Отец Василий, принимая как-то у себя гостя из самой Москвы, человека с высоким церковным саном, упомянул в разговоре имя мужа своей тихой прихожанки. Так, мол, и так, говорит, теряем достойных людей. А тут ведь в окружении католиков и реформаторов каждый верный прихожанин на вес золота! Кого еще вместо него пришлют! Ты бы, отец родной, замолвил где слово за раба божьего Александра, Власина то есть, за воина, понимаешь.

И замолвилось слово, потому что как раз в это время церковь начинала сближаться с светской властью, и у обеих сторон забрезжили общие интересы, не всегда, правда, одни лишь духовные. Оказалось, что гость отца Василия отвечал в стольном граде перед отцами церкви за какое-то важное коммерческое направление — то ли контролировал использование некоторыми светскими жуликами таможенных и налоговых льгот, дарованных церкви, то ли вел расчетные таблицы о разделе прибылей по поставке сигарет, спиртного, кетчупа и электронной бытовой техники по тем же льготным каналам, то ли отвечал еще за что-то такое же, очень важное и востребованное, но, так или иначе, кто-то из высших чинов в ведомстве Александра Васильевича прислушивался к его совету. Тогда многие из высокопоставленных мирян, как, собственно, и теперь, грели свои холеные руки у неприступного святого огня церкви. Грех не грех, а всё лучше, чем ничего не делать для возрождения веры, пусть даже попутно и кормления себя вокруг нее.

А с другой стороны, к делу подключился близкий родственник Анны Гавриловны — известный актер Владимир Постников. На каком-то специальном просмотре фильма, в котором он исполнял роль маршала Конева, присутствовал тот же самый высший чин. На последующем за просмотром банкете артист Постников, будучи, правда, сильно подшофе, шепнул ему свою просьбочку о племяннице и ее муже. И механизм сработал: полковника Власина вычеркнули из списка ротируемых и после согласия со стороны генерал-лейтенанта Сергеева, который тоже пока еще удерживался на своих парижских позициях, Александра Васильевича сохранили на должности.

— Господи! — неистово крестилась Анна Гавриловна и стучала лбом о каменные плиты храма. — Велика забота твоя!

Господа ли, не Господа была сия забота, но семья Власиных осталась в Париже еще на год. Во всяком случае, именно этот срок был прописан в приказе по ведомству, весьма, кстати, далекому от всякого Божьего промысла. Хотя иметь отношение к этому самому «промыслу» хочет в какой-то исторический момент каждое важное ведомство.

По большим праздникам государственные мужи высокого ранга теперь являются в окружении своих семей в храмы и неистово крестятся. Также неистово, как раньше склонялись перед своими идолами, кои теперь причислены ими же к поганому воинству антихриста.

Словом, церковь и люди, знающие во многом толк, помогли Александру Васильевичу задержаться в Париже.

Отношения Власина с генералом Сергеевым несколько усложнились после истории с их зарвавшимися агентами, но Сергеев продолжал думать так:

«Власина я знаю… Что от него ожидать, для меня не секрет. А пришлют другого! Вот этого, например, Гулякина, черт бы его побрал! Еле отправили его в Марсель! Подальше отсюда… насколько это было возможно. Нет уж! Пусть уж лучше Саша».

Так и остались в ведомственном филиале в Париже генерал-лейтенант Андрей Сергеевич Сергеев и его заместитель полковник Александр Васильевич Власин.

Однако же к тому времени всё изменилось в службе офицеров оперативного звена, прикомандированного к посольству. Наступала Великая Депрессия Шпионажа. Разве что военные коллеги продолжали что-то еще рыть на и без того взрыхленной ими же ранее почве Североатлантического блока, но работы становилось все меньше, а невразумительных приказов из Центра все больше.

Что касается политико-разведывательных служб, то здесь вообще всё запуталось и покрылось паутиной неверия и разложения. Среди оперативников поползли слухи о том, что предстоит сокращение аппарата, и многие, обросшие местными связями и подначиваемые женами, задумали уволиться раньше срока и остаться за рубежами погибающей империи. Дома их ждала лишь изнуряющая неквалифицированная работа в бригадах грузчиков, мебельщиков, таксистов-частников и в растущих как грибы охранных фирмах.

Шептались о том, что руководство страны давно уже состоит на услужении у «вероятного противника», что все они масоны и предатели, и что глиняные ноги гигантского советского колосса раскачали именно они. Ноги эти теперь, мол, осталось лишь обломать! Предателей называли поименно, с кривыми усмешками и с презрением.

«Делай, как я!» — появился кустарный плакат с изображением Михаила Горбачева, жарко обнимающегося сразу со всеми лидерами стран Североатлантического блока. Плакат кто-то растиражировал, и он был быстро разобран многочисленными ухмыляющимися обитателями «субмарины» посольства.

То же самое происходило в секретных подразделениях генеральных консульств. В Марселе на консульской должности служил в эти годы подполковник Алексей Аркадьевич Гулякин.

Однажды его на полтора месяца отправили в соседнее с Францией малюсенькое, но очень, очень богатое герцогство для «передачи оперативного опыта», как было сказано в приказе. На самом деле генеральный консул бомбил из Марселя свой МИД отчаянными телефонограммами и депешами, требуя продолжительного отдыха для всего дипломатического, оперативного и технического состава консульства от «реактивного болвана», как прозвали здесь Гулякина, и, наконец, добился своего. В МИДе один из заместителей министра созвонился с генерал-полковником Бероевым, и тот скрепя сердце распорядился заслать племянника в ту карликовую державу. Командировка совпала с назначением туда нового посла.

В МИДе хорошо понимали, что назначение посла было вызвано необходимостью спрятать того в тайный и комфортный европейский «ящик», чтобы потом извлечь оттуда, отряхнуть и подать к другому столу, который готовился исподтишка все эти последние годы. Новый посол дипломатом никогда не был, но это при определенных обстоятельствах не считалось недостатком, а некоторыми видными функционерами в ЦК даже воспринималось как положительный прецедент. Дело в том, что дипломатов в ЦК не любили, считая их слишком образованными, чтобы быть людьми доверенными, и слишком дисциплинированными, чтобы можно было возложить на них ответственность за чужие ошибки.

Да и вообще, практика показала, что назначение на руководящий пост узкого специалиста обыкновенно приводит к вычищению им любого ведомства, куда такой специалист неосмотрительно назначен, от всякого рода мелких партийных теоретиков и так называемых «товарищей общего профиля». Разрушалась сама суть карьерной стратегии партии большевиков ленинского типа, которая была апробирована еще в тревожные годы гражданской войны и укреплена в последующий период военного и «послевоенного» коммунизма. Ведь совершенно неважно, скажем, кем был товарищ до Великой Революции, хоть профессиональным каторжником (по-партийному — каторжанин) или скучающим эмигрантом; важна лишь его верность идее, его партийная принципиальность и классовая непримиримость (включая и собственный класс, из которого он происходил).

Директор разрушенного войной и им самим автомобильного завода становился наркомом пропаганды или чего-то там очень идейного, а нарком этой самой пропаганды или, скажем, народного просвещения назначался на пост командующего каким-нибудь крупным военным округом или даже в руководство всего наркомата обороны.

Заведующий отделом колбасных и мясных производств, от которого только один отдел и остался (за отсутствием колбасы и мяса в необходимых стратегических количествах), направлялся на дипломатическую службу, рос там до должности Чрезвычайного и Полномочного посла или даже заместителя наркома (впоследствии — министра) и, если не расстреливался такими же «общими специалистами» из ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, продолжал свою блестящую карьеру в сфере строительства обороны государства, либо чего-то не менее важного и не сразу поддающегося развалу.

Партия включала свою верную креатуру в неспешный обмен веществ государства, такого большого и щедрого, что вывод из него полезных ингредиентов, как материального, так и человеческого достоинства, в державную выгребную яму проходил почти незаметно.

Номенклатура, а именно так и обозначается до сей поры непотопляемый кадровый резерв, всегда выплывала в любом болоте и успешно укрепляла свои карьерные позиции на малых кочках посреди булькающей топи. Она лишь ждала команды спасателей для перевода ее на почву более твердую. Как правило, спасение приходило вовремя.

Бывали, правда, некоторые исключения. Но связаны они были как раз с жесткими решениями тех же самых «товарищей общего профиля» в отношении зарвавшихся амбициозных коллег, которых скрепя сердце отдавали в руки скорого правосудия, а то уже ставило их либо к стенке, либо направляло унимать свой неплановый карьерный зуд в трудовые лагеря на долгие десятилетия. Чаще, надо заметить, сей тернистый путь предназначался все же многочисленным классовым противникам строя, выражавшим свою враждебную сущность как раз в глубокой профессиональной или научной компетентности, либо — в принадлежности к классу мелких собственников (крестьянства, городских кустарей и т. п.). Но партийные перерожденцы, затеявшие когда-то всё это и не рассчитывавшие на такой оборот в свою сторону, ярко расцвечивали сию серую массу «врагов народа» и шли как миленькие по тому же печальному этапу.