впредь неповадно было! Вот про то и сказка наша будет…

Про толстого султана басурманского и войско его чёрное, про ведьму злую да чертей-прислужников, про Бабу-ягу хитрую, про разбойников, про простого казачьего сотника да дочку его малую, про войну и любовь да про землю нашу русскую…

…Высоко в небе синем горит-палит яркое степное солнышко. От края до края чист горизонт, только окоём маревом золотым колеблется. Август месяц, жара смертельная, а по выжженной земле идёт-бредёт невольничий караван. Верблюды, поклажей гружённые, кони в мыле, всадники на них, словно хищные коршуны, сидят, русских пленниц перед собой бичами гонят…

— Абдулла, пить хочешь, э?

— Пить хочу, вина хочу, зарезать кого-нибудь тоже хочу, очень! — С этими словами один из всадников, чернобородый, с кривой ухмылкой и редкими зубами, принял из рук товарища кожаную флягу.

Измученные девушки смотрели, как жадно он пьёт, а вода льётся ему по шее на грудь…

— Что встали, ослицы?! — взмахнул бичом второй всадник. — Пошли давай, быстро!

— Эй, Мамбек, — со вздохом подозвал начальника охраны пожилой басурманин, хозяин каравана. — Уйми своих воинов, они опять портят мой товар!

Плечистый батыр, в богатых доспехах, с лицом загорелым до черноты, только громко рассмеялся в ответ:

— Ничего, Бекул-ага, смирнее будут…

— Но кто купит избитую до крови красавицу? Говорю тебе, урезонь своих людей. Наш господин берёт себе в гарем только самое свежее и лучшее!

— Так мы и добыли ему десять лучших девушек! Посмотри, как они хороши, как горят их глаза, а то, что их немножко побили… Сами виноваты! Зачем сопротивлялись, да?

— Пусть твои джигиты лучше смотрят по сторонам!

— И кого же нам бояться, разбойников?! Никто не смеет противиться нашим клинкам!

Бекул-ага промолчал. Будучи опытным работорговцем, перенявшим семейную традицию от отца и деда, он прекрасно знал, когда надо уступить, а когда проявить власть. Сейчас им не стоило ссориться, а вот когда караван покинет проклятые волжские степи, тогда, в родной пустыне, он разберётся с этим молодым наглецом…

— Что ты всё время озираешься, старик?

— Мы идём по казачьей земле.

— Казаков мало, они побоятся напасть на нас. Мой отец всегда смеялся над ними!

— Да, он был весёлый человек. Поэтому и остался лежать в этих степях навечно…

— Не будь ты седым, Бекул-ага, я бы наказал тебя за такие слова о моём отце, — с раздражением прошипел начальник охраны и вдруг замер.

Прямо перед ними из-за невысокого холма выехал всадник на рыжем коне. Белая гимнастёрка, синяя фуражка, штаны с жёлтыми лампасами, на поясе шашка, погоны серебряные, усы рыжие, а глаза строгие…

— Казак? Ка-за-аки-и!!! — не своим голосом взвыл мудрый работорговец, нахлёстывая своего коня плетью.

— Куда, старый трус?! — презрительно фыркнул Мамбек, хватаясь за рукоять дамасской сабли. — Где ты видишь казаков? Он всего лишь один!

— Вот вы и разберитесь с ним, — не оборачиваясь, прокричал Бекул-ага. — А я пока подожду. Где-нибудь в тени. Подальше отсюда, да…

— Убьём его! — Шесть кривых клинков взлетело в воздух.

А казачий сотник только коня каблуками пнул, нагайку в правую руку взял да и поскакал на врага. Один на всех! Да ему-то что — врагов бьют, а не считают. Смысл заранее париться? У нас говорят: сначала побьём, потом разберёмся!

Казачья нагайка не коня хлестать, она для боя предназначена. Из двенадцати ремней плетённая, а на конце пуля свинцовая — раз по башке прилетит, так и не копошись, пыль степную нюхай и не высовывайся, коли добавки не хочешь…

Первого — свалил в висок, второму — по чалме, третьему — все зубы выбил, четвёртого за ногу поймал да из седла на пятого кинул, а у шибко храброго Мамбека его же саблю отобрал, на коне развернул, да и по заднице от души отшлёпал!

На колени пали басурмане, пощады просят, кто над девицами да детьми изгаляться привык, того в настоящем бою не ищи, такие всегда друг за дружку прячутся.

— Ушёл, зараза, — глянув из-под руки, решил сотник, видя, как тает на горизонте облачко пыли вслед за лошадью сбежавшего работорговца. — Ничего, в другой раз всё одно поймаю!

Спрыгнул с седла, разрубил шашкой верёвки пленниц да этими же верёвками басурман в один букет увязал. А девки ему уж и в ноги кланяются, плачут от счастья, благодарят казака за спасение…

— Спасибо, дяденька-а!

— Сами-то откуда будете?

— С Волги, станичник! Кто с Астрахани, кто с села, кто с хутора…

— До дома-то доберётесь?

— Доберёмся, дяденька!

— Вот и ладушки, — улыбнулся сотник. — Разбирайте лошадок басурманских, да и двигайте на закат. У меня ещё служба не закончена…

— А с этими что делать? — Девушки грозно топнули ногой на связанных басурман.

— Да что хотите, не убивать же…

Прыгнул сотник в седло и поехал своей дорогой.

А пленницы на врагов своих посмотрели, посовещались да всей толпой дружно и накинулись! И пяти минут не прошло, как возвращался в родные края отбитый караван, смеялись астраханские девчата, подгоняя верблюдов, осликов да боевых коней. А в широкой степи по раскалённому песочку, ругаясь, прыгали связанные цепочкой басурмане — все как есть в одних исподних штанах! И руки не развяжешь, и не почешешься, и солнце палит нещадно, и до родных аулов им в такой связке как раз только к Рамадану и допрыгать. Если суслики не съедят да тушканчики не защекочут…

— Какого шайтана мы вообще попёрлись в русские земли?! Вай дод, какие они негостеприимные!

— Это нас Мамбек сманил! Грабили бы себе спокойно на больших дорогах…

— Молчите, дети шакалов! Я хотел, чтоб вы стали на стезю праведности! Не разбойничать, подобно волкам, а честно охранять караваны…

— Ну вот и наохранялись! Надо было бежать, как мудрый Бекул-ага…

— Он старый трус! Мой отец всегда говорил, что…

— Вай мэ! Заткнись уже со своим папой!

— Я заткнись?!

— Бейте его, мусульмане-э!!!

Уж чем там у них мордобойное дело закончилось, достоверно неведомо. Знаю лишь, что больше ни о банде Мамбека, ни об одноимённом «охранном агентстве» никто в наших краях не слышал. Да и кому они, по сути, интересны, так, проходящие персонажи…

А хитрый старый работорговец гнал и гнал коня до самого Басурманского султаната. Там уже отдышался, опомнился, в ближайшей чайхане запрещенным вином отпоился, нервозность притупил и твёрдо решил, что с беспределом казачьим надо что-то делать. Сколько можно на его караваны нападать, пленников отбивать, так и вообще скоро вся работорговля на корню завянет, и как дальше жить прикажете, э?!

Ну, выпил он, видать, лишнего и притупил неслабо, потому что за справедливостью пошёл во дворец самого султана! А басурманский султан, Халил его звали, был человеком суровым, большим да толстым и по-своему даже общительным. Принимал ласково, персиками угощал, халвой делился, но чуть что не по нему, сразу голову с плеч рубить! Да и чего похуже мог отчекрыжить, не постеснявшись. Восточный деспот, сами понимаете, они там все такие…

И вот идёт премудрый Бекул-ага, бородёнкой трясёт возмущённо, глазки от пыли да алкоголю соловенькие уже, но себя кулаком в грудь стучит несильно, чтоб не ушибиться, и всё громче на проклятых казаков управы требует. Подошёл он к султанскому дворцу — высоченное здание, этажей в пять будет, ей-богу! Дал стражникам по монетке, чтоб в предбаннике не томили, да и шасть внутрь. Благо в тот день у государя особых дел не было, и как ему визири доложили про визит с последствиями, он сразу ножками засучил:

— Рабаторговец, гаваришь, да? Жён мне хател новых привезти, а ему не дали? Очень интересная история. Паучительная история, прямо записать нада. Ну зови, зови его, всё сам хачу паслушать. Э-э!

Стражники копья раздвинули, и пал к ногам владыки на пёстрый восточный ковёр горько обиженный в России честный работорговец. Без стыда крокодильими слезами обливается, на груди рубашку рвёт, по чалме кулаками стучит, сам себе щёки осторожно царапает и стенает дюже жалостливо, на персидский манер:

— Вай мэ, вай мэ! Совсем меня, сироту, ограбили, товар отняли, чести лишили-и…

— Слушай, пагади, а? — султан поморщился. — Давай ещё раз, медленна. Ты сирота?

— Мне шестьдесят два года, о владыка неба и земли! Конечно, сирота уже…

— А как тебя чести лишили?!

— Э-э… это образное выражение, фигура речи. Ограбили меня!

— А, эта я понял уже… Что у тибя отобрали, сирота шестидесятидвухлетняя?

— О, опора праведных и бич всяких меньшинств, — продолжая кланяться, старый хитрец потихоньку-потихоньку подползал поближе к трону, — я укра… купил! Купил тебе в гарем целых деся… двенадца… двадцать и восемь, двадцать девять роскошных русских красавиц! С телом белым, как снег, с волосами золотыми, как солнце, с ресницами длинными, как… как не знаю что, но ты представил да? То есть очень все такие симпатичные! И добрые, главное, да, сами умоляли меня их купить, так хотели лицезреть тебя, о мой повелитель! Веришь, нет?!

— Верю, верю, да, — с интересом поёрзал на подушках султан Халил. — Придставил уже себе всё такое в объёмах и красках. А пачему ты их мне не привёз?

— А потому что — казаки!

— Зачем так кричишь, э? Где казаки?

— Там. — Бекул-ага неопрёделённо показал рукой сначала на север, потом на юг и на всякий случай, до кучи, на запад. Показал бы и на восток, но там сидел султан, и махать руками в его сторону было чревато…

— Везде казаки! Их было целых оди… одиннадцать!

— Всего одиннадцать? — поморщился владыка мира, и его стражи презрительно фыркнули.

— Одиннадцать сотен! — мигом выкрутился опытный торгаш. — И у них у всех были пушки! Мои воины дрались, как снежные барсы с гор Гиндукуша, каждый из них убил по сто казаков, но силы были слишком не равны…

— А ты?

— А я убил целых двести!

— Не, я не про эта. — Султан Халил приподнял зад, давая возможность визирю быстренько взбить пуховые подушки на троне. — Пачему ты геройски не погиб в бою за мой гарем?

— О, сотрясатель основ и феникс милосердия, а кто бы тогда принёс тебе эту печальную весть? — Бекул-ага вновь пустил фальшивую слезу, избегая смотреть властителю в глаза. — О мои бедные девушки, как они рыдали, как рыдали, понимая, что злая судьба отнимает у них единственный шанс лицезреть великого из величайших! Неужели за мой скромный подвиг мне не будет никакой, даже самой ничтожной, награды, э?

Тиран задумчиво переглянулся с визирем и поманил его пальцем.

— А ты рассказывай, рассказывай… Слушай, эта кто такой?

— Работорговец и поставщик невольниц в султанский гарем, — шёпотом напомнил визирь.

— Уважаемый человек?

— Не очень…

— Отлично! — даже захлопал в ладоши султан. — Тащи сюда шкатулку. Щас на нём пробовать будем. Э-э, пачтеннейший, ты всё мне рассказал, да? Ничего не утаил, не абманул меня?

— Как можно, о столб света и венец многобрачия?!! Я верный раб моего господина!

— Тагда гатовься, мы тебя мала-мала награждать будем.

— О Всевышний, сегодня праздничный день! Великий султан хочет осенить меня своей щедростью? — обомлел Бекул-ага, поскольку, честно говоря, не очень-то верил, что ему хоть что-то обломится. — Как кладезь мудрости узнал, что завтра я уже совсем умру с голоду, и кто же тогда возложит на себя почётное бремя поставлять новых рабынь в твой гарем…

— Слушай, я сам дагадался, да, — утомлённо зевнул владыка. — Мы всё панимаем, плахие казаки, подлое нападение, нет, какие они все мерзавцы, э… Нехарошие люди, зачем так паступили? А ты хароший! Ты ради маих новых наложниц и жён прошёл через все лишения?

— Да, да…

— Через эти жуткие испытания?

— Вай мэ…

— Всё это ради того, чтобы твой гаспадин узнал, что покусились на его рабынь? Именно паэтому ты ещё жив, да? — уныло спрашивал султан, меж тем как подоспевший визирь с поклоном доставил ему серебряный ларец. — Пачему так долго? Видишь, человек ждёт, абижается, наверна?!

— Не, не, не, заступник справедливости, я не в обиде!

— Честно?

Бекул-ага чуть не перекрестился в воодушевлении, но вовремя вспомнил, что он в султанате, здесь такое не катит. Поэтому просто покивал…

— Скромный какой, да? Не, ну тут обязательно нада наградить! Нада, и всё! — Владыка Халил самолично открыл серебряный ларец. — Иди сюда!

— Да, мой господин…

— Я тебе окажу величайшую честь. Я тебе такое сделаю, что ещё никому из придворных не делал, мамой клянусь! — Султан достал из ларца странного вида перчатку, больше похожую на человеческую руку, испещрённую шрамами и татуировками. — Но после стольких лишений гатов ли ты принять эту честь? Ты харашо себя чувствуешь? Может, отложим?

— Ни за что! Любой дар наищедрейшего будет для меня великим благом!

— Сам просит! — Султан Халил обернулся к подданным, и все согласно закивали. — Харошо, дарагой! Так ты готов, да?

— Готов, владыка мира!

— Точно готов?

— Да!

— Маладец, э?

— Да-а-а!!!

— Тагда лови! — Коварный Халил выбросил вперёд правую руку с перчаткой, и с его ладони сорвалась зелёная молния!

Один миг — и от хитрого работорговца осталась только кучка пепла, осыпавшаяся в упавшую одежду. Исчез бедолага в зелёной вспышке, даже вякнуть на прощанье не успел. Ну да туда ему и дорога, никчёмный был человечишка, непорядочный, без него лучше…

Едкий смрад заволок всю залу, а многоопытная челядь изобразила радостный восторг, на деле кривясь и стараясь хоть как-то спрятать нос под мышку. Кто-то чихал, кто-то склонялся в нижайшем поклоне, кто-то громче всех хвалил великую милость султана, главное, чтоб самому не попало…

— Слушай, а какая харошая вещь, а? — восхищённо рассматривая волшебную перчатку, вскрикнул султан Халил. — Не зря мы купили кожу с руки абиссинского колдуна, работает же, э?! А теперь быстро пазовите ко мне воеводу! Пажалуйста, да?

Визирь, видевший, что произошло с Бекул-агой, рысью сорвался с места и сломя голову кинулся исполнить приказ владыки. А тот поманил пальцем кальянщика и прилёг парить в стране ароматов. Это только кажется, что кальянное курение безобидное, но подсаживаются на такое дело быстро и курят каждый раз что повкуснее, а вкуснее даров Чуйской долины ещё нигде на Востоке не придумали. Так что оставим, братцы, эту заразу тягучую для эмиратов да султанатов, а нам свежий воздух дороже и пользительнее…

В то время воевода, бог знает, как его там по батюшке звали, во внутреннем дворе охрану тренировал. Внешне он был мужчина видный, высокий, с бородой, лысый как коленка, мускульно силён до жути и глаза такие даже страшные…

Стоит воевода посреди двора, ятаганом иранским импортным поигрывает. Вызывает себе супротивников, да что-то мнутся стражники, под тумаки лезть кому охота?

— Так, ты, ты и вот ты! Нападайте!

— Смилуйся над нами аллах, — пробормотали бедные стражники, взялись за копья и кинулись на воеводу.

А он над ними словно измывается, на одном месте пританцовывая. Тут ускользнёт, там пригнётся, да и ятаганом так небрежно полоснёт по руке, по ноге, вот уж и лежат все трое с копьями переломанными, кровью обливаются.

— Глупцы! Трусы! Бездельники! — В последний момент взлетел ятаган в грозной руке и…

— Великий султан Халил призывает своего верного воеводу!

Только это и спасло зажмурившихся воинов от верной смерти. На приказ султана бегут со всех ног, медлить нельзя, будь ты хоть трижды герой Арабских Эмиратов и самый страшный воин во всей Персии. Сплюнул наземь воевода, огорчился искренне, что не успел три души загубить, и пошёл быстрым шагом к владыке. Надо ж узнать, чего ему понадобилось? Может, в поход военный пошлёт, а может, и просто прямо сейчас прирезать кого-нибудь, благо как раз настроение подходящее…

Пробежался он по мраморным ступеням, растолкал челядь дворцовую лизоблюдствующую, развеял перед собой дым вонючий кальяновый и на одно колено перед султанским троном упал:

— Повелитель звал меня?

— А? Что? Кто эта, я не понял, э…

— Твой верный воевода, о владыка! Я прибыл по твоему первому слову! Прикажи мне убить всех врагов, и я залью их кровью все города, на которые падёт тень твоего гнева!

— А-а… это ты. — Султан выплюнул мундштук кальяна, зевнул и с трудом сосредоточился на деле. — Слушай, такое дело… Абидели меня.

— Кто посмел?!! — вскочил воевода, как бы в порыве праведной ярости хватаясь за рукоять ятагана. Тоже, видать, театральщиной не брезговал, перед вышестоящим себя показать всегда умел ненавязчиво…

— Значит, так. Бери своих лучших воинов и сабирайся в поход. Казаки савсем стыд потеряли, напали на мой караван! Новых рабынь отобрали, представляешь?

— Они пожалеют об этом, повелитель!

— Э, канечно, пожалеют, мы же им отомстим страшной местью! Ты меня знаешь, я такие вещи не спускаю. Но! Как только закончишь там всех убивать, не забудь набрать мне их женщин. Много не нада, штук десять — двадцать. Ну там пасимпатичнее посмотри, на свой вкус. Гаварят, в казачьих станицах очень красивые девушки…

— Приведу всех до единой, — гнусно усмехнулся воевода, но султан его поправил:

— Не-э, всех не нада. Ты пасматри, чтоб не было там толстый-молстый, кривой-мривой и чтоб бюст не нулевого размера, да? Всё понял? Иди давай, не томи, у меня и так гарем пустой…

Пока владыке подносили новый кальян, воевода тихо, с поклонами, начал сваливать, пятясь к дверям. Восточная традиция, если у тебя неуправляемое начальство с психическим креном на всю чалму, задом к нему не оборачивайся, мало ли…