«Как бы у нее телефончик выцыганить? — думал бывший бизнесмен, напрягая все силы, чтобы поддержать светский разговор. — Не даст ведь… А вдруг получится?..»

Но мечтам его не суждено было исполниться…

— Извините, мадемуазель, — раздался над ухом другой голос, на этот раз мужской и совсем не мелодичный. — Я украду вашего кавалера на пару минут?

«Ну вот, похоже, начинается… — позади Сашиного стула стоял явный выходец с Кавказа, причем совсем не офранцузенный, как Шарль Азнавур или Анри Верней [Шарль Азнавур — французский певец армянского происхождения (Шахнур Вахинак Азнавурян), Анри Верней — французский кинорежиссер и сценарист армянского происхождения (Ашот Малакян).], — самый что ни на есть абрек в полной своей красе. — А ты скучал… Видишь, повеяло чем-то знакомым…»

— Извините, Наташа, — поднялся он на ноги: не затевать же, в самом деле, разборки при столь милой даме. — У меня дела… Очень приятно было познакомиться. Мы сможем как-нибудь увидеться?

— Да… Но кто эти люди?

— Они мои… — Петров смерил кавказца взглядом с головы до ног, попутно отметив еще двоих, мнущихся у ограды. — Друзья… Извините еще раз.

Сам не зная что делает, он наклонился над столиком, взял Наташину ладонь в свою руку и прикоснулся губами к кончикам прохладных пальцев, как видел когда-то в кино.

А потом повернулся и зашагал к поджидавшим его кавказцам, оставив ошеломленную девушку в одиночестве…

* * *

— Ну и куда дальше? — Александр уселся на заднее сиденье припаркованного под липами «ситроеновского» минивэна, даже не думая сопротивляться «услужливым» незнакомцам, распахнувшим перед ним дверцу. Можно было, конечно, поднять шум, привлечь внимание редких в такой час прохожих (в основном туристов, кстати)… И, скорее всего, получить под ребро что-нибудь острое. Судя по всему, шутить ребята не собирались, и за их кожаными плечами явно маячила фигура Мамедова. Кто же еще мог отыскать человека-иголку в такой копне сена, как многомиллионный Париж?

«Чувствовал я, что добром это не кончится, — тоскливо подумал Петров и украдкой бросил взгляд на только что покинутый столик: Натали, похоже, сразу забыла о нем — ишь, как увлеклась разговором по сотовому. — Разве такая акула, как Мамедов, с деньгами так просто расстанется…»

— Чего озираешься? — повернулся с переднего сиденья «Азнавур». — Девушка понравилась? Ай, какая девушка! Персик! Хочешь, с собой возьмем? Место в машине еще есть.

Саша промолчал.

— Ну, не хочешь, как хочешь, — разочарованно протянул бандит (ну не доктор же наук из близлежащей Сорбонны, в самом деле!). — Прокатились бы с ветерком.

— Куда?

— Да тут недалеко, ты не волнуйся, — абрек скалил зубы, наполовину металлические. — Давай, — кивнул он шоферу…

* * *

— Шарль? — взволнованно говорила, почти кричала тем временем Натали в трубку. — Это ты, Шарль?

— Да, это я, — иронично отвечал невидимый Шарль. — Как это ни странно — я. Или ты надеялась найти по этому номеру другого? Вообще-то, я, в отличие…

— Шарль, милый!..

— Вот тут извините, — невидимый Шарль был непреклонен. — Да, я был когда-то для тебя милым, даже, осмелюсь заметить, любимым, но…

— Потом, Шарль! Об этом — потом. Понимаешь, минуту назад какие-то незнакомцы посадили в машину одного человека и увезли…

— Стоп, — подобрался Шарль. — Что за человек? Что за машина? Номера запомнила?..

Разве мог иначе вести себя инспектор полиции двенадцатого Парижского округа?..

* * *

Квартира была большая, старинная. Наверное, в ней лет двадцать назад доживал свой век кто-то из старых аристократов, помнивших довоенный Париж. Не Париж сорокового, который вскоре ожидало нашествие ненавистных бошей, а Париж четырнадцатого, с неторопливо прогуливающимися по бульварам, под руку с кавалерами, дамами в кринолинах, извозчиками, уступающими дорогу редким еще авто, и неистребимым духом старого галльского легкомыслия, изрядно потускневшего за прошедшие десятилетия…

Но старина давала трещины и осыпалась пластами, как старая штукатурка, под натиском молодого двадцать первого века. Плоский ЖК-телевизор под портретом какого-то надутого офицера, затянутого в старомодный мундир, стопка DVD в ярких обложках на полке книжного шкафа, рядом с тисненными золотом корешками толстенных томов… Только до камина, топящегося, несмотря на теплую, в общем-то, погоду, технологический прорыв не добрался — никакой голографической имитации, самые что ни на есть настоящие поленья, пылающие жарким огнем и плюющиеся крошечными угольками на пол, хозяйственно выложенный в этом месте керамической плиткой.

«Чудики какие-то, — подумал Саша, против воли наблюдая за прихотливым танцем огненных чертиков за темной от времени фигурной решеткой. — Теплынь на дворе, а они тут целый мартен раскочегарили…»

Он вспомнил гораздо более скромную печурку в деревенском бабушкином доме. И то, как любил просиживать перед ней на зимних каникулах долгие вечера, просовывать в круглые дырочки чугунной дверцы осторожно отщипнутые от березового полешка лучинки, жадно пожираемые такими же, как здесь, огненными бесенятами… И ночевки у костра с папой.

— Понравился? — дружелюбно спросил по-прежнему безымянный кавказец (сходства с Азнавуром все-таки было маловато), усаживаясь напротив Саши в жалобно пискнувшее под его литым телом старинное кресло. — Мне советовали кирпичом заложить. Мол, сквозняки и все такое, да и копоть от него… А я, понимаешь, люблю огонек. Чтобы дымком пахло, чтобы по-настоящему…

— Ты меня сюда притащил камином любоваться? — невежливо перебил словоохотливого абрека Петров.

— Да нет, — облокотился на стол хозяин. — Не камином.

— Тогда давай ближе к делу.

— Торопишься? — блеснул коронками кавказец. — Ну, давай тогда к делу.

— Эфенди меня просил привет тебе передать, — продолжил он после минутной паузы. — Найди мне, говорит, Сашеньку нашего и спроси у него, долго ли он еще собирается дурака валять, от дела бегать…

— А ему какое собачье дело? Что хочу, то и делаю.

— Вай, вай, какой ты грубый, Саша… Эфенди человек уважаемый, а ты его собакой обзываешь. Нельзя так. А дело ему такое, что деньги, тебе даденные, не на баловство предназначены.

— Кого мои деньги волнуют?

— Всех волнуют, Саша. Эфенди надеялся, что ты новое дело начнешь…

— Чтобы он снова на него лапу наложил? Благодарю.

— А ты вот по Европам раскатываешь, тратишь денежки направо-налево… Это непорядок.

— Так ты за деньгами приехал?

— За ними. Не бойся, — поспешил заверить Александра абрек. — Тебя не обидим. Тебе для безбедной жизни десяти процентов хватит? Или пятнадцати? — расщедрился он.

Саша даже задохнулся от негодования.

— Вот вам десять, — сложил он кукиш. — А вот — пятнадцать, — в нос кавказцу ткнулся второй. — Передайте своему Мамедову, что ни гроша он не получит.

— Получит, — сокрушенно покачал головой абрек. — Все получит… Потому что, когда ты деньги отдашь, тебе и пяти процентов не понадобится… Соглашайся, не глупи, а? Скажи номера счетов, подпиши бумаги и ступай к своей девушке.

— Не скажу.

— Не скажешь… — покивал абрек. — Добром не скажешь… Что это у тебя? — цепко схватил он Сашу за рукав и, без труда преодолев сопротивление, подтащил правую руку к себе, намертво прихлопнув запястье могучей, поросшей с тылу черной курчавой шерстью, пятерней. — Шрам?

Цокая языком, он, не обращая внимания на Сашины попытки вырваться, долго изучал заросший шрам на том месте, куда вонзилась когда-то ручка.

— Говорят, ты терпеливый, — взглянул он в глаза собеседнику, после того как налюбовался всласть. — Говорят, «Паркер» в руку себе воткнул и даже не поморщился. Что, в самом деле терпеливый?

— Отпусти…

— А если мы проверим сейчас? — не слушал его посланец Мамедова. — Ваха, давай, — бросил он через плечо одному из спутников, сидящему на корточках у камина и лениво перемешивающему угли кочергой.

Тот согласно кивнул и встал на ноги. Конец старинной бронзовой кочерги пылал малиновым светом, и, как только сейчас понял Александр, толстую кожаную перчатку без пальцев «кочегар» надел вовсе не для шика…

«Пытать будут…»

В мозгу промелькнули настолько ужасные картины, что захотелось зажмуриться, затрясти головой и проснуться… И чтобы все происходящее оказалось лишь кошмаром, привидевшимся под утро. Но еще больше не хотелось показать палачам, что он струсил.

«Долго ли выдержу?.. А когда не выдержу? Счетов-то я все равно не знаю… Значит, будут пытать до конца. Эх, господин ротмистр, удружили вы мне со своим личным счетом…»

А «кочегар» со своей кочергой уже приблизился настолько, что Петров уже чувствовал исходящий от раскаленного металла горьковатый запах окалины. И легкое пока, почти приятное тепло…

Крепкие руки схватили его за плечи, и теперь он даже неимоверным усилием не смог бы вырваться из рук ухмыляющегося абрека.

— Постойте…

Но его не слушали. Кочерга приближалась.

И в тот самый момент, когда пылающий металлический стержень должен был с шипением коснуться кожи, Саша почувствовал, как все его мускулы сами собой поочередно дернулись несколько раз, словно от нервного тика. Или для пробы сил…

Сашино тело, внезапно обмякнув, расплылось киселем в кресле, так что державшие его посчитали пленника лишившимся чувств от переживаний и чуть-чуть ослабили хватку. Самую малость, но и этого оказалось достаточно, чтобы только что безвольное тело превратилось в развернувшуюся пружину. Одновременно лежащая на столе рука дернулась назад, да с такой силой, что кавказец, инстинктивно попытавшись ее удержать, дернул на себя. И тут же заработал мощный удар в грудь сложенными щепоткой пальцами и полетел вместе с креслом на пол.

Руку прострелило болью до самого плеча, но Саше уже было не до этого. Вернее, его телу, действующему без участия разума. Словно марионетка под умелой рукой кукловода.

Кукловода?!!

«Ротмистр?»

«А пальчики-то у вас слабоваты, Александр, — прозвучал в мозгу знакомый «внутренний голос». — Тренировать нужно пальчики… Но не переживайте — правую ручку мы побережем… Главное, не мешайте мне, пожалуйста…»

Но бывший бизнесмен и не думал мешать, словно сторонний наблюдатель, следя, как под ударами его рук (левой руки), локтей, колен и даже тех частей тела, которые по определению не могут служить оружием, противники разлетаются, как кегли, сшибая друг друга с ног. А тело, живущее собственной жизнью, кружилось по комнате, для хозяев внезапно ставшей неимоверно тесной, в странном танце, разя направо и налево…

Да, Саша не был трусом или хлюпиком, в свое время умел и любил подраться, даже посещал какое-то время в детстве секцию бокса и пытался освоить по затертой бледной ксерокопии азы карате, но чтобы вот так… Словно киношный Джеки Чан, он крутился волчком, умудряясь, казалось, даже не опираться ни на что материальное, нанося удары, парируя их, уходя от точно направленных выпадов и обращая во вред врагу неумелые. Двое из кавказцев уже корчились на полу, хозяин, придавленный тяжелым креслом, так и не подавал признаков жизни, а ротмистр в Сашином теле никак не давал оставшимся двоим перейти к более мощным средствам убеждения, чем кочерга и кулаки.

Конец ознакомительного фрагмента