Перед главной резиденцией российских императоров толпился народ. По мере приближения Углов стал различать отдельные фигуры и поразился еще больше. Он уже привык к мысли, что в той новой России, куда он попал со вчерашнего дня, люди разных сословий находятся всегда отдельно, нигде не пересекаясь и почти никогда не общаясь. Здесь же, перед дворцом, стояли тесной толпой и люди «благородного звания», вроде самого Углова, и купцы в длинных кафтанах с окладистыми бородами, и люди в серых и черных рясах (монахи, а может, и священники), и совсем уж простой народ в драных армяках и чуйках. Пробираясь между стоящими, Углов ловил обрывки разговоров.

— И жил, как солдат, и умер, как солдат! — говорил господин лет пятидесяти в поношенной кавалерийской шинели. — На узкой койке, без перин, без роскоши!

— Да, святая, истинно святая жизнь! — соглашалась дама в дорогой пелерине, с дорогими серьгами в ушах. — И тело, рассказывают, не тлеет…

— Это вы напрасно, сударыня, — покачал головой солидный господин в золотом пенсне, по виду — то ли профессор, то ли богатый купец. — Мне знающие люди передавали, что на теле императора появились трупные пятна и следы разложения, хотя доктора старались предохранить.

— Такое при отравлении бывает, — заявил высокий человек в рясе священника. — Из истории известно, что многие римские императоры кончали жизнь от яда. И всегда на теле проступали пятна гнилостные.

— Так и есть, так и есть! — воскликнул человек средних лет, в кафтане, по виду — приказчик. — Отравили нашего государя лекари заморские, точно отравили!

— И даже известно, кто из лекарей! — подхватила тетка в салопе. — Немец этот, Мандт! Он государю яд подсунул, все так говорят!

— Да, верно, Мандт всему виной! — прокричал кто-то. — Он отравитель!

— Выдать нам немца на расправу! — загудела толпа.

Чем ближе к подъезду, тем гуще становился народ, тем труднее было пройти. Тогда Углов возвысил голос и стал восклицать:

— Дорогу! Дайте пройти! К Государю, по срочному делу! Расступись!

Это возымело действие: люди охотно расступались перед важным чиновником, спешащим к Государю.

Он ожидал, что у входа во дворец его встретят часовые; возможно, потребуют пропуск, как было в любом государственном учреждении в привычное ему время.

Статский советник даже приготовил бумагу, полученную от графа Орлова, чтобы предъявить ее вместо пропуска. Впрочем, он сомневался, надо ли это делать: ведь солдаты, в подавляющем большинстве, были неграмотны, как и 93 процента населения Российской империи, и прочесть важную бумагу не могли.

Однако у входа во дворец никаких часовых не оказалось. Несмотря на собравшуюся на площади толпу, человек примерно в тысячу, дворец никак не охранялся. У подъезда стоял лишь швейцар в золоченой ливрее. Увидев подходившего Углова, он услужливо распахнул дверь.

Статский советник шагнул в нее, затем слегка задержался и сказал:

— Слушай, братец, мне необходимо увидеть императорского лейб-медика господина Мандта. Он в каких покоях квартирует?

— А это вам не сюда, ваше благородие! — отвечал швейцар. — Это вам надобно со стороны собора зайти, там отдельный вход имеется.

— Спасибо, братец, — сказал Углов и отправился разыскивать нужный вход.

Разыскал он его без особого труда. Однако нужная дверь, в отличие от главного входа во дворец, оказалась закрыта. Углов подергал висевший сбоку звонок — никакого ответа. Он постучал — результат тот же. Тогда он забарабанил в дверь так, что она затряслась, и прокричал:

— Открывай немедленно! От его сиятельства графа Орлова! Если не откроете — выломаю дверь!

Эта угроза возымела действие. Послышался звук отодвигаемых засовов, дверь приоткрылась, и в ней показался чей-то испуганный глаз, который принялся изучать грозного посетителя. Однако Углов не собирался ждать результатов этого изучения. Он толкнул дверь изо всех сил, цепочка отлетела, и он оказался в темной передней.

Перед ним стоял худой человек лет сорока, среднего роста, в криво застегнутом сюртуке.

— Ты Мартин Мандт? — спросил его Углов.

— Я рюсськи не понимайт! — отвечал человек, тараща водянистые серые глаза. — Я не есть Мартин Мандт, есть sein Assistent!

— Ах, помощник! Хорошо, а где же лейб-медик? Мне необходимо с ним срочно переговорить!

— Я не знай, совсем не знай! — заверил «ассистент». — Герр Мандт уехал, да, уехал!

— Куда уехал? — продолжал допытываться статский советник.

— Я вам говорить, я не знай! — продолжал твердить человек. — Герр Мандт не говорить, куда!

— Слушай меня внимательно, помощник, — сказал Углов. — Вон там, на площади, за углом, собрались люди, возмущенные смертью Государя. Пока я шел по площади, я слышал, как люди требовали на расправу твоего хозяина. Если ты мне сейчас же, сию минуту не скажешь, где находится Мандт, я выведу тебя туда, к толпе, и скажу, что ты первый Мандтов помощник и соучастник его преступлений. Что вы вместе готовили отраву для Государя. Как ты думаешь, что с тобой сделают возмущенные люди?

— Не надо, не делайте этого! — вскричал человек в сюртуке. Лицо его, и без того имевшее нездоровый оттенок, еще сильнее побледнело. Однако Углов отметил, что речь его стала заметно более грамотной, а акцент менее заметным. — Я ни в чем не виноват!

— Я и не говорю, что ты виноват, — заметил Углов. — Я всего лишь хочу получить нужные мне сведения. И ты мне их сейчас дашь. Итак, в последний раз спрашиваю: где сейчас Мандт?

— Он уехал, уехал! — заторопился помощник. — Эти люди собирались здесь еще вчерашний день, и кричали, и очень сердились на господина лейб-медика. Ну, вы сами слышали! Он был очень расстроен, очень боялся и говорил, что здесь оставаться опасно. Это наше счастье, что никто не знает, что у нас отдельный вход. Ведь здесь не живет Государь, и здесь нас никто не защитит! Господин Мандт не знал, что делать, но тут приехали коллеги…

— Какие коллеги? Их имена?

— Господа придворные лейб-медики Каррель и Магнус. Они совещались с моим патроном и решили, что будет лучше, если он некоторое время поживет у своего знакомого…

— Адрес?

— Я не знаю точно…

— Врешь, знаешь! — повысил голос статский советник. — Вижу, что знаешь! Адрес!

— Хорошо, хорошо… Это на Васильевском острове, в Шестой линии, дом надворного советника Павлинова… Там на углу аптека, содержит Клаус Фогель, а над аптекой квартира. Вот там… Герр Фогель есть старинный приятель господина Мандта, у него и лекарства покупали… Только вы не говорите, что это я адрес сказал…

— Ладно, не скажу, — пообещал Углов. — Если спросят, отвечу, что в справочное бюро позвонил. Да не ломай голову — это я пошутил.

Глава 6

На Васильевский остров Углов добрался ближе к вечеру, когда солнце уже садилось. Дом надворного советника Павлинова оказался в самом конце Шестой линии, возле церкви Трех Святителей. Это было солидное здание в два этажа, на углу и правда имелась аптека.

Статский советник отпустил извозчика и вошел внутрь. За конторкой сидел мальчик лет двенадцати, в синем фартуке и берете. Перед ним на пюпитре стояла толстая книга, рядом — аптекарские весы. В руке у юного провизора имелись щипцы. Ими мальчуган брал по несколько крупиц порошка то из одной, то из другой банки, взвешивал их на весах, а затем ссыпал в стоявший здесь же тигель.

Увидев вошедшего посетителя, мальчик с легким немецким акцентом спросил:

— Что вам угодно, господин? Желаете заказать или вам готовую микстуру?

— Заказывать мне ничего не нужно, — отвечал статский советник. — Где хозяин?

— Господин Фогель сейчас заняты и не принимают, — сообщил мальчуган.

— Вот как? А ты кто — его сын?

— Никак нет, я ученик, меня звать Николас.

— Так вот, Николас, послушай меня. Я из полиции, точнее, из жандармерии. Слыхал про такое учреждение? Я не спрашиваю, принимает ли аптекарь Фогель или не принимает. Мне только нужно знать, где он в данный момент находится. Он, а также его гость.

— Они в столовой, господин, — отвечал ученик провизора. — Это здесь, по коридору. Они ужинают. Вас проводить?

— Не надо, — остановил его Углов. — Сам дойду. Они там вдвоем?

— Нет, еще фрау Марта, супруга герра Фогеля.

— Очень хорошо, — кивнул Углов. — Где пройти — здесь? Ага, вижу. Все, можешь продолжать. Сиди как сидел, делай свои… микстуры.

Углов прошел за стойку, свернул по коридору, отворил дверь и оказался в небольшой, но уютной комнате. Посредине стоял стол, за которым сидели женщина и двое мужчин. Сидевший слева был лет около шестидесяти, с седыми волосами и румяным, каким-то кукольным лицом, в пенсне. Напротив сидел человек высокого роста, могучего сложения, с крупными, даже грубыми чертами лица и густой темной шевелюрой. Чем-то он напоминал виденный Угловым портрет композитора Бетховена.

При появлении гостя все сидящие подняли лица от тарелок; оживленный разговор, шедший по-немецки, прекратился. Если до тех пор у Углова оставались сомнения насчет того, кто из присутствующих — Мандт, то теперь они отпали: в то время как старик в пенсне выглядел лишь удивленным и растерянным, его визави, похожий на композитора, побледнел; он во все глаза глядел на вошедшего.