— Хрень какая-то! Пятый час мурыжат! — озабоченно сказал невесть откуда возникший Медвежонок.

— Тсс! — шикнул на него Митя и вполголоса пояснил: — Восток дело тонкое. Всё должно быть таинственно и загадочно. Я случая не припомню, чтобы здесь хоть что-то началось вовремя. Инша-алла, как они говорят, — если того Аллах пожелает. А он часто не желает.

— Нет, что-то тут не то. И ты заметил, эти офицеры сирийские…

— Что, не приглянулись мальчики?

— Да пошел ты! Я не об этом. Сам посмотри, это не мухабаратчики, не госбезопасность… Глянь на шевроны и на береты — спецназовцы какие-то. Нет, что-то не то… Я жопой чую.

— Ну, если твоя жопа чует, тогда конечно…

— А вот и зря ты так, Митенька. Жопа меня, конечно, порой в блуд и втравливала, но зато никогда еще не подводила!

Парировать Митя не успел, поскольку в следующую секунду из крепкого, двойного объятия (Бахуса и Морфея) наконец-то высвободилась Элеонора. Непонимающим взглядом она уставилась на коллег, затем с усилием просканировала холл и… громко ойкнув, в панике принялась тормошить Пруденс.

— А поутру они проснулись, кругом помятая трава, — глумливо затянул Медвежонок.

— Паша, заткнись! Дэнс! Просыпайся, слышишь?!

— На заре ты ее не буди, на заре она сладко так спит.

— Еще одно слово — и я тебя придушу! Дэнс, да проснись же!

— В самом деле, Медвежоночек. Классические русские романсы в подобной ситуации не канают, — согласился Митя. И, склонившись над безмятежным лицом Пруденс, гаркнул:

— Stand up and fight! You’re in the army now! [Строчка из культовой песни группы Status Quo — In The Army Now (Вставай и дерись! Теперь ты в армии!).]

Американка со стоном распахнула глаза:

— Твою мать! Какого черта, Дим?! О нет! Только не это!

Обалдело переглянувшись, две теледивы подскочили как ошпаренные и со всех ног кинулись к лифтам.

— Далеко ли собрались, милые? — ухнул им вдогонку Митя.

— Нам срочно нужен душ и переодеться! Скажите, чтоб без нас не уезжали. Мы — мигом!

— Нет, всё-таки надо было их заснять, когда они спали в обнимку, — не без сожаления изрек Медвежонок, доставая сигарету. — Наш формат!

...

Эля и Дэнс вернулись минут через тридцать. Совершенно преображенные и готовые «гарпунить китов». Обеих, как у нас говорят, обуял неусиденчик. Он же — жажда бурной деятельности. Синдром похмелья и чувство вины. Обычное, в общем, дело… Американская и русская телезвезды атаковали сирийского майора — старшего группы сопровождения журналистов, применив весь арсенал: от обольщения и улыбок до угроз и визга…

Элеонора: У нас скоро свет уйдёт, а нам натуру подснять нужно!

Пруденс: Мы не можем здесь просто сидеть! Мы должны хотя бы немного поснимать в Старом городе! Это ж совсем рядом, всего в пяти минутах езды!

Элеонора: Здесь есть кто-нибудь старше вас по званию?!

Пруденс: Вы вообще представляете, во сколько мне обошлись перелет и проживание в этом гребаном отеле? Уверяю вас, за такие деньги бесцельно прохлаждаться я могла бы в куда более роскошном месте!

Элеонора: Господин майор! У вас такое умное, интеллигентное лицо. Неужели вы не в состоянии войти в наше положение?

Пруденс: Кстати, офицер, а что вы делаете сегодня вечером?..

* * *

— …А согласись, Митя, женский алкоголизм — и в самом деле страшная штука?

— Соглашусь, Паша. Вот только чуйка мне подсказывает, что наши девки этого несчастного майора дожмут. И тогда…

— Что?

— И тогда я останусь без сытного, а главное — халявного обеда…

...

Я оказался прав. Уже не знаю как, но они уговорили майора. Это могли сделать только Эля и Пруденс. И то — только вдвоем и только с похмелья. Опять же, не последнюю роль сыграло эффектное преображение наших телебарышень. К первому выходу в сирийские поля Элеонора облачилась в шикарный белый брючный костюм и туфли на высоком каблуке. Под стать ей была и Пруденс — тоже в костюме, только бледно-голубом… В общем, майор выделил нашей и американской группе микроавтобус и назначил каждой по два офицера для охраны и сопровождения. И мы, на зависть Медвежонку, а с ним — и всем остальным, томящимся в холле журналистам, поехали в Старый Город. В сердце Дамаска…

Глава пятая

Микроавтобус припарковался в самом конце узенькой, извилистой улочки, выводящей к Большой мечети Омейядов. Здесь американская и русская съемочные группы разошлись, чтобы не путаться друг у друга под ногами, договорившись встретиться на этом же месте ровно через час. В отличие от Мити и Пруденс Элеонора прилетела в Дамаск впервые, так что ее реакция на одну из самых величественных и старейших в мире храмовых построек оказалась вполне предсказуемой:

— Мать моя женщина! Красотища какая! Это та самая мечеть, да? Где хранятся голова и мощи Иоанна Крестителя?

— Она самая, — подтвердил Образцов. — Хотя момент с подлинностью мощей, в какой-то мере, дискуссионный. Но вот к могиле с прахом великого и ужасного Салах-ад-Дина, она находится во-он там, вопросов нет.

— О-бал-деть! А внутрь можно зайти?

— Почему нет? Дамаск — город гостеприимный и веротерпимый. Но конкретно в мечеть Омейядов и на территорию ее внутреннего двора бесплатно пускают только мусульман. Да и то только тех, что из арабских стран и Турции. Всем остальным за вход надо платить. Год назад это стоило порядка пятидесяти фунтов. Копейки, короче.

— А профессиональную съемку внутри разрешают?

— У меня проблем никогда не возникало. Причем я снимал там и с руки, и со штатива.

— Отлично! Тогда финальный стендап [Стендап (ТВ-сленг) — вербальный репортёрский приём, когда журналист работает непосредственно в кадре (часто — на месте освещаемого события).] сделаем в мечети.

— Слушаюсь и повинуюсь. Если повезет, заодно подснимем колоритных служителей с пылесосами.

— Почему с пылесосами?

— Обрати внимание на башню. Это минарет, посвященный пророку Исе. Он же — Иисус. По преданию, светопреставление начнется именно здесь: перед Страшным судом во втором пришествии по минарету спустится Иисус Христос, войдет в мечеть, воскресит пророка Яхью и затем оба направятся в Иерусалим вершить справедливость на нашей грешной земле. Поэтому работники мечети ежедневно пылесосят здешние ковры. Чтоб, в случае чего, не краснеть перед Иисусом.

— Да ладно? Правда, что ли?

— Истинный крест.

— Забавно. А там что?

— Fortress Wall. Сохранившаяся с незапамятных времен городская стена. А чуть левее, там, где такие высокие, серого мрамора колонны, видишь?

— Да.

— Это все, что осталось от римского храма, посвященного Юпитеру. А рядом — один из входов на знаменитый рынок Сук аль-Хамидия. Между прочим, один из древнейших базаров не только на территории Сирии, но и на всем Ближнем Востоке. Ему, по меньшей мере, тысяча лет.

— И чем там торгуют? — В вопросе Элеоноры обозначился женский интерес.

— Всем. Начиная от золота, благовоний и пряностей и заканчивая майками и магнитиками с портретами Асада, Путина и лидера «Хезболлы» Насраллы.

— Начнем с рынка! — вынесла окончательное и бесповоротное решение телезвезда.

Парочка молоденьких сирийских лейтенантов, прикрепленная к русской съемочной группе, пытались было протестовать. Оно и понятно: огромный бурлящий восточный базар, затеряться в рядах и переходах которого проще, чем высморкаться, не лучший, с позиций обеспечения безопасности, объект. Но — куда там?! Разве эти салажата могли остановить поймавшую кураж, да еще и продолжавшую пребывать во власти своего неусиденчика русскую журналистку?

* * *

— …Элеонора Сергеевна, а мы сюда, стесняюсь спросить, на шопинг притащились? Или слегка, самую малость, поработать?

— Какой ты все-таки зануда, Митя!

— Отнюдь. Я это к тому, что время поджимает. А ты, помнится, хотела еще и в мечети подсъемочку сделать.

— Успеем. Без нас все равно не уедут.

— Не уедут. Но на обед опоздаем. А я без пропитания не могу.

— О чем и говорю — зануда.

— Я протестую! Постулат «как полопаем, так и потопаем» еще никто не отменял.

— Ай, да ну тебя! Слушай, я не поняла, они это все на розлив продают, что ли?

— Да. Хоть во флакончик, хоть в бутылку, хоть в кувшин. Все зависит от пожеланий клиента. И толщины его кошелька.

— Круто!

Госпожа Розова не без сожаления покинула парфюмерную лавку, благоухающую ладаном, сандалом, миррой и еще тысячей оттенков ароматов, профессионально осмотрелась по сторонам и скомандовала:

— Вон те колоритные старики в кофейне, с кальяном. Давай на их фоне стендапчик сделаем.

Отправляясь на эту, по сути рекогносцировочную вылазку в город, штатив Митя оставил в холле, под пригляд Медвежонка. В подобного рода командировках, когда приходилось обходиться без помощи видеоинженера и таскать всё на себе, он старался работать с плеча. И хотя любой модификации ТЖК [ТЖК — телевизионный журналистский комплект.] и без того бандура увесистая, Образцов все равно предпочитал более тяжелые, а значит лучше сбалансированные камеры. Ему нравилось, когда орудие труда всей своей тяжестью ложилось на плечо и более никуда уже не дергалось. Как следствие — диагностированный лет десять назад 2-й степени сколиоз и участившиеся в последнее время боли в пояснице. Ничего не попишешь, как некогда пел Михаил Боярский: «И никуда, никуда нам не деться от этого».

Кадрируя госпожу Розову немного ниже груди (и какой груди! Вах!) Митя выстроил так называемый молочный план, и маякнул о готовности. Элеонора Сергеевна контрольно посмотрелась в карманное зеркальце, приняла красивую телевизионную позу и бойко, на экспромте затараторила: