Андрей Булычев
Егерь Императрицы. Ваше Благородие
Часть I. Ваше благородие!
Глава 1. Господин прапорщик
— Братцы! Нам дано четыре часа на приведение себя в божеский вид, — стоя пред командой, объяснял своим егерям обстановку Лёшка. — Вычистить всё как следует, подшиться в аккурат и самим хорошо вымыться, так прифрантиться, как будто бы вы к принятию присяги сейчас готовитесь. Сам наш командующий, его сиятельство Пётр Ляксандрович, будет нас нончепроверять! А особенно как ты эти свои букли и косу у парика накрутил, да потом ещё опосля напудрил, Федька. Так что смотри у меня, попадёт всем, если ему вдруг чего не понравится!
Через четыре часа строй из пятнадцати егерей стоял на центральной площади Бухареста перед зданием штаба армии. И сбоку от него стоял унтер-офицер егерской команды Апшеронского пехотного полка, старший сержант Егоров Алексей. Или как его звали ещё совсем недавно промеж себя свои обер-офицеры полка, эдак по-свойски и по-простецки, коротко — «наш унтер Лёшка!»
— Алексей, сам будешь представлять всю команду, — бросил ему на бегу прапорщик Милюткин, тот, что был с егерями в последнем выходе, и чуть потеснив Макарыча, заскочил головным в строй.
— Да что я-то, вы же тут у нас один из обер-офицеров были, вашбродь? — удивился Лёшка.
— Да сказал же тебе, что ты сам представлять всех нас тут будешь, — усмехнулся Серёга и кивнул на то двухэтажное каменное здание, что занимал штаб армии. — Там приказали!
— Хватит балаболить уже в строю, господа офицеры, какой пример для своих солдат подаёте? — прошипел полковник Колюбякин, стоявший у парадного выхода из здания, и он показал свой огромный кулачище Лёшке.
«Ну да, этот и треснуть может, с него-то станется, — подумал про командира апшеронцев Егоров и застыл в некотором недоумении. — Господа офицеры? Так тут вроде только один Милюткин из „их благородий“ стоит в нашем строю, ничего не понимаю…»
Парадная дверь здания широко распахнулась, и на расчищенную до каменной мостовой городскую площадь вышла целая группа из старших штабс-офицеров и генералов.
— Команда, равняяйсь! Смиирно! Равнение на средину! — и Алексей, придерживая левой рукой эфес своей шпаги, вышел, чётко печатая шаг перед командующим первой русской армии, графом Румянцевым Петром Александровичем.
— Ваше сиятельство, господин генерал-фельдмаршал, команда егерей Апшеронского пехотного полка, участвующая в поискена Журжи, построена. В строю 15 егерей и прикомандированный к ней из главного квартирмейстерства прапорщик Милюткин. Доложил старший сержант Егоров! — и Лёшка, резко сбросив правую руку от картуза, прижал её к бедру.
Крепкий и высокий сорокашестилетний командующий армией внимательно всматривался в стоящего перед ним навытяжку юношу. Может быть, сейчас Румянцев вспоминал себя, когда вот таким же шестнадцатилетним молодым офицериком он участвовал в своей первой войне со шведами и отличился там во взятии Гельсингфорса.
— Сколько годков-то тебе нынче, Егоров? — чуть сощурив глаза, с лёгкой улыбкой произнёс Румянцев.
— Шестнадцать уже, ваше сиятельство! — рявкнул Лёшка, ещё более вытягиваясь «в струнку».
— Ну-ну, «уже», — усмехнулся Пётр Александрович. — Давай, егерь, показывай мне своих орлов!
Лёшка сделал шаг в сторону и пристроился за спиной и сбоку от его сиятельства.
— Рядовой Иван Кнопка, ваше сиятельство! — гаркнул самый низенький егерь в шеренге, стоящий с самого её краю.
— Гляди-ка, и правда ведь «кнопка»! А что, похож, — улыбнулся Румянцев. — Что, солдат, при таком-то вот малом росте удалось от османов изворачиваться в поиске?
Ваня совсем сбился с привычных и отрепетированных уже десятки раз правил обращения с высочайшим начальством и застыл словно болванчик-истукан с вытаращенными и испуганными глазами.
— В последней сшибке, ваше сиятельство, когда до подмоги было уже недалеко, сей рядовой самым последним из всех нас отходил. Двоих османов он там на свой штык взял, а одного перед этим ещё и из фузеи прострелил, тем самым всей нашей команде он время дал от преследования оторваться, — приглушённым голосом поведал Петру Александровичу Лёшка.
— Вот как! — вскинул тот в удивлении брови. — Так он орёл, оказывается! Мал, да удал, как это у нас на Руси говорят! Ну, так держи вот, братец, — и он достав из кошеля два серебряных рубля, вложил их в руку солдата. — Молодец, Ваня, благодарю за службу!
Лёшка громко кашлянул в кулак и эдак незаметно из-за спины Румянцева продемонстрировал его Кнопке и всей своей замершей, «замороженной» шеренге.
— Рад стараться, ваше сиятельство! Благодарю вас покорно! — проорал Ванька, наконец-то выйдя из состояния ступора.
— Уф, — облегчённо выдохнул Лёшка. — Ну всё, теперь и все остальные на примере Кнопки смогут отвечать так, как и положено по армейской традиции и по уставу. Зря, что ли, они столько времени все тренировались перед этим. А командующий уже стоял перед следующим егерем.
— Рядовой Андреянов Трифон, ваше сиятельство! — громко представился солдат.
Румянцев доброжелательно посмотрел на перебинтованный чистой холстиной лоб солдата, державшего к тому же ещё и одну свою руку на шейной перевязи.
— Досталось, братец, тебе, как я погляжу, почему же ты тогда в строю-то в этом общем сам-то стоишь? Чай у лекаря в госпитале тебе бы ведь гораздо бы лучше было, а?
Тришка дёрнул в волнении раненой рукой и слегка поморщился. — Виноват, ваше сиятельство! Никак нет, ваше сиятельство! В своей команде ведь завсегда лучше будет, чем на этой гошпитальной койке! — и он умоляюще взглянул в глаза фельдмаршалу. — Ваше сиятельство, дозвольте мне остаться у своих, у меня ведь правая рука совсем вся целая. А фузею заряжать и стрелять я и так с одной даже левой смогу, уже испытал себя давеча. А в команде среди своих я-то гораздо быстрее от ран излечусь. У нас вона, все раненые так решили, это чтобы только тута излечиваться, у своих, а не в гошпитале. Ну, это окромя Ермолайки, конечно. Да того-то мы ведь без памяти уже с леса вынесли, а я-то сам на своих ногах сюды прибёг.
Румянцев ещё раз оглядел строй из 15 егерей. На доброй половине из них белели сейчас бинты, а на многих лицах были видны ссадины и рубцы от ран.
— Много своих солдат в поиске потерял, Егоров? — обернулся он к Лёшке.
— Семерых, ваше сиятельство. И одного без памяти вынесли, тут уж как Бог по нему даст, может, и оклемается Ермолай, — ответил со вздохом Алексей.
— Даа, по всему видно, что жарко вам там было. Ну, так вы и дело большое сделали, сколько жизней солдатиков наших наперёд сохранили! Теперь-то не абы как на все эти фортеции и бастионы-крепости будем лезть, а уже со знанием дела там османов обложим, да и потом разом оттуда всех выбьем. Так что не напрасна ваша кровь и все ваши труды, егеря, — кивнул благосклонно Румянцев и снова обратился к раненому. — Молодец, братец, благодарю тебя за службу! Вот за труды твои ратные и на поправку здоровья, голубчик, — и он вложил два серебряных рубля в руку Трифона.
— Рад стараться, ваше сиятельство! Благодарствую покорно! — ответил, как и положено, бравый солдат.
Каждому стоящему в строю уделил Пётр Александрович своё внимание и слово, одаривая всех и каждого премиальными. Рядовые получили по два, а капралы и унтер Макарыч аж по три целковых — немалая сумма по меркам екатерининского XVIII века!
— А вас, господин прапорщик, я хочу поздравить с досрочным производством в следующий по табели офицерский чин, — порадовал молодого картографа его сиятельство. — Отменно сработались вы с егерями, теперь уже господин подпоручик. — Ваша карта и ваше личное виденье турецких укреплений прекрасно дополняют все захваченные в поиске карты и показания «языка».
— Ну и самое главное на сегодня! — и командующий армией чуть скосил глаз в сторону стоящей поодаль свиты из штабных офицеров. От неё немедленно выскочили двое, держащие что-то в руках.
— А ну, подойди-ка ко мне, голубчик, — улыбнулся Румянцев Лёшке, и тот предстал прямо перед господином фельдмаршалом.
— Приказом военной коллегии от сего года старший сержант Апшеронского пехотного полка Егоров Алексей, по батюшке Петрович, досрочно, за отменную свою воинскую службу и за участие в деле при Кагуле, Бендерах и Бухаресте, производится в первое обер-офицерское звание прапорщика!
И двое подскочивших штабных подали на серебряном подносе офицерские знаки отличия: офицерский шарф и «шейный офицерский знак» — горжет в серебряном цвете поля герба и цвета ободка. Всё как и предписывалось для этого чина.
— Желаю тебе, господин прапорщик, большой удачи и скорого продвижения в чинах. А это тебе наградные за отменное командование в последнем поиске! — и Румянцев вложил в его руку золотой империал. — Чай найдешь, голубчик, на что потратить-то? Первый офицерский чин никем ещё скучно не обмывался, — и он иронично усмехнулся, видно, вспоминая свою молодость.
Будущий господин генерал-фельдмаршал сам в своей давней юности был весьма энергичным и хулиганистым гулякой. Не зря же он был отчислен из дипломатической службы в свои 15 лет с такой интересной формулировкой — «за мотовство, леность и забиячество». Был Петенька срочно отозван из Берлина, где он начинал свою дипломатическую службу, и определён батюшкой на военную стезю, так сказать, был он поставлен в воинский строй. Ох, и было что вспомнить из той весёлой поры Петру Александровичу! Но теперь-то главнокомандующий был, конечно, уже далеко не тот весёлый и разбитной повеса, как когда-то в далёкой бурной молодости, и он, строго нахмурив брови, сурово взглянул на Лёшку. — Однако меру всему нужно знать, Егоров! Как-никак за твоею спиной теперь уже твои люди стоят, кстати, и о том нами будет отдельно особливый приказ зачитан, — и он обернулся в сторону свиты.
