Я не разобрался, куда попал. Что вокруг? Сон или новая реальность? Склонялся к тому, что на реальных первокурсников мои говорливые соседи походили больше, чем на видения. Ни рыжего Пашку, ни Вячеслава я точно не встречал раньше: ни в их облике, ни в поведении не замечал ничего знакомого. Рассудил: будь я во сне, увидел бы здесь не эту парочку, а кого-то из своих бывших институтских приятелей.

Единственное, с чем я четко определился за время короткого чаепития, что не буду совершать резких движений. Разрешу себе пока оставаться безынициативным, плыть по течению. Моя молчаливость соседей по комнате не удивляла. Значит, я не сильно выбивался из образа. Буду наблюдать за происходящим вокруг и делать выводы. Сон вокруг меня или явь, но спешить мне было точно некуда. Разве что… на уборку капусты.

* * *

Уже по пути к институту я узнал, что Слава числился старостой моей группы, потому он и подгонял нас с Пашей: хотел явиться на место сбора одним из первых. Парни несли на себе новенькие туристические рюкзаки, дешевенькие, даже без элементов жесткости. Раздутые от вещей, как и мой; судя по его виду и состоянию, прошедший через Гражданскую и Отечественную войны. Жесткие лямки давили на подтяжки, натирали кожу. Я терялся в догадках, что именно тащил с собой: прихватить «собранный с вечера» рюкзак перед выходом из комнаты мне напомнил староста.

Зеленая листва на деревьях скрашивала унылость улицы, разбавляла царившую вокруг корпусов общежитий тоскливую серость. На проспекте меня встретил похожий вид. Я не увидел по пути к институту ни ярких рекламных баннеров, ни светящихся неоновых вывесок, ни даже ларьков, как в девяностые. Заметил клумбу с подстриженными кустами там, где недавно (по моим ощущениям) красовалась пиццерия. На месте банка обнаружил магазин «Гастроном» (мне казалось, банк тут был всегда). А вместо автомобильной стоянки — детскую площадку с горками, песочницей и чуть покосившимися качелями.

Я шаркал по земле подошвами неказистых растоптанных туфлей (не сразу поверил, что влезу в них: привык к виду сорок шестого размера), вполуха слушал болтовню спутников. Вертел головой — смотрел по сторонам и пытался сообразить: действительно ли угодил в прошлое или все же попал в параллельный мир. Упрощенная и обезличенная версия Зареченска, через которую я шагал к Горному институту, намекала и на то, и на другое. И знакомая, и незнакомая одновременно, в целом привычная, но отличная в деталях. Она вполне могла быть даже частью сна, странного и в то же время сверх-реалистичного.

Главный корпус Горного института стоял на привычном для меня месте (что порадовало: хоть что-то осталось неизменным). Он смотрел новеньким фасадом, украшенным лепниной с советской символикой, на проспект Ленина. Знакомые голые античные фигуры над входом, изображавшие простых рабочих — «семь всегда трезвых горняков». Каменные ступени, деревянные лавки. Чуть в стороне, в небольшом скверике, притаился бюст главного горняка и вождя мирового пролетариата по совместительству — Владимира Ульянова. Я до сих пор гадал: являлся тот бюст частью комплекса институтских строений или же имел отношение лишь к проспекту.

Радость от встречи со старой знакомой альма-матер чуть схлынула, и я стал замечать не только знакомые черты главного корпуса института, но и отличия, в основном касавшиеся ландшафта вокруг здания. Совсем молодые деревца (лиственные, никаких елок), «неправильные» фонарные столбы, незнакомый забор — такого я здесь точно никогда не видел. Парочка застывших около ограды автомобилей: «Москвич-424» и «Москвич-408» (подбор транспортных средств показался мне странным). А по соседству с ними — чудо советского автомобилестроения: автобус, модель которого даже я затруднялся припомнить.

«Неужто мы поедем вот на ЭТОМ? — мелькнула в моей голове догадка. — Покровители института не расщедрились на что-то поприличнее? Я, помнится, тоже выделял подшефным далеко не мерседесы. Но до подобного позора не опускался. А ОНО вообще до колхоза доедет?»

Около автобуса уже топтались студенты. Кто с сумками, кто с рюкзаками. Одетые кто во что горазд. Тут и юбки, не достававшие до колен, и треники с вытянутыми коленками. Туфли, резиновые сапоги. Футболки, рубашки, блузы и жуткого вида свитера. На ум мне пришло слово «колхоз». А значит, наряды студентов вполне соответствовали цели поездки. Я и сам не особенно выделялся в этой компании.

Но меня удивили не наряды и прически этих едва перешагнувших детский возраст людей, а их странное поведение. Молодежь разделилась на компании по три-пять человек. Что-то обсуждали, недовольно кривились, посмеивались. Парни посматривали на девчонок — те делали вид, что никого, кроме подруг, не замечали. Кто-то зевал, кто-то дремал, усевшись на рюкзак и прижавшись спиной к забору.

Но НИ ОДИН студент не держал в руке ни смартфон, ни даже простенький кнопочный телефон. Не делали селфи, не фотографировали друг друга, что со стороны казалось странным и неправдоподобным. Ведь даже моя рука шарила по карманам в поисках гаджета, а в голове вертелись мысли о том, что нужно проверить почту, узнать, не звонил ли мне младший сын, заходил ли сегодня старший на свои странички в соцсетях.

— Ох ты ж блин, — пробормотал я.

Сообразил, чего мне не хватало в этом сне или в этой новой реальности — интернета. Прошло около часа с момента пробуждения, а я не прочел ни одной новости, не узнал курсы валют, не пробежался взглядом по котировкам акций, не поинтересовался прогнозами на сегодняшние лыжные гонки и биатлон. Словно внезапно ослеп и оглох. Мир для меня сузился до размеров крохотного участка проспекта Ленина в Зареченске.

Рука прижалась к груди — сердечная боль не появилась. Зато я нащупал острые края комсомольского значка. Искал взглядом похожие значки на одежде одногруппников, пока я вслед за Пашей и Вячеславом здоровался за руку со всеми явившимися раньше нас парнями. Не увидел ни у кого. Похоже, лишь я щеголял с эмблемой ВЛКСМ. Нацепил его для прикола? Или потому что рьяный комсомолец?

Павел и Слава влились в одну из мужских компаний. Завели разговор о футболе (названия команд звучали знакомые, но вот фамилии игроков — совершенно мне неизвестные), об армии (ну как без нее), поделились информацией, кто на какую оценку сдал экзамены. Я постоял рядом с соседями по комнате, изображая бедного родственника; потом отошел в сторонку, уселся на рюкзак, вытянул ноги.

Мысленно раскладывал в голове по полочкам добытую информацию. Но не проанализировал ее. Успел лишь прикрыть глаза да пару раз зевнуть, прежде чем появился молодой усатый мужчина (не старше тридцати) в отутюженных брюках. Тот пробежался по студентам рассеянным взглядом, тоскливо вздохнул и заявил, что будет сопровождать нас «на картошку» (забыл или не знал, что едем собирать капусту?).

Мужчина поинтересовался, все ли собрались. Выслушал противоречивые ответы, поморщился, будто надкусил лимон. Стрельнул глазами в сторону группы девчонок — те взирали в его сторону аки преданные щенки. Тут же отвел взгляд, насупился. Строго спросил, кто староста, кивнул в ответ на поднятую руку Вячеслава. Представился доцентом нашей кафедры (с труднопроизносимой фамилией). Достал из нагрудного кармана шариковую ручку, открыл тонкую тетрадь (не журнал учета посещаемости).

— Сделаем перекличку, — сказал он. — Товарищи первокурсники, те, кого я отметил, сразу проходите в автобус, занимайте места.

Он посмотрел на циферблат наручных часов.

— Семь часов. Четверть часа подождем опоздавших студентов и отправляемся.

Он снова взглянул на ту же группу девчонок, словно ждал возражений с их стороны.

Не дождался. Пригладил тонкие пижонские усики.

— Начнем. Так… Аверин!

— Я! — бодро отрапортовал староста нашей группы и мой сосед по комнате — Слава.

Усатый кивнул, чиркнул ручкой в тетради.

— Так…

Я слушал фамилии своих одногруппников, пытался запомнить и их, и сонные физиономии их обладателей. Не из любопытства. Действовал по старой памяти: хороший руководитель должен помнить подчиненных в лицо, по возможности всех, а не только ближний круг. Руководителем я перестал быть, но выработанные с годами привычки остались. Я не видел надобности от них избавляться.

Мой второй сосед, как оказалось, являлся обладателем звучной фамилии Могильный. Я пометил этот факт в памяти. Как и то, что некоторых девчонок Пашкина фамилия заставила улыбнуться. Те улыбки не показались мне злыми или насмешливыми, скорее ироничными, будто их обладательницы мысленно представили себя законными супругами Павла Могильного.

Особо отметил я и фамилию Нежина. Сама по себе она не произвела на меня особого впечатления, в отличие от ее хозяйки, явно выделявшейся из собравшейся рядом с автобусом группы студенток. Именно к ней в первую очередь устремился мой взгляд, когда я решил заценить внешность своих одногруппниц. Да и не только мой — на нее украдкой поглядывали все парни, хотя никто не осмелился к ней подойти, чтобы поболтать.

Девицу не смущали чужие взгляды. Она их словно не замечала. Лишь хитро щурила глаза, насмешливо улыбалась — возможно, это и отпугивало представителей сильного пола. Я пристально рассматривал Нежину, когда та дефилировала к автобусу. Примерно с меня ростом; с хорошей, но не первоклассной фигурой; с заплетенными в косу светло-русыми волосами. Ничего необычного… но взгляды к себе девица притягивала, как магнитом.