* * *

Русские журналисты максимально бережно вынесли из сада бессознательное американское тело, и дамы остались за столом одни.

— Дим всё такой же! — первой нарушила молчание Пруденс. — Очень ответственный. Всех отведёт, всех спать уложит.

— Тебе виднее. Насчёт уложит.

Вложенный в реплику яд Пруденс учуяла, однако вида не подала. В несколько глотков допив своё пиво, она достала очередную сигарету, задымила, и лишь после этих манипуляций заговорила негромко, словно бы сама себе:

— Тогда, в Багдаде… Мы все, как помнишь, сильно напились. Дим довёл меня до номера, уложил, и — всё… Хотя — я не была против, врать не буду. Но он ушел. Как оказалось, ушёл недалеко. Утром я нашла его спящим в коридоре… Я не знаю, зачем тебе это рассказываю. Мы с тобой не подружки, и я тебе ничего не должна. Но на самом деле я много лет думала о том, что было бы неплохо тебе всё это рассказать.

— И что ж не рассказала? — нервно спросила Элеонора. — Что, телефон не найти было? Типа железный занавес?

— Я не знала, как ты к этому отнесёшься. И… много всего разного было… Руки не доходили.

— Ты только не подумай… Мне на самом деле плевать. Просто как-то неожиданно, через столько лет, в Дамаске, ты сваливаешься на голову и говоришь, что у вас тогда ничего не было… Хотя ходила с таким видом, будто все было…

— А с каким видом я должна была ходить?

— На трезвую голову это даже и не… Нет, ты не подумай, повторюсь, мне плевать, у меня двое детей и муж, но…

Элеонора порывисто обернулась и крикнула официанту:

— Будьте любезны! Ещё два пива и две араки!

Официант, не мешкая, бросился исполнять заказ.

— Дэнс, надеюсь, ты не против?

— Я не против. В самом деле, давай за твоих детей выпьем. Они — твой самый главный выигрыш. Карьера и мужики — это всё ерунда. А вот дети… Я пыталась, но…

— Брось, какие твои годы?

— Большие, Эл. Ты просто не знаешь, сколько раз я… Ладно… Как там в России говорят? На здоровье!

— Да не говорят так в России! Но… Давай, милая…

Глава четвертая

...

Только утром, спустившись в ресторан на завтрак, я по-настоящему оценил масштабы мероприятия. Журналюг собрали действительно очень много. Причем со всего земного шарика. Разве что эскимосов и папуасов не пригласили. Такой наплыв нашего брата я за свою карьеру видел всего несколько раз…

— …Где тебя черти носят? — сварливо, с набитым ртом, поинтересовался Медвежонок.

На столе перед ним стояло внушительных размеров блюдо с фруктами, которые Паша, угрюмо сопя, поглощал с невероятной алчностью.

— Да углядел в зале ребят с украинского «1+1», ну и попробовал расспросить. Думал, может, Оксана с Колькой тоже где-то здесь?

— И как? Расспросил?

— Хренушки! Как это ныне принято среди щирых хохлов: «По-российску не баю. По-москальски не розмовляю». А наглые — у-у-у! Я одному из этих бандеровцев чуть в лоб не закатал. Чудом сдержался.

— А ведь я тебе, старик, ещё вчера сказал, что ты — расист.

— Да при чём здесь?..

— Ладно, не кипятись. Лучше сходи возьми персики, пока их все не расхватали. Сумасшедшие персики! — Вгрызаясь во фруктовую плоть, Паша аж застонал от удовольствия. — Забытый вкус детства!

— Медведяра, ты бы того, полегче с фруктами!

— Чё это? Сироток объедаю, что ли?

— Сироток ты, может, и не объедаешь. Хотя, как выражается товарищ Сухов, тут и впрямь… — Митя обвел взглядом забитый до отказа, гудящий ресторанный зал, — как детдом разбомбили.

— А в какой сцене Сухов это говорил? — не переставая жевать, задумался Медвежонок. — Может, не детдом, а гарем?

— Не который из кино Сухов, а мой приятель. Коля Сухов, востоковед. Да, а насчет фруктов… Сейчас вот повезут нас на встречу с президентом Асадом: все выстроятся, микрофоны в руки возьмут, и вот тут-то твои персики и скажут своё весомое слово.

— Вот ты дурак, Мить! Вот обязательно надо человеку кайф обломать, вот…

Медвежонок запнулся на полуфразе и выронил изо рта половинку персика.

И судя по всему, запнулся не он один, потому что в шумном зале ресторана вдруг сделалось ощутимо тише. Сидящий спиной ко входу Митя обернулся и… едва не рухнул со стула. Потому — было от чего. А сидящий через два стола от них корреспондент Первого канала Антон Верницкий и вовсе восхищенно матюгнулся, а затем заржал в голос и зааплодировал.

Такова была реакция зала на заход в ресторан ну о-очень сладкой парочки.

— Да-а! — потрясенно выдохнул Медвежонок. — Это сильно. Это серьёзно, Митя! Эт-то, я тебе скажу…

Держась друг за дружку, неуверенными, мелкими, как у гейш, шажочками Элеонора и Пруденс брели через обеденный зал, не замечая отпускаемых в их адрес иронических реплик и весёлых взглядов, держа курс на свободный столик в самом дальнем углу.

Невооруженным взглядом было видно, что две прекрасные теледамы не то что пребывают в состоянии глубокого похмелья, а, попросту говоря, всё ещё пьяны.

Две зомби женского пола на автопилоте проследовали мимо столика, за которым на них обалдело таращились Митя и Паша. Прошли не поздоровавшись. Не то в самом деле не заметили, не то просто не было сил ворочать языками.

— А вам, Элеонора Сергеевна, вот прямо сразу нажраться надо было? — с непередаваемым сарказмом поинтересовался Медвежонок. — Вот прямо в первый же вечер?

По всему, его исключительно пёрло от увиденной картинки. Ибо далее, обличающе воздев вверх указательный палец, он глумливо обратился уже к Мите:

— На вашем месте, Дмитрий Андреевич, я бы, по возвращении, служебную записку руководству канала написал. О недопустимом поведении спецкора Розовой во время ответственной спецкомандировки. Мало того что нажралась, позоря моральный облик российской журналистки! Так еще с кем?! С наймиткой американской империалистической русофобской пропаганды! Лживой пропаганды! Позор! Куда катятся федеральные каналы?!

— Уймись!

Митя поднялся и проследовал к столику, облюбованному дамами. Причем, подойдя вплотную, как ни старался, удержаться не смог — поморщился: настолько явственно витал над ним густоконцентрированный запах перегара.

— Э… э… дамы! Доброе утро!

— Доброе… Утро…

— Дамы! Нам сейчас выезжать в президентский дворец… Возможно, вам не стоит… Хм… Возможно, вам стоит немного отдохнуть, чтобы не… создавать прецедента…

В ответ Пруденс выкатила на Митю пьяные, с красными белками глаза:

— Какой прецедент, Дим? Все о’кей, не надо драматизировать… Всего лишь дворец очередного восточного царька.

Солидарная с ней по данному вопросу госпожа Розова размашисто, по амплитуде маятника, качнула головой и пьяно заявила по-русски:

— И не таких китов гарпунили!

— Дамы… Я… Не хотелось бы международного скандала… Дэнс, ну тебе правда надо немного подремать. Я… Мы с Полом присмотрим за Бобом Ли, он картинку снимет…

— Дим, ты достал уже своей заботой! Папочка нашелся! Снова на руках меня понесешь? При чём здесь «присмотрим за малышом Ли»? Я лично Асаду вопрос должна задать!.. И кстати, Эл абсолютно права насчет кита.

— Ого! Дэнс, ты начала понимать по-русски?

— Давно… Всё, Дим, не стой над душой! Ты прям как мой бывший церэушник Майкл. Тот тоже — если возмётся тебе мозг трахать, то будет долбить, пока несколько раз подряд не кончит… Короче, Дим, отвали! Сейчас мы тут с Эл немного поправимся…

Перехватив алчущий взгляд Пруденс, направленный на большой таз со льдом, в котором плавали уже открытые бутыли с игристым вином, Митя понял, что дальнейшее проведение переговоров бессмысленно, и, вздохнув, вернулся за столик к Медвежонку.

— Ну как? Насколько все страшно?

— Да в мясо обе. Сейчас собираются похмелиться, а потом идти гарпунить главного местного кита.

— Сильно. Прям как я в молодости. Слушай, а может, их связать? Оцени, я даже снимать это не буду. Хотя мог бы. Жанр наш.

— Паш, ну ты-то хоть кровь не пей! Если они сейчас концерт закатят — найдётся кому заснять. Устроили, блин, вечер воспоминаний…

* * *

...

Международного скандала с двумя телезвёздами не случилось. К сожалению. Случилась гораздо более страшная беда. Никто из нас её не ждал и даже не подозревал о ней. Это я только потом, задним числом, вспомнил какое-то нервозное поведение сирийских офицеров в то утро…

Про съеденный роскошный завтрак все уже давно забыли, тем более что стрелки часов неумолимо намекали на скорый обед. Между тем обычно пустынный, внушительных размеров холл Sheraton Damascus Hotel по-прежнему был под завязку забит томящимися от жары и безделья журналистами всех цветов кожи и флагов. Здесь царила атмосфера тягостного, сродни привокзальному, ожидания. Разве что подозрительно часто, деликатно обтекая журналистов, туда-сюда сновали вооруженные сирийские офицеры.

Единственными, кого подобное положение вещей устраивало вполне, были Элеонора и Пруденс, мирно, чуть ли не в обнимку спящие на одном из диванчиков. Покой теледив охраняли оруженосцы-операторы. Но если закаленный в алкобаталиях Митя чувствовал себя вполне бодрячком, то вот Боб Ли после вчерашнего явно страдал — и физически, и морально. В разговоры с «русским монстром» по своей инициативе отпрыск конгрессмена не вступал, а когда Митя пытался заговорить с ним сам, отдежуривался короткими фразами и виновато отводил глаза…