— Тебе-то особливо не помешает, Власко, — хмыкнул Шестак. — Слышал я, что за Нарвой ты землицу взял. Никак с рязанских своих лесов да в Чухонию переселиться задумал? Не боишься, что даны или их эсты туда набегут?

— Да чего бояться? — Власий пожал плечами. — На западном порубежье крепкие остроги и крепости сейчас закладывают, а набежников и у нас за Окой хватает. Подъёмные хорошие на это дело сейчас дают, от податей аж на пять лет новгородские власти освобождают. Вот ещё годик в рати побуду, полное жалованье получу — и на вырубке с братьями крепкое селище буду закладывать. Частоколом его хорошим обнесу, оружия прикуплю. Пускай попробует кто сунуться из чужих — махом укорот ему дадим. У меня двое младших братьёв с Радятой Щукарём ходят, боевитые, и ещё двое на хозяйстве. Семеро нас. Было, — сделав паузу, проговорил он со вздохом. — Теперь вот пятеро. Ничего, мы, рязанские, народ хваткий, нас просто так не сковырнуть. Сыновья уже подрастают, мой старшо́й во-он в пластунские десятники выбился, второй в ратной школе к выпуску готовится. И ещё двое в помощниках.

Обогнув овраг, растянутая колонна пешцев вышла на огромное, заставленное шатрами и юртами поле. Из верхних продухов многих к небу поднимались дымки.

— Поглядим, как там Ярец расстарался, — втягивая ноздрями воздух, проговорил десятник. — Так-то Лавр Буриславович не жадничает, сполна снедью воинскую рать наделяет.

— А чего жадничать-то? — хмыкнул шагавший рядом Легонт. — С собой большой обоз прикатил, а ещё и тут, в крепости, сколько от немцев всего осталось. Хорошо, что без долгой осады обошлось, да и пожаром его не загубили. У епископа подвалы глубокие. На год всему войску с них пропитания хватит.

— Это да, — согласились шагавшие рядом пешцы. — Заблудиться в них можно, насмотрелись, когда от спрятавшихся проверяли.

Подойдя к рядам своих походных жилищ, пешие сотни рассыпались.

— Устимович, я к отцу пока сбегаю? — спросил у десятника Марат. — Слышали же, Ждан Невзорович передал явиться.

— Ну беги, — согласился тот. — Только смотри недолго, скоро ужинать уже сядем. Задержишься — так простывшее хлебать будешь.

— Ничего, разогрею, — отмахнувшись, сказал молодой берендей. — Вы, главное, оставьте, чтобы было чего.

Обтёршись снегом, десятки пешцев, сбив строительную пыль с одёжи и обуви, ныряли в свои шатры. Во многих расторопные дежурные кашевары уже приготовили варево, и оно парилось в котлах, укутанное рогожей. Где-то готовщики запаздывали, и оно ещё булькало на углях или небольшом огне.

Раскатав свой войлок на охапке из соснового лапника, Митяй прилёг и вытянул с наслаждением ноги. Справа возился, поправляя своё ложе, Петька.

— Ох и натопил ты сегодня, Киян, вот у нас духате-ень, — заметил поправлявший своё спальное место Селантий. — Хоть до самого исподнего всё с себя скидывай. Баню, что ли, хотел нам тут устроить?

— Подождёшь с баней, — проворчал тот, разворачивая рогожу. — До дома терпи, вот когда возвернёмся, в бригадных термах напаришься. Кажись, доходит, — глубокомысленно проговорил он, пробуя ложкой густую кашицу. — И мясо разварилось, вроде мягкое. Выставлять али пока обождём? — Он посмотрел вопросительно на десятника.

— Да не спеши. Я к сотнику пока схожу, узнаю, чего там нового на завтра. Маратка ещё, глядишь, прибежать успеет. Отдыхайте пока. — И Шестак, откинув полог, выскочил наружу.

— Ну не спеши, так не спеши, лишь бы не остыло, — проговорил кашевар, укутывая обратно котёл. — Так-то мы ему и в глиняную плошку отложить можем, погреет потом себе сам. Всё равно ведь котёл под ночной взвар чистить.

Марат пришёл уже затемно, когда все давно поужинали и теперь, лёжа на своих пологах, прихлёбывали из посудин травяной, душистый, сдобренный мёдом взвар.

— Простите, браты́, не смог я никак раньше, — повинился тот перед десятком. — Батя не отпускал. Разговор шибко серьёзный у меня с ним был.

— Ну, батя — это святое! — воскликнул Власий. — У нас вот как разговор батюшка заводил, когда набедокурим, так мы все семеро братьев не шелохнувшись стояли, пока он не успокоится. Каждому при том разговоре хорошо перепадало, хоть и из ребятни уже давно возрастом вышли. Потом так спина и гузно горели, что сесть, лечь не могли, всё на животах спали.

— Да подожди ты, Власий! — перебил словоохотливого товарища десятник. — Не видишь, не такой разговор у Маратки был. Киян, где там его плошка с отложенным? Пусть он поест сначала, а уж потом и пытать парня будете.

— Спасибо, браты́, не голодный я, — вымолвил тот, покачав головой. — Покормили досыта. Извиниться я перед вами хотел. В степную сотню переводят меня, прямо вот сейчас уходить нужно. Завтра коня дадут, привыкнет он ко мне немного — и в дальний поход сразу идти. Простите, что вот так неожиданно вас оставляю, сам уж не думал не гадал, что эдак скоро получится.

— Вот это да-а, вот и сходил к бате, — хмыкнул Легонт. — Сначала Игнатку с Гришкой в конный полк забрали. Потом Оську в розмыслы, теперяча вот и Марата в степную сотню. Митяй, Петька, вас теперь когда же в пластуны? Знаем ведь, что вы туда просились.

— Мест пока там нет, — пожав плечами, ответил Пётр. — Остаёмся с вами в пешцах.

— Надолго ли? — хмыкнул Селантий.

— Ну ладно вам! Виноваты они, что бо́льшего хотят? — проворчал Шестак. — Во всех десятках уже почти те, кто из ратной школы там были, в другие дружины перешли. Молодые, шустрые, лучшее парни ищут. Это уж нам, кряжистым, только и остаётся пешую рать составлять. Их-то чего тут насильно, что ли, в топтунах держать? Собирайся, Маратка, не слушай ты этих старых ворчунов.

— Простите, браты́. — Он поклонился и начал складывать в заплечный мешок вещи. Было их немного, и, попрощавшись с каждым воином, Марат вышел из десятского шатра. Следом за ним выскочили и Митяй с Петькой.

— Да ладно ты, не журись! — Ребята приобняли друга. — Сам же мечтал в степной сотне служить.

— Это да-а, — протянул тот. — Вот и распалось наше звено. С детинцев ведь всегда вместе. Вспомните, какими сопливыми были, друг за друга всегда стояли. А вот теперь дорожки расходятся.

— Ничего, Маратка, в одной бригаде ведь все! — Пётр стиснул плечо берендея. — Глядишь, придёт время, и опять вместе будем. Мы с Митяем всё одно скоро в пластуны перейдём, верно дядьки говорят. Ты-то сам далеко ли уходишь?

— Без передачи только, братцы, — проговорил приглушённо Марат. — Вторая сотня Рашида, куда меня определили, опосля сопровождения каравана в усадьбу двигает через Торжок в рязанские и муромские земли, а потом обойдёт с донской стороны черниговские. Велено со старшинами колен и родов степных племён переговорить, что остались ещё в тех местах и под половцев не легли. Чтобы они к нам на службу своих людей отпустили, тех, кто пожелает. Говорят, степную конницу нужно срочно набирать и к какой-то серьёзной войне готовиться. Дескать, не так уж и много времени до неё осталось. Пока основная наша рать западный рубеж будет крепить, чтобы и с востока уже мы начали усиливаться. А для этого нужно много опытных всадников и огромное множество верховых коней. Отец сам старшим с сотней идёт. Наш род старинный, его в степи все знают, значит, и говорить с ним всерьёз будут. Ну и серебро, хорошие подарки тоже в том разговоре помогут. Только вы, братцы, смотрите, никому! Я только вам, чтобы уж знали, почему меня долго не увидите.

— Да поняли мы, Марат, поняли, — проговорил Митька. — Не волнуйся, всё с нами останется. Монголов мы ждём. Обмолвился ведь как-то батя про них. Давно уже исподволь старшие к их приходу готовятся, но так, чтобы раньше времени народ не будоражить. Давай, удачи тебе, брат! Береги себя! — И ребята крепко обнялись.