ГЛАВА 2

Полковник КГБ Павел Борисович Смолянский, одетый в серый слегка старомодный штатский костюм, сидел в вагоне поезда, нервно поеживаясь. Было жарко натоплено, но дрожь сотрясала его глубоко изнутри. Это было странно, непривычно. Смолянский болел всего лишь единожды: в детстве — скарлатиной. Болел так тяжело, так долго, что, видимо, отболел за всю оставшуюся жизнь. С тех пор его не беспокоила даже банальная простуда. Он не знал, что такое головная боль и расстройство желудка. А вот теперь, похоже, организм давал сбой: мелко, противно вибрировало что-то за грудной клеткой, словно трепетали под тяжестью груза стальные тросы.

Полковник не присутствовал на запуске ракеты. Там работали «гэрэушники» — коллеги из военного ведомства. Но он видел в окно, как поднялся к небу мощный «Восток», осветив всю округу и даже самые дальние уголки фешенебельного президентского вагона.

Это он, московский чекист, придумал операцию «Пальма-Один». Председатель КГБ СССР Семичастный ухмыльнулся, услышав название:

— Почему «Пальма»?

— Виноват, уж больно де Голль похож на это дерево. Высокий, худой…

— А вы пальму-то видели когда-нибудь? Живьем?

— Так точно. В Сухуми.

— Ну и?

— Они там маленькие… Как ненастоящие.

— Что ж вы тогда их с президентом сравниваете?

— На репродукциях видел… африканские. В Алжире такие имеются.

— М-да… На репродукциях… Да бог с ним, с названием! С предложениями вашими я ознакомился. Вроде бы все продумано. Имейте в виду, дело более чем ответственное. Это необычный гость. И, кроме того, с ним будет их разведка. Постарайтесь изъять из окружения наших, закрытых. Чтоб не «отсвечивали»!

— Это предусмотрено, товарищ председатель.

— С ответственным из ГРУ виделись?

— Так точно. Совместно разрабатывали. У них там свои меры.

— Полковник…

— Слушаю, товарищ председатель.

— Если все пройдет гладко, быть вам генералом!

…Полковник вздохнул, задернул занавеску на окне вагона. Сел в кресло. Кто-то постучал в дверь.

— Войдите.

Заглянул майор Власин из местного Управления, в ладно сидящей на нем полевой форме, в начищенных сапогах, в фуражке с необыкновенно высокой тульей.

— Павел Борисович, вас просят к гостям, в зону. Я здесь вместо вас… понаблюдаю.

— В зону? Это зачем еще?

— Не могу знать. Будут указания.

Смолянский внимательно посмотрел на Власина, молодого майора, которому он, будучи лишь на два звания выше, казался почти генералом. Все же московский, столичный полковник! Власин нравился Смолянскому — предупредительный и, похоже, неглупый. И говорит грамотно, не то что эти… военные выдвиженцы. Привычный московский говорок, акающий, чуть шепелявый.

«Вот произведут в генералы, заберу его в Москву. Обновлять надо кадры. Освежать, так сказать! — подумал он, прыгая со ступеньки на насыпь. — С чего это я?! Приятно, должно быть, генералом себя чувствовать. Уже почувствовал… Ну, Власин! Молодец! В Москву поедешь!»

Он засмеялся и зашагал в сторону зоны, вдоль которой светились яркие прожекторы. Было уже утро, светло, но прожекторы не погасили.

«Бесхозяйственность! — цыкнул он языком. — Во всем бесхозяйственность! Светят почем зря! А впрочем, пусть себе светят! Мне-то какое дело!»

ГЛАВА 3

В четырехстах километрах от места, где в холодных темных водах большой реки обитала гигантская рыба, в полутора тысячах километров от наблюдательного пункта, где скучал французский президент, очень-очень давно, еще в 1604 году, построили город. Деревянные мостовые, кривые улочки, черные срубы, несколько каменных зданий для администрации и приехавшей из европейской Руси диковатой аристократии, шаткие пристани на реке Томь — вот все, что представлял собой Томск во младенчестве.

Он был рожден, чтобы стать форпостом русской экспансии в Сибирь. Его окружала бескрайняя тайга, кишащая диким зверем, племенами ненцев и многих других народов, названия которых были так незначительны для русских пионеров этих территорий, что даже не все сохранились в нашей исторической памяти. Известны лишь некоторые — ханты, эвенки, манси… Иностранцам, да и что душой кривить, самим русским почти ничего неизвестно о многочисленных племенах тюркского и нетюркского происхождения, живших в бассейне Томи и Оби задолго до прихода сюда казаков Ермака. Ненцы, например, называли себя хасова, русские же звали их самоедами или юраками. Самоеды, кстати, — это странным образом переосмысленное слово самодийцы.

Эти племена, почти не претерпев изменений, существуют до сих пор — не защищенные от агрессивной, чужой им цивилизации, сообщества древних и порой даже дремучих людей. Если идти все дальше и дальше на восток, можно встретить их дальних родственников — эвенков, чукчей, а перевалив через Берингов пролив — эскимосов, а еще дальше — племена североамериканских индейцев. Только кожа становится у людей в этих, далеких от Сибири, местах краснее, а глаза — круглее. Но краснокожие родственники живут далеко, за болотами, тайгой, глубоководными реками, проливом и горами. Здесь же, в Сибири, в становищах местных племен, никто и не ведает о чудной своей родне.

Природа, расщепившая человечество на расы и отделившая людей друг от друга непроходимыми землями, сделала тем не менее все, чтобы приспособить организмы экзотических существ, например, к суровым сибирским условиям. Но и она оказалась бессильной перед нашествием белых европейцев, умудрившихся сломать быт, а порой и жизнь беззащитных доверчивых человечков. Они так и не поняли, зачем пришли чужие и чему они хотят научить их, живущих в непроходимой тайге, на берегу полноводных ледяных рек, питающихся редкой и исключительно дорогой для европейцев рыбой и икрой, так же, как в Европе, например, питаются огородной зеленью. Они никогда не понимали, в чем ценность золота и алмазов, которые добывались в этих местах приезжими. Ведь из этого не построишь дом, этим не согреешься в мороз, не насытишься в голод. Берите, однако, если хотите, свои блестящие игрушки, возьмите от нас в подарок и рыбу, и икру, и теплые меха. Берите! У нас этого много! Всем хватит…

Они редко доживают даже до сорока лет. Их организмы не приспособлены к расщеплению спиртного, но тем не менее бутылка водки, даже плохо очищенная, до сих пор самое желанное лакомство, местная валюта, за которую можно уступить то, что так дорого белым пришельцам, чего здесь всегда было в изобилии и что (если речь идет о съестном) местные племена считают немудреным угощением на своем повседневном столе. Приходи и бери! Никто не ударит по рукам, не вырвет из глотки, ничья кровь не прольется, разве что кого-нибудь из них, улыбчивых туземцев с «раскосыми» и добрыми «очами». Да мало ли! Закон — тайга, прокурор — медведь…

Главный человек в их племени — шаман. Селятся они родами и семьями, в которых основную роль играют мужчины, приземистые, жилистые, желтолицые.

Немец Брокгауз и петербуржец Эфрон на рубеже позапрошлого и прошлого веков в 86-томном энциклопедическом словаре сообщали об этих местах и главном городе: «Томск, губернский город, на правом берегу реки Томи, 67 419 жителей; культурный и торгово-промышленный центр Западной Сибири; 123 фабрики и завода с производством на 3162 рубля, 20 кредитных учреждений, университет (784 студента), технологический институт (1016 студентов), 8 средних учебных заведений; благотворительные, ученые и другие общества, газеты; городской доход и расход 641 тысяча рублей, долг 1076 рублей»…

Север губернии, писали издатели, болотист, непроходим. Назывался он Нарымским краем и был местом ссылок, из которых бежать было делом хлопотным и крайне опасным: непроходимые леса, глубокие реки, долгая холодная зима и почти полное отсутствие дорог. Юг, напротив, плодороден, а все остальное — все те же леса, леса, леса… Тайга!

Почти триста тысяч человек, жившие тогда здесь, растили хлеб, умудряясь собрать кое-какой урожай за короткое лето, разводили скот, охотились на дорогого пушного зверя, собирали кедровые шишки, давили масло из их орехов, а еще ловили рыбу, добывали икру. Ту самую рыбу и ту самую икру, которую далеко не все цивилизованные европейские народы могут ежедневно видеть на своем изысканном столе.

Город рос и развивался, прибавляясь в народонаселении и копя долги. Словарь старого ученого немца и издателя-петербуржца безнадежно устарел. К Воскресенскому собору, магистрату, зданиям «присутственных мест», уютным теплым особнякам приросли дымный вокзал и шумный аэропорт. Разрезала тайгу близкая Транссибирская магистраль, отбросив еще дальше в непроходимую чащу немногочисленные теперь местные племена. В позапрошлом, то бишь XIX веке затрещала тайга от старателей, а с приходом суровых большевиков — еще и от рева неведомых стальных чудовищ, рождение коих на дымных заводах считалось наивеличайшим секретом государства. Речь об оружии дальнего действия, аналогов которому порой не имелось ни у тех, кто прижился на землях индейцев, дальних родственников ненцев и эвенков, ни у тех, кто селился на комфортных землях старой Европы.

Запомним эти места, этот город, не забудем и об оружии, ведь именно с этими не зависимыми друг от друга «объектами» связана наша сумасшедшая история.