Однако ж перегибы были преодолены, партия очистилась от всякого рода заблуждений ее членов (представьте, отдельный темпераментный член на теле самым вульгарным образом заблуждается, а тело при этом остается чистым и непорочным! Это, видимо, из того же идейного ряда, что и «непорочное зачатие»?) и принцип «товарищей общего профиля» вновь возобладал над иностранными буржуазными теориями профессионального прагматизма. Это было так «весомо и зримо», что даже после того как почила в том качестве, в котором мы ее знали, партия большевиков (коммунистов, читай, ленинцев), принцип сохранился до наших дней, и «руководители общего профиля» до сей поры активно участвуют в высочайшем уровне обмена веществ державного организма.

Но вернемся в те годы, в самое начало девяностых, когда разворачивались наши события. В маленькую, но очень важную с многих точек зрения европейскую страну назначили, как уже упоминалось, свежего человека на должность Чрезвычайного и Полномочного посла.

Звали его Никитой Матвеевичем Зеломудровым. Всю свою жизнь, до сорока лет, он был занят исключительно пропагандистской деятельностью «от имени и по поручению» ЦК КПСС — на радио и на телевидении. Это идеологическое пространство ему было известно как никому другому. Главное, что он знал — где заканчивается вольница и начинается острог. Тут ему равных не было. И нет до сих пор!

Зеломудров был холодным, испорченным от рождения человеком, выходцем из номенклатурной, но считавшейся интеллектуальной и творческой семьи. Для него не существовало нравственных авторитетов. Светочем, почти мессией, для Зеломудрова всегда был хозяин, восседавший, морщась от естественного неудобства, на острой верхушке тяжеленной государственной пирамиды (попробуйте сами, посидите на острие!). Целью жизни Зеломудрова было сокращение расстояния между ним самим и напряженным хозяйским задом, почти надетым на кол верховной власти. Те, кто был ниже, не заслуживали даже презрения Зеломудрова, те же, кто разделял его карьерные взгляды, в лучшем случае были соперниками, в худшем, — лютыми врагами, «живыми трупами», по меткому выражению самого Зеломудрова. Он ведь был и остается интеллектуалом, как и его батюшка, его брат, его дядьки и даже одна их очень ученая тетка.

Он не имел друзей, не почитал дальней родни, не знал праздников и не отделял их от будней. Он был рожден для надутой и властной жизни, идея которой окаменела в абсолютном сочетании ее формы с ее же содержанием. В этом смысле он являлся гармоничной личностью, хотя такое слово, как личность, не понимал и понять даже не пытался.

Стайки юношей и девушек, от которых исходил мускусный запах растущих тел из-за постоянной выработки секрета в их функциональных железах, составляли его постоянно щебечущее окружение. Он потворствовал им, баловал вниманием и высочайше одаривал авансовыми ранними карьерами. Им было невдомек, что нагретые места профессионалов, которые самым решительным образом освобождались по его распоряжению для их молодых нетерпеливых задниц, принадлежат им временно, потому что по истечении срока их точно так же выкинут вон без объяснений причин и даже не глядя в глаза. Возможно, это еще успеет сделать даже он — Зеломудров. Но сейчас они воспринимали все это как проявление высшей справедливости, которая будет всегда касаться их лишь своим светлым, лебяжьим крылом, а не жестокими когтистыми лапами бездушного хищника.

Многие полагали, что Зеломудров — гений, вынужденный скрывать свои либеральные убеждения за авторитарной броней. Но у него не было убеждений — ни авторитарных, ни либеральных. Было лишь божественное парение, в котором он пребывал во всей своей холодной красе и гипертрофированном родовом самолюбии.

Он не боялся никого, кроме Хозяина, да еще необыкновенно строгого и жесткого по характеру старого отца. Собственно, Никита Матвеевич был совершеннейшей копией этого человека — Матвея Александровича, с той лишь разницей, что тот когда-то служил не только своему Хозяину, но еще и модной и ходовой в те годы классовой идее, и писал об этом длиннющие и скучнейшие сценарии, за что регулярно получал государственные и именные премии и высочайшие державные награды. Отец состоял во всех творческих Союзах, общался на короткой ноге со всеми значимыми персонами, а иной раз блестяще демонстрировал то, что называлось «совестью нации», приватизировав ее державное значение для себя и всей своей семьи.

Отец мог прилюдно отругать сына за что-то, и тогда те подчиненные, которые на беду оказывались рядом, не узнавали в Никите Матвеевиче своего надутого, всевластного и всесильного шефа. Он бледнел, краснел, сдувался, превращаясь на глазах в нашкодившего мальчишку. Однако ж невольные свидетели его фиаско очень быстро потом вылетали со службы, и никто не верил, что избавлялись от них только лишь из-за этого. Считалось, что они клевещут на Никиту Матвеевича Зеломудрова по причине своей личной бездарности. Ну, пусть не свидетельствуют открыто, но ведь помнят, помнят же! А камня за пазухой ни одна власть никогда не терпела и не терпит до сих пор.

Все, что подчинялось Никите Матвеевичу Зеломудрову, было точной копией огромного государства, даровавшего его роду когда-то боярскую власть и несметные богатства.

Идеология этого самого государства, которое многие недальновидные болтуны называли «империей абсурда», а кто-то даже и «империей зла», находилась почти полностью в его ведении. Потому что в век высоких технологий лишь электронные средства воздействия на мозг человека (телевидение, радио и нарождавшийся в те годы многоокий и многолапый зверь Интернет) только и имели значение, а Зеломудрову эти самые средства подчинялись почти в полном объеме. До Интернета лишь руки не дотягивались, но и сущность того пока еще была неясна, а реальная опасность доподлинно не установлена.

Главным советчиком, а в некоторых случаях и распорядителем, был его престарелый, но еще бодрый отец с нависшими над орлиными глазами жесткими седыми бровями. Старик лучше других знал, что почем; он располагал многолетним опытом складирования и перелицовывания идейных державных сокровищ.

Никита Матвеевич сам был мужчиной видным, важным, как генерал, с широкой грудью, плавно переходившей в чуть заметное брюшко, с немного растерянным лицом, казавшимся таким от легкого тика в виде блуждающей улыбки на полных губах.

Назначение послом Зеломудров расценивал как временное, удобное убежище. Он знал, что в очень скором будущем следует ожидать событий, способных развернуть всю советскую неуклюжую телегу, похожую на древний, ржавый бронепоезд, в обратном направлении от «коммуны», в которой теперь уж точно никакой остановки не будет. Бравурная песня обманула. И тогда понадобятся опытные и проверенные руководящие кадры. Они должны быть сохранены во что бы то ни стало! Он, несомненно, и есть один из таких ценных кадров.

Старым другом его отца был генерал-полковник государственной безопасности Артем Лаврентьевич Бе-роев, поэтому о том, кто такой Алексей Гулякин, прибывший в его посольство из Марселя, и чем он лично славен, Никита Матвеевич хорошо знал. Зеломудров был убежден, что Гулякин еще не сыграл своей истинной роли, и не спешил с выводами относительно его карьеры.

Так складывались дела в западноевропейском пространстве, в котором тихо барахтались «наши люди».