— Кто там внизу говорил, что пробраться сюда лишь одним путем можно, а? — продолжал допрос есаул Коренных. — Врал, засранец?!

— Не врал я, ваше благородие! — задергался в крепких руках Мироненко парень, с перепугу выговорив в первый раз мудреное слово. — Одна сюда дорога и другой нету!

— А это что? — сунул ему под нос бинокль Алексей. — Глянь сюда, деревня! Видишь, сосны из-за склона выглядывают?

Действительно, каменистая, густо поросшая лесом и кустарником гряда плавно снижалась к северо-западу, а в трех или четырех верстах от того места, где стояли наблюдатели, из-за нее выглядывали макушки кедров и, следовательно, выше каких-то пятидесяти-семидесяти аршин она быть никак не могла. А еще дальше к северу, наверное, была еще ниже, но мешали разглядеть слепящие блики на поверхности озера и дрожащий над ним нагретый солнцем воздух.

— Может, и выглядывают, — упрямо спрятал за спину руки Митрофан, не решаясь прикоснуться к незнакомой штуковине. — Только другого пути сюда все одно нету! Кого хочешь спроси — нету и все!

На ресницах парня дрожали слезы, голос срывался, и офицер внезапно понял, что тот не врет. Заблуждается, возможно, действительно не знает другого пути, но не врет.

— Ладно, разберемся… Отпусти его, Мироненко.

Повернувшись к спутникам спиной, есаул начал спуск к озеру, гораздо более пологий, чем с другой стороны гребня, но все равно очень крутой.

За спиной раздался звонкий звук еще одной затрещины, и Коренных хмыкнул в усы: вахмистр оставался вахмистром в любой ситуации.

* * *

В костре весело потрескивали сучья, пламя рождало веера искр, светящимися мушками исчезавших вверху, озаряло потусторонним красноватым светом лица, неузнаваемые из-за игры света и тени, кажущиеся дикарскими масками или личинами демонов.

— И все равно, господа, это чудо, — ожила одна из «масок», обрамленная понизу густой растительностью, превращаясь в приват-доцента Привалова. — Я, знаете ли, ожидал всякого, только не этого.

Переправу большей части отряда завершили к ночи. и снаружи сейчас оставались лишь тяжелораненые, тащить которых через щель в скале медик запретил категорически, женщины и взвод охраны. Ну и, разумеется, лошади, поднять которых к проходу можно было только лебедкой. Горячие головы из казаков тут же предложили несколько способов «вознесения» четвероногих на кручу — многие из них воевали в Закавказье против турок и знали много всяких горных хитростей — но Владимир Леонидович остудил их, велев пока оставить скакунов на той стороне. Тем более что в густой растительности, покрывавшей дно котловины, толку от них особого не было.

Во внешнем устье расселины дежурил пулеметный расчет, сменять который полковник приказал каждые два часа, а его близнец держал под постоянным прицелом озеро и подступы к раскинувшемуся на его берегу лагерю.

Собственно говоря, лагеря пока никакого не было — только два десятка костров да лежанки из лапника, но охрана была поставлена, как в любом другом лагере. И хоть противник никак себя не проявлял, забывать об осторожности было глупо. А что до крыши над головой, то ночь выдалась неожиданно теплой по сравнению со всеми предыдущими, небо не пятнало ни единое облачко и, следовательно, с обустройством можно было подождать.

— Чувствуете, как здесь тепло? — продолжал Модест Георгиевич.

Собеседников у него было не так много: полковник, корнет Манской, штаб-ротмистр да невесть каким образом прибившийся к отряду еще в Барнауле инженер-путеец Гаврилович. Есаул, намаявшийся за день, дремал, раскинувшись по другую сторону костра в позе охотника на привале и уронив чубатую голову на сгиб локтя. Поручик Деревянко командовал охраной «госпиталя» на другой стороне гребня, его коллеги-драгуны увязались за ним и теперь, вероятно, волочились напропалую за сестрами милосердия у такого же костра «по ту сторону», пользуясь передышкой в военной жизни. Артиллерийский же капитан фон Герен, переживавший потерю последнего орудия, сухо откланялся и ушел спать к остаткам своих батарейцев. Оставшись не у дел, он заметно дистанцировался от остальных офицеров, и Еланцева это обстоятельство не могло не беспокоить.

Да! Рядом со спящим есаулом сидел «Митрофан Калистратович», который сонно моргал коровьими ресницами и время от времени тер глаза веснушчатым кулаком. Гнать проводника к «нижним чинам» сочли неуместным, да и секретов особенных у костра не обсуждалось.

— Еще бы! — юный Манской восторженно прищелкнул языком. — Если бы не сосны, то я, признаться, счел бы себя находящимся в Крыму. Да-да, господа! Только там в августе бывают такие тихие теплые ночи, такие яркие звезды над головой… Единственное, чего не хватает, так это шороха ночного прибоя. Помню…

— Ха, корнет! — возразил штаб-ротмистр, пошевеливая угольки костра веткой. — Вы в свои двадцать с небольшим хвостиком лет нигде, кроме Петербурга и дачи в Крыму, не бывали. А вот у нас под Белостоком…

Тема оказалась заразительной, и офицеры, позабыв про чины и года, принялись горячо обсуждать достоинства родных мест и тех местностей, где удалось побывать в мирной жизни. Один воспевал родную Полтавщину, другой — окрестности Курска, третий восторгался пляжами Ниццы… Казалось, что войны нет и в помине, просто у костра — допустим, на охоте или на загородной прогулке — собралось несколько старых друзей.

— Но согласитесь, господа, — пытался свернуть разговор на интересную ему тему приват-доцент, родившийся под Вологдой и всю жизнь проживший в местах, далеких от субтропиков. — Вероятно, в данной котловине, защищенной от ветров горами, образовался собственный микроклимат. Не удивлюсь, если тут среднегодовые температуры…

— О чем вы говорите, доктор, — мечтательно заявил штаб-ротмистр, откинувшись на спину и любуясь огромными звездами, складывающимися в четкие созвездия, словно сошедшие со страниц атласа Гевелия. — Микроклимат, среднегодовая температура… А я вот помню, как в девятьсот одиннадцатом году ездил с одной дамой… Без имен, господа, разумеется… Так вот: в Париже, на рю де Винагриер…

— Стой! Кто идет! — раздалось сверху, и знакомый голос тут же перебил часового:

— Своих не узнаешь, дурак?

— Опять ротмистру Зваричу не спится, — проворчал из темноты невидимый поручик Аверин, видимо подошедший «на огонек» от своих, дувшихся в вист товарищей. — Наверное, получил афронт от дамы сердца и…

— Что бы ты понимал, Сережа, — ротмистр, тяжело припадая на раненую несколько месяцев назад, но никак не желавшую заживать ногу, подошел к костру. — Моя дама сердца далеко отсюда… Да у вас тут Ташкент, господа! — завистливо протянул он, протягивая к костру ладони. — И трава сухая… Неужели ни капли не упало?

— Вы о чем, сударь, — недовольно посторонился путеец, и тут все разглядели, что с ротмистра ручьем бежит вода. — Какие капли? Да почему вы мокры? В озеро упали?

— Вы не поверите, господа, — пробасил ротмистр, от которого валил пар. — По ту сторону — дождь, как из ведра, а у вас тут — ни капли…

— Вы что: пьяны? — повысил голос полковник. — Если вы добрались до запасов господина Привалова…

— Ах, если бы, — вздохнул гусар, выжимая фуражку. — Ни капли во рту с самого Кедровогорска. О, да у вас тут даже туч нет!

— Тогда вы бредите, ротмистр! — воскликнул Манской.

— Я не знаю, каким образом такое возможно, но я говорю правду. Если не верите, можно прогуляться до входа, юноша, — предложил гусар. — Я охотно приму там ваши извинения. Даже если дождь по ту сторону уже прекратился, то камни еще высохнуть не должны и сразу несколько десятков свидетелей подтвердят, что я прав. Вы не составите нам компанию, господа?..

Толпа офицеров, с риском столкнуть вниз друг друга, и недовольных, мокрых до нитки пулеметчиков долго толпилась у противоположного выхода, с недоумением вглядываясь в затянутое тучами небо и прикрывая лица от брызг, заносимых ветром в расселину.

— Чертовщина какая-то… — пробормотал приват-доцент, озабоченно протирая платочком стеклышки пенсне.

3

— Виданное ли дело — лошадей на веревках в гору тащить? Может, их кавказские кони к такому и привычные, а я своего Фугаса на гору таращить не дам!

Есаул с верным вахмистром Мироненко, оседлав лошадей, отправились поутру вдоль горной гряды, чтобы поискать место, более удобное для переправы в котловину, чем уже окрещенный бойкими на язык офицерами «дефиле»[От фр. de?file? — ущелье, узкий тесный проход между возвышенностями или водными преградами (в котором можно атаковать противника).] проход.

Солнышко снова сияло вовсю, играя миллионами собственных отражений на мокрой листве и траве, и не верилось уже, что ночью тут прошел странный дождь, щедро оросивший все по одну сторону кольцевой гряды, но не уронивший ни капли по другую. Конечно, обоим были знакомы дожди, идущие «полосами» так, что в одной части станицы все залито, а в другой — сухо, но после того как всадники удалились от лагеря на несколько верст, стало понятно, что ни о каких «полосах» речи быть не может. Разве что странная туча так же, как и они, прилежно огибала котловину по ее внешнему краю. Вещь сама по себе небывалая, но загадок и без того хватало, поэтому оба, не сговариваясь, не поднимали в разговоре этот вопрос. Зато уж остальное обсуждалось со всех сторон.

— Понятное дело, Лексей Кондратьич, — продолжал вахмистр, с глазу на глаз пренебрегавший субординацией. — Мы, казаки, народ ушлый — и корову на гору взгромоздим, если надо будет. Но к чему лошадь-то ни в чем не повинную пугать? Она ведь не корова… Той-то хоть бы хны, лишь бы снова на травку. Ну, может, молоко с перепугу пропадет, да и все. А лошадь, она с понятием…

Есаул, которому переправа через горы тоже стояла поперек горла, во всем был согласен со своим бывалым подчиненным.

— Оно ведь как? — продолжал разливаться соловьем Мироненко. — Одно дело — настоящие горы. Кавказ, там, или Балканы, как в Турецкую. Там ведь в самом деле никуда. Тропа узкая, с одной стороны скала, с другой — пропасть. Хочешь не хочешь, а приходится рисковать. А тут? Да ни в жисть не поверю, чтобы в этой стенке еще одного пролома не было, пониже первого. Так ведь, Лексей Кондратьич?

Удача улыбнулась казакам где-то в часе езды от лагеря. Путь преграждала широкая, густо проросшая травой, а потому монолитная, словно мощеная дорога, осыпь. По ней, пусть и ведя лошадь в поводу, можно было подняться к прогалу в скалах, расположенному совсем невысоко, да к тому же широкому — телега с телегой разминется.

— Что я говорил? — торжествовал вахмистр. — Вот проход так проход! А они там «веревки, веревки…» Пусть друг друга и тягают на этих веревках, а мы сами, потихоньку. И лошадей не испугаем. А сопляку этому я шею намылю! Вот вернемся только… Ох и запомнит он у меня!

— Погоди, Петро, — остудил его пыл есаул. — Может, там тупик. Или еще какая пакость. Сперва, давай, проверим сами, а то на смех поднимут.

— Ничего там нет, — горячился казак. — Пройдем, не сумлевайтесь, Лексей Кондратьич!

Однако путь оказался не таким легким, как казалось. А виной всему цепкие колючие кусты, обильно заполонившие всю расселину и нипочем не желавшие пропускать людей к заповедному озеру. Пришлось рубить эту плетенку шашками, ежеминутно рискуя сломать верный клинок о прячущийся в зелени камень.

Мокрые, потные, исцарапанные в кровь и злые казаки с огромным трудом преодолели полосу препятствий, весьма напомнившую обоим австрийские проволочные заграждения под Збручем, и оказались на берегу озера.

— Видали! И никаких гвоздей! Я со своими ребятами эти кустики под корень смахну и — езжай не хочу! И вся недолга! — радовался, что не придется теперь пугать горячо любимого толстобокого Фугаса, мирно жевавшего сочную траву, вахмистр.

Ехать к лагерю порешили по «озерной» стороне, чтобы удивить всех и публично посрамить проводника.

— Гляди-ка, Петро, — Коренных перегнулся с седла и сорвал мокрую ветку. — А здесь-то ливень был.

— Ясное дело! Где ж такие чудеса виданы, чтобы везде в округе дождь был, а в яме этой — ни капли! Полосой прошел, только и всего.

Чтобы не ломать лошадям ноги по травянистому склону, поросшему тем же предательским стелющимся кустарником, всадники спустились к самой воде и ехали по галечному берегу, то и дело показывая друг другу пальцем на широкие круги от плещущейся рыбы, расходящиеся по гладкой, как зеркало, поверхности. И по всему — не мелкой рыбы.

— Эх, приедем в лагерь, надо будет ребят спроворить да бредень сплести… — мечтал вслух вахмистр. — У нас на речке бывалоча как заведешь — десять ведер рыбы. Вся станица неделю уху трескает!

— А я до Германской с удочкой любил, — вздыхал есаул. — Выйдешь поутру на реку… Туман, тихо-тихо…

— Удочка — баловство! — отмахивался Мироненко. — Детская забава. Тут именно бредень нужен, альбо вообще невод…

Разговоры сами собой сошли на нет, когда, по прикидкам обоих всадников, они проехали то место, где должен быть лагерь, но его не нашли. Никаких следов. Даже сочная трава не была примята там, где вчера пылали костры, а ни на кустах, ни на деревьях не было и следа порубки.

— Чертовщина какая-то… — бурчали себе под нос то один, то другой, пока кони отмахивали версты по озерному берегу.

Солнце уже зацепилось за скалы на западе, когда казаки добрались до того места, где гряда стала совсем низкой и пологой. Настолько, что из-за нее наполовину выглядывал кедрач, растущий на другой стороне. Лагерь словно под землю провалился или почудился во сне.

Пристыженные и понурые, оба разведчика прибыли во «внешний» лагерь лишь к самой полуночи, чтобы поведать товарищам, успевшим уже переправить за скалы всех раненых и нескольких лошадей, об очередной загадке «заколдованного места» и выслушать все их насмешки.

Больше всех радовался неудаче своих недругов «Митрофан Калистратович», слова которого подтвердились полностью. Опытным, так сказать, путем.

* * *

— Знаете, что я думаю, Алексей Кондратьевич…

Офицеры сидели на поваленном дереве и наблюдали за процессом рыбалки, разворачивающимся прямо под ними. Казаки и драгуны, раздевшись до исподнего так, что и не различить, кто из них офицер, а кто — «нижний чин», под руководством бегающего взад-вперед по берегу вахмистра Мироненко с шутками и прибаутками заводили громадный бредень, претендующий на звание даже не невода, а целого морского трала. Еще дальше по берегу десяток казаков купали коней, тянуло ароматом варящейся на костре каши, стучали топоры дровосеков…

— Мы совершенно зря расположились прямо перед входом в заповедную котловину. Нужно переносить лагерь, пока мы еще не слишком плотно обустроились.

— Согласен с вами целиком и полностью, Владимир Леонидович, — поддержал его есаул. — Большой пост в расселине не выставишь. А ну как красные подкрадутся ночью и снимут часовых? Мы у них будем как на ладони. Из наших же пулеметов порежут всех, будто перепелов. Я за то, чтобы перейти на противоположную строну озера и обосноваться там.

— Вы меня не поняли, есаул, — поморщился Еланцев. — Я предлагаю вообще уйти из котловины.

— Как? Покинуть это место? Зачем? Да тут же действительно можно пересидеть зиму, набрать сил…

— Нет, это место мы не покинем, — терпеливо, словно малому ребенку, начал объяснять полковник. — Просто перевалим хребет и обоснуемся по ту сторону. А можем вообще уйти куда глаза глядят.

— А красные?

— Нет тут никаких красных.

— Не понимаю, — напрягся казак.

— Видимо, я не слишком хорошо объясняю, — вздохнул офицер. — Я ведь человек военный, красноречием не силен… Да и науки в свое время постигал сплошь прикладные. Вроде тактики или баллистики… Понимаете, наш уважаемый медик давеча высказал одну гипотезу… Ну, предположение одним словом… Да, кстати, вон он и сам идет со своим приятелем-путейцем. Можно вас на минутку, Модест Георгиевич! — позвал он, привстав.

Интеллигенты, только что спорившие до хрипоты, тыча друг другу в лицо какую-то веточку, разом оборвали диспут и приблизились к офицерам.

— Доброе утро, господа, — поздоровался полковник. — Вы не откажетесь, господин доктор, поведать нам с есаулом свои догадки, которые вы так горячо вчера отстаивали передо мной?

— Отчего же нет, милостивые государи, — важно ответствовал Привалов, жестом предлагая своему коллеге-путейцу присесть рядом с казаком, а сам настраиваясь на длительную лекцию.

Слушатели терпеливо ждали.

— Что мы имеем на данный момент времени, господа? Мы имеем следующее: пройдя некую расселину в горной гряде, окружающей некую долину, предположительно — метеоритный кратер, мы попали на некую территорию, разительным образом отличающуюся от всего, ранее известного нам.

— А из чего это следует, позвольте спросить? — не удержался есаул.

— Резонный вопрос, — улыбнулся медик. — Но постараюсь ответить. Первое, самое безобидное. Там, снаружи, идет дождь, под которым мокнут несколько десятков людей, но тут, по эту сторону горной гряды, никакого дождя нет. С этим вы спорить не будете?

Несогласных не нашлось.

— Кстати, температура воздуха снаружи и здесь сильно различается. Это я выяснил экспериментально. Снаружи ночи становятся холоднее и холоднее, как и должно быть в здешних широтах на исходе лета, но тут лето продолжается в полном объеме.

— Разве так может быть?

— Не торопитесь — всему свое время. Итак, одну загадку мы уже записали. Метеорология. Второе — несоответствие времени.

— Как это?

— А вот так. Помните, Алексей Кондратьевич, как вы рассказывали у костра о своем происшествии? Ну, тогда, когда ваши спутники полчаса ожидали вас внутри, хотя вы, по вашим словам, отстали от них всего на какие-то секунды.

— Помню. Но что это дает?

— Просто так, визуально, ничего. Но я опять-таки проделал серию экспериментов. Для этого мне, естественно, потребовался помощник. Присутствующий здесь Михаил Семенович, если вам будет угодно.

Гаврилович привстал и поклонился.

— Мы с Михаилом Семеновичем сверили часы до секунды, а затем я принялся ходить по расселине от одного ее выхода до другого. После каждого прохода мы сверяли показания наших приборов. В тридцати семи случаях из пятидесяти часы показывали одинаковое время или отклонения составляли какие-то секунды, но в тринадцати показания моих часов отклонялись от контрольных на значительные величины. От минуты до тридцати шести минут. Причем в обе стороны!

— Как это, в обе стороны? — не понял есаул.

— В ряде случаев часы спешили, в других — отставали. Из этого я сделал вывод, что время в расселине течет неравномерно и это явление само по себе невозможно. Значит, записываем в загадки. Ну и третья загадка, самая, если так можно выразиться, загадочная.

Приват-доцент сделал трагическую паузу.

— Ваше, Алексей Кондратьевич, с вашим подчиненным «кругосветное» путешествие. Многие из нас повторяли его, и все имели возможность убедиться, что попасть в нашу долину иначе, чем через расселину, именуемую господами офицерами «дефиле», не-воз-мож-но! — Привалов победоносно оглядел троих слушателей. — Более того, пробравшись внутрь той, внешней долины, через указанный господином есаулом лаз, я разыскал там расселину и проделал обратный маршрут, справедливо посчитав, что, возможно, попаду в иное место. Увы, я опять же вышел к нашему первому лагерю. Значит, пройти по расселине и попасть сюда, — медик притопнул ногой, — можно лишь в одном направлении: оттуда — сюда. А отсюда, соответственно, только туда. Согласитесь, что эти свойства расселины довольно необычны.