Вскоре все русские сидели кружком со спутанными уже впереди запястьями, и у каждого в руках была своя лепёшка. Завидев обходившего лагерь сотника, охранники вскочили от костра и бросились к ним, раздавая тычки и бранясь.

— Угомонитесь! — рявкнул тот, обведя взглядом пленных. — Вы бы так на крепостных стенах ратились, псы обозные. Эй ты, старший. — Он кивнул Стерле. — Бежать — умереть. Два дня — и вы быть в свой крепость. Мы вас отпускать.

Он повернулся и пошёл на поляну к кострам.

Через пару дней зимней дороги выехав по руслу ручья к большому озеру, литвинское войско, не задерживаясь, продолжило путь по его льду, а к стоящей на полуострове деревянной крепости подкатило несколько саней в сопровождении всадников.

— Кто такие?! Чего надо?! — крикнул им с башни воин.

— Посадник где?! — подбоченясь и горяча коня, выкрикнул литвин. — У мой воевода Радвил подарок вам есть. Забирайте! — И он кивнул своим воинам. Те вытолкнули на лёд восьмерых пленных. — Это всё русский воин из новгородский войско. Они дерзить приближённым людям князя Миндовга, и их немного проучить за это. Мой воевода добрый, он не стал в наказание лишать их жизнь. Но они поднять ратный железо на его воинов и пролить их кровь, за это он забрать их оружие. Тут он в своём праве. Литва не воевать с Псков. Забирайте этих и можете им тоже тать кнута за то, что они оскорблять ваш союзник.

Сани с сопровождавшими их всадниками развернулись и понеслись в южную сторону, догоняя хвост уходящей воинской колонны.

— Эко же вас литвины-то помяли! — Посадник покачал головой. — Неужто безо всякой причины прямо и ни с того ни с сего? А шляхтич-то вона чего возвестил со льда. Дескать, ближним людям самого князя Миндовга вы дерзили, кровь его воинам ратным железом пролили. Это как?

— Судислав Петрилович, честной крест тут перед всеми ложу, что наговор это грязный и напраслина! — Стерля перекрестился на образа в чистом углу. — К себе тысячный князя зазывал на службу и серебро нам предлагал. Только мыслю я, что не мы ему даже были нужны, а сам этот наш камнемёт. Ещё там, в походе на жемайтов, литвины на онагры глаз свой положили, да не отдал их наш воевода Василий Андреевич. А тут он вона без охраны почитай совсем да на дальней дороге встретился. Ну что там восемь розмыслов русских да супротив стольких воинских сотен?

— Вот говорил я тебе, Стерля, когда вы у наших кузнецов тут с железными своими приспособами крутились, чтобы не спешили бы пока к Дерпту идти. Чтобы лучше каравана хорошего на Псков дождались и уже с ним бы отсель сообща ехали, — проворчал, почёсывая голову посадник. — Ну поправили вы недалече свой камнемёт, так постойте маненько здесь у нас, в крепости. Нет ведь, поперёшные, быстрей вам к Чудскому озеру надо! Вот все вы такие новгородские, неслухи!

— Судислав Петрилович, ну мы и так сколько время тут у озёр потеряли, пока наши немца за Псковом били! — воскликнул старший розмыслов. — Вот дал бы пару десятков конной охраны нам, глядишь, и не посмели бы литвины тогда безобразничать!

— Ты тут рот-то свой не разевай! — выкрикнул, вскакивая с лавки, командир крепостной сотни. — Попрекать он нас, видишь ли, вздумал! Мы тут сами не до конца ещё разобрались даже, кем это сейчас друг другу приходимся. Только вот три месяца назад с новгородцами готовились ратиться, а потом этот раздрай случился! Вот прикатит из Пскова гонец с грамоткой, и уж тогда станет всё на свои места, кто нам союзник, а кто так, сосед али вообще даже недруг. А то, может, опять вам, новгородцам, и вашему князю Ярославу на дверь, как в тот раз уже было, во Пскове укажут! Командовать они нами тут будут! Два десятка конной охраны им подавай! За Ильмень-озером своими будете командовать!

— Тихо, тихо, Никодим, сядь, не кричи! — одёрнул его посадник. — И за языком своим следи. Слух-то верный был о новой власти во Пскове, так что ты уж помолчи лучше. На людях как-никак говорить. И ты, розмысловый десятник, тоже погоди нас винить. У нас тут, в крепостице, едва ли большая сотня всего воев наберётся. Верховых коней после прошлой бескормицы совсем мало осталось. Какие уж там два десятка охранных?! О чём ты вообще говоришь?

— Ну хоть пару-тройку саней-то вы нам дайте, — тяжко вздохнув, проговорил Стерля. — Нам, Судислав Петрилович, налегке бы к своим побыстрее поспеть, доложиться обо всём случившемся. Не за себя и за свои битые бока я переживаю, камнемёт там, у литвинов, в руках. Никак им его не можно оставлять, посадник. А ну как поймут они, как он сработан, потом им же твою крепостицу и разнесут, по брёвнышкам её раскатают. От вас-то, от Себежского озера, до Двины рукой ведь тут подать, а там уж земли Миндовга начинаются. Небось, не раз уже сюда ранее с набегом литва подходила и окрестности разоряла? Как знать, долго ли ещё с ней в мире будем?

— Та-ак, трое саней тебе, говоришь, надо, — крякнув и почесав бороду, проговорил посадник. — Ладно, Стерля, будут тебе сани. Данила. — Он кивнул осанистому дядьке. — Готовь сани. И снеди на неделю им ещё дай. Чтобы уже утром духу их тут не было. Да-а, в бересте, чтоб не забыли прописать о взятом. За новгородской дружиной долг будет, а то ведь с меня потом за всё даденное спросят.

Глава 2. В Юрьевской крепости

— Иди, иди себе дальше, предатель! — отбросив в сторону большой булыжник, крикнул Петька. — Нечего тут честных воев от трудов праведных отвлекать.

— Братцы, ну вы чего? Ну, братцы? — горестно вздохнув, пробормотал Оська и поставил небольшую бадейку на чёрный, закопчённый снег. — Ну я виноват, что ли? Да кто же знал, что дядька Илья так быстро к себе меня заберёт? Говорил ведь, раньше апреля даже к нему не подходить, а тут вон у Вани Шишака, у старшего при пушке, подносчик от антонового огня [Гангрена.] совсем слёг. Ну вот и освободилось его место. Или мне сейчас в пушкари переходить, или же цельный год ждать, когда в усадьбу вернёмся. Ну братцы, ну вы же сами знаете, как я в пушкарях служить мечтал! Назар-то с Игнатом и Гришкой уже седмицу, как в конный полк перевелись.

— Ладно, ладно, не гундось, Оська, прощаем, — проворчал Маратка и, дождавшись, когда два пешца сдвинут в сторону огромный валун, ковырнул обломком своей жердины завал. — Гостинец с тебя для ребят десятка, — поднимая с крошева кругляш, проговорил он. — У орудийщиков, я знаю, завсегда хороший приварок имеется. На вот, держи, подарок тебе. Потом, как только к пушке допустят, чтобы им башку рыцарю-ливонцу отбил!

Подобрав подкинутое ему ядро, Оська презрительно скривился и проговорил:

— Не-е, это вот не под мою пушку, оно срединное, под полевую. У нас-то гораздо большие ядра в жерло закатываются, аж с два кулака они калибром будут! А это чего? Так себешное! Им никакую каменную стену не пробьёшь, хоть ты месяц в неё лупи. А нашей-то вот любую крепость рушь, потому как осадное и серьёзное орудие, совсем даже не шутошное.

— Ой-ой-ой, фу-ты ну-ты, какие мы важные! — хмыкнул Митяй. — Два дня только, как ушёл от друзей, а уже нате вам, калибра у него, полевое, срединное, осадное орудие. Ну, кидай тогда его вон в ту кучку, правее. Для вас ведь тут стараемся, ковыряемся в этом завале, пока вы там ворон считаете.

— Ничёго мы их не считаем, — нахохлившись, проворчал Оська. — Пушки — да, обихаживаем и чистим, смазываем их ещё, припас пороховой от всякой сырости прячем. Вчера вон колесо снимали, чтобы его чинить. А оно там знаете каковское? Вот такенной ширины! — Он раскинул в стороны руки. — Полдня всем расчётом надрывались, пока это с оси его стянули.

— А ну что тут за галдёж?!

Из внутреннего перехода разваленной крепостной стены в пролом выглянул дядька Ждан.

— Дела вам нет? Сейчас на носилки всех поставлю, будете камень с крепостного двора выносить! А ты, перебежчик, где должо́н сейчас быть?! — Он уставился на Оську. — Обратно, может, в пешцы захотел?

— Ждан Невзорович, да я тут к обозным за дёгтем с бадейкой бежал. — Тот втянул голову в плечи. — Вот подле ребяток только встал, чтобы дыхание маненько перевести, и всё, и опять уже дальше бегу.

— Больно быстро сбилось оно у тебя, дыхание, как я погляжу, — нахмурившись, проговорил дядька и, глядя, как убегает по тропинке молодой пушкарь, одобрительно хмыкнул. — Ну вот, другое дело, а то дела ему нет. Что, Митяй, много вы сегодня ядер нашли?

— Два десятка, Ждан Невзорович, — ответил тот. — В основном всё мелкие и немного срединных. Из больших только одно, да и то с сильно сплющенным боком.

— Да-а, мало. — Тыловой старшина вздохнул. — Говорил же, нужно было в Пскове большой ряд на выделку их у кузнецов заключать. Это когда ещё с усадьбы наш пушечный припас придёт? Точно никак не раньше конца половодья. Да и придёт ли? Поговаривают, что у Рузиля в ямах селит, селитера [Селитра.] ещё не вызрела. А нам ещё до того времени две крепости развалить нужно и к обороне этой изготовиться. Так, ладно, как в лагерь пойдёте, ты, Маратка, к отцу забеги, разговор насчёт тебя с ним утром был.

— А что такое, Ждан Невзорович? — полюбопытствовал молодой берендей. — Дело какое?

— Вот и спросишь у него сам, — поморщившись, ответил дядька и, завидев подходившую по протоптанной дороге полусотню пешцев, замахал рукой. — Сюда, сюда ступайте! Вот на этот завал! Эй, Нежатко, почему носилок мало? Я же сказал с десяток их вам из жердин набить!