Андрей Фролов
Кредит на милосердие
Эта книга — моей маме.
Спасибо, что всегда верила в меня!
Светло-зеленый столб чистой энергии устремился в небо и прошел сквозь планету. Добрался до звезд, ударил в раскаленное сердце Земли.
И скорчился пронзенный мир.
Изнасилованная планета огрызнулась волной землетрясений, самое слабое из которых тянуло на восьмерку. Новосибирск, Дели, Куала-Лумпур, Сиэтл, Берлин, Денвер, Кито… Жертвами стали не только города — по всему миру к ним присоединились тридцать пять атомных электростанций.
Потревоженная вода ударила наотмашь: тридцатиметровые волны разбежались по Индийскому океану и Атлантике, а огромный Тихий породил пятидесятиметрового монстра. Цунами захлестнули Лос-Анджелес и Новый Орлеан, Нью-Йорк и Бостон, Калькутту, Сингапур, Шанхай…
Вулканы Исландии и Камчатки «отозвались» почти мгновенно, а через два часа после запуска Станции в ста милях от Солт-Лейк-Сити начал пыхтеть первый из «новых вулканов», заливая окрестности вырвавшейся из глубин лавой.
Пришли в движение плиты, вздрогнули разломы земной коры, ушли под воду острова, и возникли новые.
Географические карты устарели.
Мироустройство рухнуло, правительства большинства стран перестали существовать, а понятие «глобальная сеть» надолго стало анекдотом.
Все, что не взорвалось и не исчезло — остановилось.
Это был ад.
Это был «День Станции».
День величайшей в истории Земли катастрофы, которая открыла человечеству дорогу в восемь новых миров. Глобальная перезагрузка, запустившая программу «Цивилизация 2.0». Разрушившая прежний мир, но подарившая надежду.
Люди, привыкшие к удобствам технического прогресса, окунулись в первозданный Хаос, увидели гибель незыблемого, казалось бы, мира, но не отступили, потому что нет у настоящих людей такого правила — отступать.
Люди хотели выжить. Любой ценой.
CREDITUM I
Новеньких заметили с восточного поста и сразу просигналили в основной лагерь. К тому времени, как двое добрались до периметра, об их приближении знали все старшаки, да и среди детей слух разлетался со скоростью лесного пожара.
— Пошли, епта, посмотрим. — Напильник требовательно пнул по корпусу панцирной кровати, пружины загудели. — Свежее мясо прибыло…
— Угу.
Митяй спрятал под подушку потертую книжонку, неохотно сунул ноги в армейские ботинки, встал. Было почти два, самое время подремать после недавнего обеда… Да и вообще идти не хотелось, но так предписывали негласные правила, а лаяться лишний раз не хотелось сильнее.
Набросил на плечи выцветшую куртку, вышел в пробиваемый сквозняками коридор. Там к Напильнику уже присоединился плоскомордый Клёпа, как обычно улыбчивый без причины. Парни двинулись к лестнице, и Митяй без особенного удивления заметил автомат, висящий на плече директора.
Ствол, конечно, лишний — если бы лагерю угрожала опасность, сигнал был бы иным, заставив исполчиться всех, кто имел право пользоваться оружием. Сейчас же это походило на обычную игру мускулами, как такое поведение называли в любимых Митяем книгах. Но Напильник встречал во всеоружии любого пришлого. Да и в обычное время предпочитал не расставаться с настоящим спецназовским «Ураганом», одним из их лучших трофеев.
Спустились во двор, где уже собралась кучка малышни, сегодня освобожденная от вахт. Дети негромко обсуждали новость, шушукаясь с тревожным нетерпением. Заметив появление старших, примолкли. Сбились в стайку, пытаясь угадать настроение лидеров, на всякий случай чуть попятились от дверей барака.
— Они у ворот, — медовым голосом отчитался Беляш. — Их Косила встретил уже, вас только ждут.
Митяй поморщился, отвел взгляд. Он никогда не любил полного пухлощекого подростка, всеми силами пытавшегося заслужить расположение вожаков. А уж в последние месяцы тот и вовсе не скрывал намерений, готовый лебезить и выполнять любые приказы. Васька Косороев, закадычный Беляшин дружок, такую тактику поведения перехватил мигом, а потому его присутствие на воротах тоже не стало сюрпризом.
— Ну, епта, веди, посмотрим, — прищурившись, согласился Напильник.
Столпившаяся перед двухэтажным зданием кучка малолетних кропоткинцев расценила его слова как официальное разрешение наблюдать за встречей. Шумно устремилась вслед. Митяй, даже не стараясь нагнать процессию, пристроился в хвост, хмуро посматривая по сторонам.
Он видел, как из теплиц выглядывают занятые работой обитатели лагеря, видел любопытство и легкий страх, купающиеся в детских глазах. Им тоже не терпелось узнать, кто пожаловал в гости, но боязнь оставить рабочие посты была сильнее, а потому дети лишь украдкой высматривали, что же происходит на центральной площади.
Митяй поежился, застегивая куртку. Весна в этом году приходила неохотно, неспешно. Будто издевалась над людьми, дразня тусклым солнышком, но тут же полосуя холодным ветром и мокрым снегом. Закончится ли она вообще, эта весна? Иллюзиями себя в Кропоткине никто не тешил, даже несмотря на юный возраст. После Толчка погода вела себя непредсказуемо, и если июль они встретят в сугробах, значит, так тому и быть…
К тому времени как Митяй добрался до единственных ворот лагеря, Напильник и Клёпа уже рассматривали новичков. Директор хмуро и внимательно, его первый помощник — с идиотской щербатой ухмылкой, за которой обычно не крылось ничего хорошего. Остальные, в том числе тощий Косила, пристроились за старшаками, образовав полумесяц.
Слева надрывались цепные псы, посаженные по такому случаю накоротко. Зверей, таких же ничейных и одиноких, как сами дети, малышня уже три года собирала и выхаживала, превращая в преданных союзников и сторожей.
Новеньких оказалось двое, как, впрочем, и шептались в толпе. Мальчишка лет десяти-одиннадцати, худой и измотанный долгим пешим маршем. И девочка лет шести, намертво вцепившаяся в его рукав. Беляш, косящийся на директора в ожидании новых распоряжений, торопливо запирал калитку. Сверху, дымя папиросками, за встречей наблюдала воротная стража.
— Ну что, епта, — протянул Напильник, — кем будете?
— Здравствуйте, — спокойным, хоть и дрогнувшим голосом ответил ему незнакомый мальчишка. Он не отводил глаз от автомата на плече взрослого парня. — Меня зовут Алексей, а это Даша.
— Даша, — негромко прошепелявил Клёпа, и Митяй вздрогнул, стараясь лишний раз не смотреть на улыбчивого.
В лагере слишком хорошо знали отвратительную тягу беззубого, и приветливый блеск в глазах Клёпы мог обмануть только новенького. Ничего, это ненадолго. Если пришлые задержатся в Кропоткине, они быстро научатся понимать, что к чему…
— Чего пришли? — всё тем же хозяйским тоном спросил Напильник, щепкой вычищая грязь из-под ломаного ногтя.
Еще полгода назад он бы спросил совсем иначе. Конечно, Митяй в этом был уверен, новеньких примут. Впустят, накормят, определят к делу, разместят по баракам и даже дадут новую одежду. Но еще каких-то полгода назад директор спросил бы совсем иначе…
— Мы слышали про лагерь, — честно ответил мальчик по имени Алексей.
Поклажи у него было совсем немного: полиэтиленовый мешок за спиной, да и только. Причем давно без провизии — это Митяй предположил по изможденному виду путников.
— Слышали, что тут можно найти приют. Что тут можно найти защиту.
Даша, не выпускавшая рукав мальчишеской куртки, постаралась спрятаться за его спину. Наверное, иначе представляла себе место, о котором так много мечтала…
— Защиту? — правильно подобранные новеньким слова заставили Напильника улыбнуться.
Он вынул из кармана армейской разгрузки пачку, набитую самокрутками. Беляш тут же оказался рядом, укрывая ладонями подожженную спичку.
— Правильно слышали. А от кого?
Директор выпустил в весенний морозный воздух клуб густого белоснежного дыма, выжидающе глядя на бледного мальчишку.
— Все говорят, — пожал тощими плечами тот. — Мы слышали, что здесь живет много детей. Сами, без взрослых или надзирателей. Тех, кому больше некуда идти. Еще вчера вечером я думал, что это брехня. Но мы продолжали идти, и…
— Упорный, епта, молодец. — Напильник кивнул, а Митяй подумал, что пришлый пацан явно не из простой семьи. Может, вообще из городских. Держится прямо, хоть и видно, что боится до обморока. — Нашпигованы?
— У меня есть чип, но он не работает. — Алексей послушно раздвинул на затылке грязные волосы, показывая отсутствие «балалайки». Затем закатал левый рукав, обнажив предплечье со шрамом от таблеточной вакцинации. — У Даши нет ничего, по возрасту не успела…
— Ладно, вытащим, — словно это должно было успокоить или обнадежить, пообещал Напильник. — А с чего вы вообще взяли, что вам тут рады?
Вопрос поставил мальчишку в тупик, и он даже ахнул, распахнув глаза. За его реакцией внимательно наблюдали десятки глаз. На губах блуждали улыбки, и кое-кто уже придумывал, в каких красках расскажет про увиденное ближайшей ночью, когда в бараках объявят отбой.
Митяй внимательно рассмотрел пришельцев. Одежда рваная и грязная, совсем не приспособленная к лесным переходам. Ботинки износились, один перемотан веревкой, чтобы не «просил каши».
Когда-то и они были такими же — оборванными, грязными, ищущими свой новый дом или всего лишь место, где можно укрыться от непогоды. Тогда, сразу после Толчка, не дойти до лагеря выпало многим. Слишком многим, которых они хоронили второпях, неумело и неглубоко. Хоронили спешно, чтобы продолжить путь.
— Я думал, здесь можно укрыться любому, — наконец ответил мальчик, совладав с собой, но в глазах заблестело, и отнюдь не от холода. — Возьмите хотя бы девочку, она не выдержит дальнейшего странствования…
— Сестра твоя? — негромко спросил Клёпа, но Напильник опередил:
— Откуда сами?
— Из Черемух, это под Туруханском. — Алексей еще держался, чтобы не заплакать, но его настроение передалось девочке, теперь поджавшей губы. — Отец был агрономом, мать в библиотеке работала. Месяц назад родители поехали на юг, поближе к Новосибирску, но на нас напали…
— Куницы, епта?
— Я не знаю… Бандиты какие-то. Всех, кто шел в караване, убили. Маму тоже… Но мне… но нам удалось бежать. — Слеза скатилась по чумазой щеке мальчишки, прочертив светлую полоску. — Почти всю зиму жили в Фарково, работали в столовой, там про Кропоткин и узнали. А к весне хозяин решил заработать и сдать нас службам по надзору, и мы сбежали.
— Сестра твоя? — повторил Клёпа, прищуриваясь, и теперь его вопрос прозвучал громче.
— Да.
Директор бросил на Беляша короткий многозначительный взгляд, и толстяк понял сразу, поспешив исполнять. Широким шагом подошел к мальчику, вздрогнувшему от неожиданности. Хлестко, но коряво ударил того по лицу. Алексея мотнуло в сторону, он чуть не упал, а Даша вскрикнула и тут же заплакала, горько и громко.
Митяй вздохнул, брезгливо отворачиваясь. Посмотрел на любопытных и настороженных детей, стоявших за спинами старшаков. Крохотные лица были бледны и испуганы, словно пощечину получил каждый из них.
Таков порядок, да. Митяй точно знал, что дальше скажет директор новичкам.
— За что?.. — затравленно глядя на хозяев лагеря, мальчишка схватился за покрасневшую скулу, приготовившись увернуться от нового удара.
— Пока хватит…
Беляш, как вышколенный пес, мигом вернулся на место.
— Вы, малыши, теперь находитесь на территории исправительно-трудового лагеря имени какого-то там Кропоткина, — неторопливо, старательно выговаривая слова, ответил Напильник, читая знакомую лекцию. — А значит, епта, подчиняетесь порядкам, установленным директором лагеря, то есть моим. А я, епта, считаю, что врать очень нехорошо. За что наказываю сразу, это ясно?
— Ясно, — кивнул Алексей. — Я извиняюсь. Из Черемух только я, Дашу встретил в лесу. Я не знаю, откуда она… совсем ничего не говорит, только плачет. Я даже имя ей сам придумал…
— Молодец, епта, — похвалил Напильник, но довольства в его голосе как не было, так и не появилось.
Беляш, косясь на старшего в ожидании похвальбы, переминался с ноги на ногу. Клёпа всё еще улыбался, но теперь Митяй точно знал, что творится в голове у этого страшного и непредсказуемого парня.
Старшие, старшаки, руководство лагеря. Все подростки после тринадцати, но не перешагнувшие свое семнадцатилетие. Способные управлять, принимать решения, делить, решать проблемы. И наказывать. Наказывать так, как не умели даже надсмотрщики родного детдома.
Жесткие, строящие новый мир по только им ведомым законам, не имевшим никакого фундамента. Справедливые, как считали беляши, косилы и им подобные.
Иногда Митяй задумывался, как поступил бы, попав в Кропоткин, будучи лет на пять моложе? Наверное, убежал бы. Хотя это лишь фантазии — капкан условной защищенности и крова над головой затягивал детей крепче любой удавки, уже не выпуская на свободу…
Напильник щелчком отбросил окурок в лужу под ногами, где тот громко шикнул.
— Проживание на территории лагеря нужно оплачивать. Ты знаешь об этом, Алеша? — спросил он, поправляя на плече ремень автомата.
Лишний жест, но насколько демонстративный…
Мальчик кивнул, всё еще потирая щеку. Голодным зверьком посмотрел на Беляша.
— Но у нас ничего нет. Немного денег, но в лесу от них проку…
— У нас, епта, ни у кого ничего не было, — важно согласился директор, как будто услышал ожидаемое, а кто-то из парней на воротной вышке хохотнул. — Поэтому мы работаем. Чтобы была еда. Тепло. Крыша. Определим тебя в теплицы. Еще будешь чинить ограду лагеря, носить дрова. Летом ходить на промысел в лес. Девчонку отправим на кухню к Юльке, пусть учится готовить и шить.
Митяй, стоящий за спиной Напильника, не вытерпел — скривился. Последнее время новые дети приходили в Кропоткин совсем не часто, раз в пару месяцев. И каждого из них его старый друган по детдому встречал всё более и более… надменно, как сказали бы книги. Словно оказывал одолжение, проявляя невиданное милосердие. Словно был не пареньком, которому повезло уцелеть в хаосе Толчка, а верхолазом с богатой родословной…
Взгляд Беляша. Внимательный, запоминающий. Митяй поймал его, когда поворачивался обратно к новеньким. Толстый видел, как поморщился приятель его обожаемого вожака, он обязательно передаст ему всё в красках. Улыбнувшись, Митяй показал Беляшу обидный жест, и тот мигом сник. Вступать в драку или даже рычать в ответ такие не приучены вовсе…
— Это значит, что мы можем остаться? — глаза Алексея распахнулись, и Митяй почти наяву услышал лязг захлопнувшегося капкана.
— Можете, епта, — улыбнулся Напильник.
На какое-то короткое время в нем промелькнуло что-то прежнее. Озлобленное на жизнь, родителей и любых взрослых, но всё же человечное.
— Косила, проводи гостей в квартиры. Одежку выдай, правила объясни.
Он обернулся к двум десяткам зрителей, выразительно приподнимая брови. Сдвинул вязаную шапочку на затылок, почесал лоб.
— Так… я не понял, епта?! А чего мы тут всё тремся? Занять себя нечем? Так я придумаю! Или кто-то выходной отгулял и снова на грядки хочет?
Дети, пришедшие к воротам лагеря посмотреть на пришельцев, прыснули в разные стороны, как перепуганные мыши. Несколько секунд — и на асфальтовом плацу перед въездом не осталось никого, кроме старшаков и новеньких.
О чем-то негромко переговаривались парни на вышке. Васька Косороев, чью фамилию переделали обидно, но очень давно, что-то объяснял Алексею. Даша перестала плакать, однако отпускать рукав своего спутника отказывалась категорически.
— Беляш, запиши их, — распорядился Напильник уже на ходу, направляясь к бараку, в котором жило «руководство». — В нашем Анклаве прибыло…
Митяй, посматривая на низкое косматое небо, побрел следом, перешагивая лужи и пятна недотаявшего снега. Уже на пороге барака он остановился, обернувшись к воротам. Там, не спуская взгляда с удалявшихся к кухне новичков, застыл Клёпа. Он улыбался.
CREDITUM II
Ублюдков оказалось трое, как он и вычислил по голосам. Трое взрослых существ, не имеющих права называться людьми, сидящих вокруг костра и ложками выскребающих консервные банки. А еще женщина. Почти труп, но пока живая, постанывающая и что-то бормочущая в предсмертном бреду.
Нужно было уходить, бесшумно и осторожно, как он умел. Это подтвердила бы и Колокольчик, выйди она сейчас на связь. Это декларировали выданные заказчиком инструкции. Об этом напоминал скиталец, отставший всего на день, а может, и меньше. Об этом же нашептывала интуиция, которой он уже давно привык доверять.
Избегать встреч с местным населением, как можно скорее продвигаясь к цели, было приоритетной задачей. Жертвовать которой допустимо лишь в случае смертельной опасности исполнителя.
Но, прислушиваясь, как железные ложки скребут железные донышки, а в стороне негромко стонет пленница, он уже точно знал, что не уйдет…
Сделает всё быстро, четко, без последствий. Тратить ли патроны, вот вопрос? Наверное, если бить наверняка, можно и потратить… Атака «в ножи» вызовет гораздо больше возни, да и исход схватки не столь предсказуем.
Без лишних движений Вебер вынул из нагрудного кармана крохотное зеркальце со специальным противобликовым покрытием. Выставил из укрытия руку, внимательно изучил разместившийся в ложбинке лагерь. По всему выходило, что жили нелюди именно тут — об этом говорил крепкий шалаш-землянка, способный укрыть от снега или дождя, россыпи пустых банок из-под жратвы, горы мусора и подобные мелочи, выдававшие постоянную стоянку.
Медленно ведя руку и стараясь запомнить всё до последнего бревна на земле, Вебер просчитывал дальнейшие действия. Ружья не составлены в общую стойку, каждый из ублюдков держит свое рядом. В осторожности им не отказать, жизнь в тайге научила… Как только один встает, даже чтобы отшвырнуть пустую упаковку из-под синтетической тушенки, он машинально прихватывает с собой обрез. Всего же стволов пять — кроме охотничьих ружей и винтовок выродки сумели вооружиться двумя полицейскими револьверами, по калибру не уступающими «дыроделам».
Сидят у костра, только что пообедали. Передают по кругу пластмассовую канистру с бурой жидкостью внутри, но на алкоголь не налегают, глотают по чуть-чуть. О чем-то негромко и добродушно подшучивают, время от времени посматривая в сторону пленницы. Тот, что выглядит младше остальных, с хохотом изрекает, что нужно успеть кинуть еще палку, пока метелка не откинула копыта… Остальные ржут, женщина у дерева стонет в забытьи.
Возможно, она вообще не придет в себя, одной ногой уже находясь там, куда не торопится никто из живых. Это Вебер умел определить и на глаз. Но колючая проволока, которой связаны охватившие ствол голые руки, всё равно не позволит ему уйти. Даже если нелюди прямо сейчас добьют свою игрушку…
Убрав зеркальце обратно в клапан на разгрузке, Илья притянул к себе оружие. Верный автоматический «Смерч», разработанный «Наукомом» для боев в горной или лесной местности, лег в руку. Прикрыв ладонью переключатель, Вебер аккуратно снял автомат с предохранителя, выставил на одиночные.
Как же хотелось выйти! Как же ему хотелось выйти прямо туда, к костру, в полный рост, чтобы у нелюдей отвисли челюсти. А потом в упор, прямо в небритые чумазые рожи расстрелять всех троих. Чтобы испачкали штаны, не успев дотянуться до своих стволов или хоть что-то возразить. Чтобы последнее, что запомнили перед кончиной, было его лицо…